Предсказуемость

Поначалу Цуна не поверила. Нет, она понимала, что это вполне могло случиться с ней. В конце концов, она действительно слабая и глупая. Такие никому не нужны. Но все происходящее настолько не вписывалось в общую картину мира, что Цуна только удивленно глядела на Реборна своими широко распахнутыми глазами — оленьими, как часто выражался Мукуро — и молчала. Если честно, то она даже особо не слушала, что тот ей говорит. Может, он уже вообще перестал что-либо произносить и сейчас стоит и смотрит, как она, Никчемная Цуна, таращится на него, будто последняя полоумная. Цуна не нервничала. Ей изначально как бы было противопоказано нервничать — проблемы с сердцем, о которых все почему-то разом забыли. Но потом случилось столько всего, что Цуна давно должна была как минимум раз сто скончаться от сердечного приступа, но отчего-то не скончалась. Поэтому она решила, что сердце не такое уж и слабое. Но все равно старалась лишний раз не беспокоиться. Вообще-то сейчас это вовсе не было «лишним» разом. Напротив, переломный момент ее жизни, или как там говорится… Но Цуна просто не принимала это. Это было настолько неестественно, настолько смехотворно и неправильно в ее уютном маленьком мирке, что он, кажется, немного начинал рушиться. Не сильно — в конце концов, если сильно попортить свои мирки, то можно стать сумасшедшей. А Цуна просто хотела быть нормальной. Любой ценой и любыми средствами. Это на самом деле совсем несложно. -…уна! Цуна-а! Перед ее лицом пощелкали пальцами, и Цуна опомнилась, а потом перевела взгляд на раздраженного Реборна и мгновенно вжала голову в плечи, осознав, что попросту игнорировала своего репетитора — уже бывшего репетитора. Это никогда не спускали ей с рук — раньше не спускали. — Верни кольцо. Осталось только твое. У твоих бывших Хранителей их уже забрали. Цуна растерянно кивнула, скорее машинально, чем осмысленно. Ее руки, будто ставшие не ее — настолько неуклюжими и вялыми они показались ей, — медленно сняли с головы длинную цепочку и стали возиться с замочком. Цуна смотрела на звенья, и они расплывались у нее перед глазами. Нет, не от слез, потому что она не плакала, и ей даже не было больно — скорее, просто-напросто опустошенно. На периферии сознания промелькнуло легкое раздражение, но ее-не ее руки все равно продолжали бесцельно дергать цепочку. Когда Цуна наконец сняла кольцо и передала его Реборну, ее маленькая ладошка на мгновение соприкоснулась с жесткой ладонью экс-репетитора, и девочка вздрогнула и подняла глаза на мужчину. Сейчас Цуна вглядывалась в его непроницаемые черные глаза и мысленно удивлялась тому, почему она раньше не понимала, что Реборн — действительно нечто нечеловеческое. Наверно, и в прямом, и в переносном смысле. Внезапно до Цуны дошел смысл всей фразы, сказанной бывшим репетитором, и она снова непонимающе воззрилась на него. — Уже забрали?.. — эхом повторила Цуна, недоуменно нахмурившись. Реборн снова закатил глаза и сухо кивнул. Наверно, ему надоело глядеть на лепечущую что-то бессвязное девчонку, ведущую себя к тому же еще и как полная идиотка, решила Цуна. И в общем-то Реборн был прав. Все-таки если бы она была такой же умной, как он, ее бы тоже раздражали подобные туго мыслящие дураки, как она-реальная. Когда Цуна вновь посмотрела на Реборна осмысленным взглядом, он положил кольцо в карман и развернулся, зашагав прочь от дома Савад. — Постарайся не стать еще более никчемной, чем ты сейчас, — эту ядовитую фразу, брошенную Реборном перед тем, как навсегда уйти, Цуна еще не раз будет повторять у себя в сознании. — До свидания, Реборн, — тихо проговорила она, в душе надеясь, что ее не расслышат.

