Семь кругов долга

— Прости, господин, — ординарец склонился к самому уху, выдохнул едва слышно. Захватил волосы в кулак, отмахнул ножом. У Верса волосы и так короткие были, но Лерта в темнице остригли наголо. Но сыпавшиеся на доски дола темные пряди — это не так страшно, даже обритые они вряд ли станут больше похожи один на одного. Да и выше он брата ростом, и в плечах шире. И не мальчишка давно, и знак учебки на плече выжжен. Верс прикрыл глаза. Сам он стоял молча. А рядом — руку протяни и коснёшься — на перекинутых через матицу веревках трясся связанный Лерт. Тоже по пояс голый. Лишь с кляпом во рту. Пустые глаза и безнадёжная попытка продолжать начитывать строчки даже сквозь тряпичный клок. — Знак убирай, — Борг упрямо глядел в сторону. Стена как стена, из стволов-вековух рубленая, потемневшая, с ровным ребром полавочника. Пустого, почти без нехитрой утвари. За то время, что Герен снимал волосы парню, полковник успел в деталях его изучить. — Держать надо, давай, — Шенг тяжело поднялся из-за стола, подошел к офицеру, зачем-то похлопал по плечу. Верс выдохнул, убрал руки за спину, почувствовал как крепко перехватили локти. — Зажми в зубы, — отец протянул сложенный пополам ремень. Верс впился зубами в полосу. — Помни: ни звука. Борг тоже зашел парню за спину, зажал плечо, локтем второй руки зафиксировал хват по ключицам. — Крыть перестоком! Чего копаешься? Шибче шевелись. — вызверился полковник на своего ординарца. Герен шурудил возле жарко растопленной печки. Калил на огне лезвие широкого ножа. Когда по кромке зазмеились белые нити, вытащил из пламени, не обращая внимания на то, что сам сильно опёк пальцы. Верс равнодушно глядел, как раскаленная сталь приближается к плечу, касается кожи, впивается сильнее и глубже. Перехватило дыхание, перед глазами замельтешили золотые снежинки. И словно воочию парень услышал срывающийся, хриплый голос брата: Услышь приказ и больше нету боли Шагни за грань на поцелуй огня И посвященья знак как отсвет воли Прими душой как преданность коня Забудь слова, что сказаны в печали И пей рассвет, который стёк в закат Пройди огня последнее начало И растворись зарею под набат В нос неприятно ударил запах горелого мяса и заныли вывернутые на предел руки. И отчего-то казалось, что именно сейчас, вместе с лоскутом кожи, с его тела срезали не только знак офицера, но и семь лет жизни, которые были прожиты впустую. И оказались никому не нужны. — Сколько мне ещё платить? — мысленно воззвал к всевидящим парень. — Я заплатил даром за то, что пошел против своего призвания. Я заплатил семью годами за то, что выполнил волю отца. Я думал, что эта жертва во имя традиций рода, а на деле — глупость. Скажите, подайте знак — то, что я приношу в жертву сейчас — будет ли это угодно? И кому оно нужно? Верс дёрнулся, напрягая мускулы, перетирая зубами ремень, но не издал ни звука. — Силён, парень, — Шенг медленно разжал руки, поддержал шатнувшегося офицера, рукавом стёр взмокревший лоб. — Силён. Отброшенный Гереном в кадушку с водой нож зашипел, взвилась вверх белая струйка пара. Борг хотел было помочь дойти сыну до лавки, но повинуясь резкому жесту, отпустил и отошел. Верс подошел к заткнутому окошку, присел боком на лавку, прижался лбом к студёной шероховатой поверхности. Оставалось ещё одно — несложное, но неприятное. Его не торопили, но боль от огненного поцелуя надо было погасить. Отчего-то вспомнился день, когда они получали знак. Доблестью было подставиться под клеймо и смолчать несколько бесконечных мгновений, покуда выкованная листом узкая полоса прожигает кожу. А потом они выскакивали на двор кузни и валились в пушистый снег и орали что-то, и пили горький саднящий вар. И отчего-то они все тогда гордились и радовались тому, что стали воинами, выдержали испытание. И он радовался тоже… а, оказывается, знак воина можно вывести с тела тем же огнем и сталью. А чем эту отметину можно стереть с души? — Не тяни, парень, одним разом легче, — угрюмо подсказал Шенг. Верс поднялся. Всего лишь пара коротких шагов — и он стоял перед братом. Лерт также пробовал шевелить губами, равнодушно подёргиваясь. Верс всмотрелся в бесцветные пустые глаза и понял, что уже нет ни злости, ни обиды. Только тоже опустошение — как будто дышишь зимним сонным полем, что стекает где-то на грани видимости в низкое серое небо. Верс стал рядом с братом. Герен услужливо перекинул ещё одну веревку через матицу. — Привязать? Легче будет. — Без разницы. Могу и сам, — Верс сжал концы веревки в кулаках, несколько раз крутанул кистями, наматывая на запястья плетёные хвосты. — Смотри… ты удары клади, которые не поджили… — Да понял я… Герен заметил, что у него неприятно трясутся руки. Он не боялся, но хорошо помнил, что сам-то испытание не прошел, хотя и хотел. И остался только послушным Зову. А Верс — чувствующий Зов. И это знание теперь отдавалось ледяным холодом в спине и онемением в пальцах. Он тогда ушел из Логова, скитался, пока не прибился к дому полковника. Потом прошел учебку, стал нести службу. И отчего-то сорвал на парне детские обиды. Хотя глупо это было. Да и младше-то он был намного Верса, когда лежал в огненном кольце и ждал, пока вместо крови по венам заструится жар Зова. Но у него не было ничего, только искорки. А как было у Верса… хотя вряд ли расскажет. Но воином можно стать и без Зова, пусть и в человеческом понимании. — Герен! — окликнул застывшего ординарца Борг. — Прошу прощения, полковник, сейчас… Герен глянул на порванную спину Лерта: прямые, чуть наискось, плохо заживающие удары. Махнул рукой… раз, другой, третий… — Думаю, достаточно… — хриплый голос Шенга разорвал давящую тишину помещения, которую нарушали только короткий свист кнута и резкий выдох Верса. Боль обжигала, бешено впивалась в тело, но ему было просто всё равно. И он даже понимал, отчего там на площади под кнутом смеялся его брат. Выпутал руки, потёр запястья, слегка натёртые и содранные веревкой — дёргался всё-таки. Послушно выпил из гледыша что-то кисловатое с брусничным привкусом. Равнодушно оперся на подставленное Гереном плечо, добрел до лавки, на которой привязывали Лерта. Лег, почувствовал, как кто-то стал укладывать на раны тряпицы, смоченные в настое. Удивился, оглянулся даже проверить — отец. — Зачем? С этим бы и твой прислужник справился, — привычно огрызнулся, без былой злости и раздражения. — Может, хоть сейчас волчонком не будешь кидаться? — спросил Борг. — Я не кидаюсь, мне все равно. Ты уже и так всё решил. — Поспи, парень, и готовься к вечеру… Лерта так и оставили на веревках. Полковники ушли, а Герен остался, подавал воду напиться, смачивал тряпицу на спине Верса. Ординарец хотел было поговорить, но Верс отрицательно качнул головой и, послушный Зову, Герен склонил голову, подчиняясь.