Семь кругов долга

      Снова прижали морозы, уже последние на этот год. Но внутри поселился другой холод. Ощущение неминуемой беды, тяжелое, гнетущее, неизбывное. Они гостили у южан уже вторую седмицу и всё никак не могли выбраться в путь. Брат был слишком плох. Лекарь говорил, что просто жить не хочет, оттого и раны не гоятся.       Он видел Лерта три дня назад. Застывшее лицо, безжизненная бледность, пустые глаза, двигающиеся сухие губы. Тот не узнал его, смотрел равнодушно, не реагируя на слова. Отца, впрочем, тоже не узнавал. Да Верс теперь бы его тоже не признал. Слишком осунулся полковник, черты его лица стали суровее, строже. Да и вёл он себя так, будто внутри что-то выгорело и остался лишь пепел, который отражается в глазах, отдаётся в голосе, ощущается в каждом движении, как будто внезапно и на десять лет постаревшего человека.       Позавечер на перекладине ворот по приказу Шенга вздёрнули стрёмного мужика, который невесть зачем рвался в лекарский домик. О чём спрашивали висельника — Верс не знал. Но после допроса Борг и Шенг проговорили почти целую ночь. Вчера отец Герена и ещё десяток офицеров отослал курьерами домой. А сегодня позвал его. Первая встреча после памятной беседы, видеться-то потом виделись, но лишь по службе. Обещанный отцом срок истёк давно, но напомнить об этом парень стеснялся. Есть, наверное, вещи поважнее одного слова, когда на кону перемирие. — Я должен просить у тебя прощения. Но сейчас не могу, — Борг говорил глухо и тяжело. И Верс мысленно кивнул: с ним сейчас разговаривал полковник. Хотя с чего бы командующему Северным районом просить прощения у обычного офицера? — Пока ты на службе, я могу отдавать тебе любые приказы, и, если не подчинишься, расстрелять. — А вот это сказал отец, и боль в голосе. — Но так вышло, что нет другого выбора. Либо мы выполним уговор, либо нас к этому вынудят. — Полковник, — Верс сглотнул и договорил, зло и дерзко: — я всего лишь офицер, но… ведь любой командир, когда солдат на смерть посылает, не отворачивается, а в глаза им смотрит.       Сказанное было хуже пощечины. Борг вздрогнул очень сильно, постарался успокоиться. Но взять себя в руки не получилось. Он не мог сейчас повернуться к старшему сыну, чтобы говорить с ним лицом к лицу, чтобы смотреть глаза в глаза. Выдохнуть, нечеловеческим усилием воли погасить взорвавшуюся в груди боль. Очень медленно повернуться, потому что мир вокруг стал внезапно слишком хрупким и ломким. — Благодарю, полковник, — Верс смотрел пристально, чуть прищурившись, а уголок губ дернулся в кривой усмешке. — Вы проявили уважение к пушечному мясу, которое бессмысленно считать и глупо жалеть. — Продолжайте, офицер, самое время поговорить о морали и совести. — Нет, полковник, приказывайте. Я просто хотел получить приказ от вашего лица, а не от вашей… спины, — в последнее мгновение рвавшееся с языка слово «зад» Верс заменил на более приличное. Несказанное слово полковник услышал.       Тишина стала настолько тяжелой и давящей, что даже колени подгибались. Отец и сын стояли напротив друг друга, один возле закупоренного по зимнему делу окна, второй у двери. С одинаково стальными глазами, с неестественно выпрямленными спинами, с жёстко сжатыми в линию губами. Именно сейчас, почти непохожие внешне, они были словно отражение друг друга. Между ними не было противостояния, только слишком высокая концентрация боли. Один не сказал, второй не услышал. Это было давно, но могло оборваться в любой момент. — Ты должен отправиться в учебную часть Южного района под именем своего брата, — Борг почувствовал, что официальным тоном будет изложить суть проще. — Это приказ, офицер.       Верс вздрогнул, долго молча рассматривал отца. Потом выдохнул: — Я понял, полковник.       Борг сжал руки так, словно хотел раздавить собственные пальцы. Хорошо, что за спиной не видно. Он почти целую неделю готовился к этому разговору, когда понял, что их всё равно не отпустят. Шенг может обеспечить им охрану, но бунтующий народ, причем бунтующий не явно, а под шумок, — это страшно и неуправляемо. И плевать этим сорвиголовам и на приказ командующего своего района, и на возможные последствия. Они хотят мести, кровью смыть обиду. Пусть так, но отчего же ни один из отловленных да допрошенных и под пытками не смог припомнить имя той девчонки, за которую мстить собирался?       Борг замолчал, ему очень хотелось отвернуться обратно к окну. Но такой жест был бы попросту малодушным проявлением слабости. Он заготовил много убедительных слов, но сейчас они казались ему глупыми и лишними. Он не знал, какого сына спасать. Один парень явно сошел с ума, и его в учебке точно убьют или покалечат. Второго могут случайно ненароком убить при нападении — а то, что на них будет сделана засада, это и к бабкам не ходи. Но в учебке у Верса есть шанс уцелеть, он парень умный, за себя постоять сможет. Да и в одиночку щенки грызть не станут, а если кучей — ну тут можно Шенга попросить приказать офицерам учебки… Что приказать? Беречь мальчика? Промолчать и понадеяться на то, что парень сам справится. — Верс, я помню, что обещал, но… — Полковник, а зачем лишние слова? — удивлённо пожал плечами парень. — Вы отдали приказ. Я его услышал и понял. Мне известно, что Лерт безумен. И Герен перед отъездом просветил меня насчет вашего обещания. Слово, данное командующему Южным районом надо выполнять. Они значат больше для Федерации, чем слово, сказанное сыну. — Верс, ты неправильно просчитал ситуацию… — Полковник, здесь всё и так очевидно. Держите лицо. Не надо объяснять солдату, почему он должен погибнуть в первом бою. Иначе хорошей и трагической баллады не получится. А у народа должны быть герои и те, кто просто исполняет приказы. Я просто хотел жить, без войны и муштры, но мне не оставили выбора. Я всё понял, полковник, я возвращаю вам ваше обещание. Готов отбыть к месту службы, как только получу распоряжение или устный приказ.       Это было больно, до рези в горле, до жгучей рези в глазах. Но сказать что-то ещё — значило бы открыть дверь для эмоций, которых стыдились оба. Пусть лучше так, под неподкупным засовом. Возможно, у них ещё будет время поговорить, но скорее всего нет. Семь лет — это так много, и так мало. Чуть больше, чем целая жизнь, и чуть короче одного дня этой самой жизни. — Офицер, есть один момент… — Борг до крови прокусил губу, — у Лерта ранена спина. — Вы можете не беспокоиться, полковник, ваш ординарец заранее позаботился об этой проблеме. Разрешите идти? — Да… можете быть свободны, офицер…       Борг отвернулся. Он не мог допустить, чтобы сын увидел, как в глазах вскипают слезы бессилия и злости. Скрипнула, качнувшись на пятках, дверь. Стало тихо и пусто. Он бы многое сейчас отдал за то, чтобы парень вернулся или хотя бы сказал хоть одно слово на прощание. Он ждал до утра. И не знал, что Верс вышел так поспешно лишь потому, что не мог допустить, чтобы отец заметил вскипавшие в глазах слезы злости и бессилия.