***

Гокудера нервничал, когда стоял у порога того дома, который за год успел стать ему родным. Он корил себя за эту нервность. Гокудера все-таки был далеко не дураком, и он в отличии от Цунаеши всю жизнь провел в мафии, поэтому ему следовало бы сохранять здравый рассудок. Следовало бы поддержать ту, которая является его Боссом. Потому что Гокудера не собирался оставлять ее. Он не полностью понимал, откуда взялась эта привязанность к слабой девочке, трясущейся от страха перед ним в первый день, но был точно уверен — он не бросит. Не предаст. Через секунду он уже жал на звонок. Дверь ему открыли мгновенно, и Гокудера мог поклясться: никто не подходил к ней. В проеме появилась Цуна. В этой нелепой школьной форме, которую Хаято, если честно, ненавидел всей душой, с совершенно спокойным лицом, на котором лишь глаза выдавали полную растерянность и непонимание. Цуна несколько секунд смотрела будто сквозь него, а потом, когда наконец заметила гостя, постаралась улыбнуться и даже отошла в сторону. Гокудера уверенно шагнул вперед и прикрыл за собой входную дверь. В доме было на удивление тихо, и Хаято перевел вопросительный взгляд на Цуну. — Мама ушла куда-то, — ответила она, покачав головой. — Пойдем наверх. Не шуми, Гокудера-кун, хорошо? Ямамото спит у меня в комнате. Он всю неделю тренировался и почти не спал, сегодня у него были соревнования, а потом к нему еще пришел Реборн… Взгляд Цуны снова затуманился, и она застыла, уставившись куда-то в стену. Сердце Хаято сжалось у него в груди, и он мягко коснулся плеча девочки. Та почти сразу пришла в себя и, пробормотав извинения, направилась наверх по лестнице. Гокудера пошел за ней следом. За всю его жизнь случались вещи и подерьмовей, но почему-то именно сейчас Хаято чувствовал себя хреновей некуда.

***

Ямамото действительно спал. Гокудера удивился, увидев его. Он смотрел на синяки под глазами извечно веселого бейсболиста, на скорбно опущенные уголки губ и понимал, что произошедшее действительно подкосило всех. От этого настроение Хаято падало еще ниже, хотя ему все время казалось — а куда ниже-то? Цуна опустилась на стул и снова закачала головой. Взгляд ее обычно светлых глаз потух, и радужка словно стала на пару тонов темнее. — Цунаеши. Она дернулась, услышав свое имя, и удивленно посмотрела на Хаято. Да, он еще никогда не называл ее так. Но сейчас что-то словно рухнуло между ними, — да что уж, между ними всеми, — и Гокудера понимал, что не может называть ее иначе. — Цунаеши, послушай, — Хаято твердо посмотрел в широко распахнутые глаза. — Все будет хорошо. Да, сейчас действительно ситуация дерьмовая, но мы вылезем отсюда, слышишь? Цуна как-то беспомощно подняла руки, а потом ее губы задрожали. Она тут же стала утирать текущие по щекам слезы, отвернувшись от Гокудеры, и тот ничего не предпринял, потому что уважал ее выбор. Не всегда уместны чужие утешения. Через пару мгновений она снова смотрела на него, но смотрела уже не так потерянно, как до этого. В ее глазах что-то снова стало разгораться. Неуверенно, боязливо, но и это уже замечательно. — Да, я знаю. Все будет хорошо, — слабо улыбнулась Цуна. Судорожно вздохнув, она в последний раз качнула головой, а потом внезапно окрепшим голосом спросила: — Знаешь, Гокудера-кун… Я действительно плохой босс, — она замахала руками, заметив нервно дернувшуюся руку Хаято. — Да-да, это так. Но… Гокудера внимательно посмотрел на нее, чуть приподняв брови. — И что теперь делать? — растерянно, но вполне спокойно спросила Цуна. Гокудера глубокомысленно хмыкнул и промолчал. Впервые. Потому что каким бы умным он ни был, как бы он ни выживал среди помешанных мафиози, но к такому его жизнь не готовила. Как и всех их, судя по обескураженному выражению лица Цуны, синякам под глазами Ямамото и тягучей боли где-то в душе, передающейся от других Хранителей.