Семь кругов долга

Идти по следам было легко: группа не таилась, двигалась быстро. Но на ночевки-то всё равно останавливались, так что неспешно, но верно нагонял. Отдыха он себе и лучины не давал, закидывал на ходу в рот пригоршню снега и медленно рассасывал холодные крошки. Пить не хотелось, спать тоже, хотя он и шел уже третий день. И к вечеру вполне мог пристроиться в хвост, чтобы не только следовать за ними, но и вести дальше, попутно разведывая, что творится вокруг. Ведь пешему через лес пробираться проще — можно и дорогу сократить, и круг заложить, пока громоздкие вездеходы будут катиться по дороге. Герен шел, привычно ступая в продавленные колесами колеины, чтобы, если кто и захочет узнать подробнее, что за подорожники тут были, не угадали ещё и про одинокого путника. Думать о том, что случилось с полковником и бойцами, не хотелось. В лучшем случае устроят показательную казнь, чтобы заранее заручиться поддержкой западников. В худшем — просто прирежут потихоньку, выставив татями и предателями. До своего района далеко — покуда вести дойдут, армия соберется да народ поднимется, — то предъявят возмущённым северянам головы подосланных убийц, испросят прощения — мол, не уберегли, да и любезно помощь предложат, покуда будущий полковник ума — разума набирается. А если в это время Ладиг к землям района подойдет, то его даже никто боем не встретит — так и возьмет голыми руками. Прав всё же Борг: единственная надежда у всех северян, чтобы Верс уцелел, да обратно живым воротился. Герен невольно сбился с шага — пусть и думы были печальные, но это не мешало ему по сторонам глядеть. А тут второй раз подряд споткнулся, и как будто болью под ребра протянуло. Огляделся, пытаясь определить, что и откуда его зацепило — вроде, дальше по дороге. Уже не таясь и не думая про то, что может угодить в ловушку, Герен побежал. Присутствие чужака ещё ощущалось, пусть и слабо, но лишь от одного предчувствия срывало дыхание, и то обжигало диким мёртвым холодом, то, наоборот, окатывало с головой волнами белого слепящего огня. Герен жмурился, бежал быстрее. И вдруг упал, словно его сшибли мощным ударом. Сколько он пролежал: несколько щепок или пару лучин — он не знал, но когда густая темнота, что враз словно окутала его, растворилась, ветер донес острый запах гари, сладковатый, терпкий. Так могло бы пахнуть хорошо прожаренное мясо, если его вовремя снять с углей. Вот только никто не станет на задании баловаться свежатиной… Герен рывком перекатился, поднялся. Перед глазами всё плыло и кружилось, колени подгибались, а к горлу подкатывала тошнота. И отчего-то было сложно заставить себя идти вперед. Вот если короткими перебежками, от дерева до дерева, опираясь рукой о холодные шершавые стволы, чтобы снова не рухнуть. Ещё несколько усилий — последние сажени дались тяжелее всего, но он всё же дошел, упал возле разметанного и уже остывшего пепла. О том, что тут произошло, можно было не гадать, хотя даже костяки сгорели полностью, но запах, холодное дыхание нави, да и пятно выгоревшей земли слишком большое. Герен осторожно протянул руку, прихватил щепоть серого пепла, растёр между пальцами. — Дошел-таки, — голос был хриплым, да и слова произносил медленно, с натугой. — Словом яви, светом огня, силой Зова… — Герен спокойно, не дергаясь и не делая резких движений, обернулся. Против пришлого с нави обычное оружие бессильно, да и не всякое заклятие мёртвого возьмет. — Не надо, — мертвец не приближался, так и стоял в десяти локтях. — Разве ты не понял? Герен скрипнул зубами: обычного выходца с нави можно было спровадить обратно таким внушением, но только не воина Зова. Отрадно было лишь то, что серым пеплом стал не Верс, а чужак. — Кто тебе сделал краду? — Герен попытался посчитать, сколько лучин прошло. Погребальный костер, который зажигает сильный воин Зова, мог испепелить тело и за пару лучин. Но Верс — он же почти ничего не умеет. Мертвец молчал долго, Герен даже оглянулся несколько раз — проверить, не пропал ли тот, не договорив. — Я ещё не встречал таких воинов. Он сильнее