Подарок на Рождество

Стоит ли подробно говорить о том, как прошли последующие девять месяцев нашей семейной жизни? Северус делал все возможное, чтобы не оставлять меня одну. В лаборатории он проводил не больше часа в день, и то, работал перебежками по десять-пятнадцать минут. В почтовом отделении магического Лондона зельевар нанял молодого посыльного, который заходил к нам раз в неделю и разносил по заказчикам доверенные ему зелья. Переход по камину, трансгрессии, навещания друзей, родственников, прогулки по парку, по магазинам, готовка обеда, ужина — Северус всегда рядом, всегда помогает и поддерживает. А в последние три месяца то и дело отправлял на диван, вскидывая на свои плечи заботу обо всем. Поначалу мне это даже нравилось: такой нежный, такой внимательный. Но со временем эта его надменная внимательность стала раздражать. А его вопросы! Не тошнит ли? Не кружится ли голова? Болит ли спина? Хочу ли я сока, чая, мороженного? А покушать? Я, видите ли, так мало кушаю! Пять раз в день это мало? Я, ясное дело, сначала говорила, что все это меня ужасно бесит, но, видя тревогу в глазах любимого, начала помалкивать. Прекратила вовсе раздражаться, когда он несколько раз по ночам вскакивал, выкрикивая мое имя. Он не говорил, что ему снилось, хоть я и спрашивала. Зельевар лишь обнимал меня и, уткнувшись в мою шею, дрожал всем телом. Он шептал что-то бессвязное, поглаживая по плечам и волосам. Мягко целовал в лицо и бормотал... и единственное, что я могла понять — это были лишь обрывки: — Не отдам... не позволю... Прости меня, мой любимый, за то, что обрекла тебя на муки. Прости за твой страх. И единственное что я могла — это успокаивать его словами и принимать все его чрезмерное внимание и заботу. Я улыбалась и кивала, когда он спрашивал, хочу ли я сок. Я даже немного капризничала, выбирая каким мороженным хочу полакомиться. И когда он уже приносил шоколадное, я морщила нос и заявляла, что хочу ванильное с орехами. Он демонстративно возмущался и говорил, что он не гончий пес, но я видела, как уголки его губ подергивались — он сдерживал улыбку, а в глазах не было ни грамма недовольства или возмущения, лишь непонятный мне блеск. И я понимала, что он принимает мои правила игры. Я часто ловила на себе его внимательный изучающий взгляд, будто я его новый эксперимент. На медленно растущий живот он поглядывал с опаской. Словно там не ребенок, а бомба замедленного действия. Он не трогал мой живот, не гладил его, не разговаривал с ним, как это делала я. Я видела сомнение в его глазах, когда я, охнув, схватилась за живот. Я заметила, как Северус замер в двух шагах от меня, с крепко сжатой палочкой в руке. — Все хорошо, милый. Ребенок просто толкается, — мягко говорила, а у самой сердце замирало в ужасе. Ведь кроме сомнений, в глазах мужа можно было увидеть холодную решительность. Если бы моей жизни что-то угрожало, то Северус, не раздумывая, избавился бы от ребенка. Он знает, что я его не прощу за это, но все равно сделал бы. В этом нет сомнений. Для него имеет значение лишь моя жизнь. Нужно было с этим что-то делать... — Северус, иди ко мне, — зову и вижу его сопротивление. — Не стоит... — Стоит. — Я тянусь и беру его за руку. Он нехотя делает шаг и, не дойдя, опускается на пол возле дивана, на котором я сижу. Тяну его напряженную руку к своему животу и опускаю на то место, где минуту назад билась ножка. — Тебе нечего бояться, Северус. Там просто ребенок. Маленький, беззащитный, — и тут я встречаюсь с глазами мужа. Взгляд насмешливый, черная бровь приподнята. — Просто не бойся, — подвожу к итогу я. — Малыш, это твой папа, — улыбаюсь я своему животику. — Северус! Мужчина недовольно стягивает брови и прочищает горло. — Кхм, здравствуй, ребенок, — обращается он к животу и тут же ойкнул, когда почувствовал толчок в свою ладонь. — Эй! Поосторожнее там! — возмущается он. — Гермиона, тебе не больно? — взгляд темных глаз такой заботливый и внимательный, но я все равно не могу сдержать смешок. — Все хорошо, милый. Мне не больно. Малыш просто активничает. Наверное, будущий футболист. — Это что еще за существо? — удивляется мой ненаглядный, заставляя меня залиться смехом. — Футбол — магловский вид спорта. А футболисты — это те, кто в него играют, — поясняю я, поглаживая руку мужа на моем животе. — Ты так и не знаешь, кто там? — интересуется он, мягко скользя по всей окружности. — Нет. Мы ведь договаривались, — улыбаюсь я, вспомнив о нашем договоре. Еще на первой неделе беременности Северус проявил желание обследовать меня. Я поняла, что если раз позволю ему это сделать, то он будет делать это каждый день. Поэтому пришлось немного повозмущаться, и мы пришли к единому соглашению. Теперь, раз в неделю к нам приходит колдомедик и проводит короткое обследование. Раз в два месяца я сдаю все анализы и подвергаюсь глубочайшей проверке. Так же мы просили не говорить нам пол ребенка. Главное, чтобы был жив и здоров, ведь он так желанен. Хоть Северус и старался быть нейтральным к ребенку, растущему у меня в животе, понемногу он проникся. Я это поняла, когда он, думая что я сплю, начал стягивать с меня одеяло. Интима что ли захотелось? Ведь с тех пор как он узнал, что я беременна, у нас этого не было. И когда я начинала к нему приставать, то он категорически отказывался. — В тебе дитя, женщина. Я не хочу его тревожить, — мудро изрекал он, заставляя меня смеяться. Я же предоставляла ему факты, говорила о том, что мужчины, воздерживаясь от секса со своими беременными женами, часто заводили себе любовниц. Северус же хитро улыбался и говорил, что у него она уже есть, так что мне не следует ни о чем волноваться. Вот не гад ли, а? Он смеялся, когда я фыркала и неуклюже пыталась от него отвернуться. Но сильные объятия и будоражащий душу и тело шепот в самое ухо, прекращали все мои попытки бунта. — Когда мы будем вдвоем... твое тело будет пылать под моими ласками. Тогда я возьму тебя так глубоко и мощно, что... — Сев, — бессовестно хнычу. Ведь Северус Снейп, нашептывающий пошлости на ушко — это самое возбуждающее явление. Мой мужчина смеется и, прикусив слегка мочку, утыкается носом в шею и обнимает. — Но сейчас мы втроем и мне вполне хватает того, что ты просто рядом со мной, любимая. И вот сейчас, он, спустив одеяло, замер, уставившись на мой живот. Я же наблюдаю за ним из-под приопущенных ресниц. Он очень неуверенно тянет руку и прикасается к животу. Смотрит на меня, не проснулась ли я, и, убедившись, что все хорошо, он осторожно поглаживает и пригибается. — Эй, ты, там! — шепчет, и я еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. — Это... это твой папа. Я не хочу, чтобы ты думал, что я отношусь к тебе предвзято или негативно. Нет. Я рад тому, что ты у нас появишься. Просто я волнуюсь за твою маму и очень хочу, чтобы у вас все было хорошо. Ты там... осторожнее с ней. Она нам очень нужна... Договорились? — Северус тяжело вздохнул, наверное, понимает, как он сейчас смешон, а я бы еще добавила — мило, выглядит. — Спокойной ночи, ребенок, — шепчет, укрывает меня, нежно целует в щеку и ложится рядом.