стражей-порубежников, — равнодушно обронил мертвец. — Если ты позволишь, я покажу тебе свою смерть. Герен поёжился. Как это происходит, он знал — видел несколько раз ещё мальчишкой в родном поселении. Но вот Старший, после трех таких бесед, стал совершенно седым, хотя старым ещё не был. Только вот с тенями, навьиными выходцами, да мертвецами не спорят. Герен склонил голову, подставляясь под нечувствительное прикосновение ледяных рук. Мертвец мгновенно оказался рядом и… Герен почувствовал, как студёный кокон сжался вокруг сердца. Дыхание остановилось, и мир смазался, а потом растёкся душной чернотой, и где-то вдали, на грани тьмы и смерти, полыхнул огромный костер. — Отпусти, — Герен не молил, а приказывал. Если навьим выродкам показать слабость, то потом точно живым не отпустят: утянут к себе, или выпьют без остатка. — А то сожгу… Мертвец расхохотался. — У тебя силы такой нету. Вот у моего палача была. Он и живого мог сжечь, и мёртвого. А ты… Герен переплел пальцы — настоящим воинам Зова такие штуки не нужны, они могут и рукой, и даже взглядом испепелять, — а вот ему без знака-помощника не обойтись. Пламя было едва заметным, и прошло сквозь выходца, ничем тому не навредив. Зато ординарец сам едва не свалился от слабости. Упёрся руками в пепел, судорожно вдохнул. Если этот навий сын захочет его выпить или обратить, то никто ему не поможет. — Чего ты хочешь? — охрипшее горло плохо слушалось, и говорить получалось лишь коротко. — Уйти, — глухо и резко обронил мертвец. Герен чуть не застонал — ритуал. Ритуал, о котором знает каждый мальчишка-порубежник, но ведь Верс вообще, судя по всему, случайно стал слышащим Зов, а потом… вообще непонятно, что с ним стало происходить. То, что костер погребальный парень для ворога сложил, похвально, вот только в костер этот следовало немного собственной крови пролить. Ничем иным, кроме живой крови невозможно притушить Зов огня, что даже после смерти продолжает гореть в крови умершего воина. И этот Зов будет держать мёртвого среди живых, покуда те, кто складывал поминальную краду, не делали новый прощальный огонь и туда не лили свою кровь — как дань для выходца нави. А те воины, что мёртвыми продолжали среди живых ошиваться, порой становились невидимыми стражами рубежей. И такие мертвецы несли службу верно, подчиняясь, правда лишь тем, кто силой Зова и огня их превосходил. — Мою кровь примешь? — Герен вытащил из сапога нож. — Мы с Версом раненые друг возле друга лежали, не братались, но кровь смешаться могла. Мертвец снова протянул руку, легко провел пальцем по щеке живого. Герен почувствовал, как занемело лицо, и вниз к подбородку скатились несколько капель теплой крови — кожа всё же лопнула от прикосновения, сильнее, чем от удара. — Не годится. Герен покрутил нож между ладоней. Тащить за собой неведомого призрака — тут надо быть либо последним недоумком, либо самоубийцей, либо обоими сразу. — Клятву огня дашь, что мне служить станешь? Мертвец молчал, лишь склонился к Герену так, что у того от холода нави зубы застучали, а всё тело колотилось от озноба. Оглядываться было бесполезно — оружия, способного расправиться с выходцем, у ординарца не было, огнём жечь — тоже ничего не выйдет. Вот и остаётся только, что ждать: ответит или убьет. А как убивают мертвецы, Герен видел — страшно, человека будто окутывает прозрачный кокон, а когда дымка расползается, на земле остаются лежать ошмётки, в которых и человека сложно опознать. — Клянусь… — нехотя молвил мертвец. — … силой Зова, пролитой кровью, светом огня, — осторожно подсказал Герен. Мертвец послушно повторил. — … не убивать своего господина, не причинять ему вреда, как и людям его, не злоумышлять…— Мертвец знаком велел Герену поднять руку. Пальцем провел по ладони, вспарывая человеку кожу, а затем плавно стёк на колени и припал губами к ране, сделал несколько глотков. — Я буду верен клятве своей, но и ты клянись, что твой Верс меня отпустит и я уйду. — Через четыре седмицы, — торопливо добавил Герен. — Будь по твоему, — мертвец оторвался от кровоточащей раны. — Клянись…