Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

— Почему ты даже не пытался защищаться? — Пацифист, считай, — шмыгает по ходу сломанным носом блондин. Чон почти с материнской заботой достаёт из морозилки куриную грудку, протягивая жертве домашнего насилия. Парень благодарно улыбается, морщась от боли. — А если не пиздеть? — лицо младшего серьёзней некуда. — Заслужил, — пожимает плечами и облегченно вздыхает, прикладывая к распухшему носу спасительный холод. — Нахера делать, если знаешь, что огребёшь? В чём кайф? Или ты у нас мазохист? — Тебе какая разница? — огрызнуться - это святое. Да и правда, с чего такой интерес к его скромной персоне? — Интересно, — язвит Чон, закуривая уже вторую сигарету. — Тебе не понять, — грустным щенком стонет Вишенка. Отвалил бы ты сейчас, Чон Чонгук, и без тебя, сука, до чёртиков хреново. — Обидно. Идиотом вроде никогда не был, может, объяснишь? — брюнет не сдаётся, угрожающе нависая над скорченной в три погибели фигурой. — Не поймёшь, говорю же, — цедит сквозь зубы. — Бесишь, сука, — кулаки сжимаются сами собой. — Ты тоже! — грёбаная гордость! Вот приспичило ей прямо сейчас проснуться, нашла время. — Что? Совсем припух, голубок?! — неожиданно низко рычит Чонгук, отчего мурашки по спине начинают панически бегать по всем горизонталям и вертикалям Ким Тэхёна. — Нет. И я тебя, вроде бы, не оскорблял пока, чего обзываешься? — немного раздражённо, но всё ещё не теряя достоинства. — А как мне ещё тебя называть? Не ты ли пару часов назад отсасывал у мужика у меня на глазах? — блеск в оленьих глазах младшего становится совсем нехорошим, и пора бы прекратить перепалку, но у обоих ещё огнём горит язык. — Ты вроде бы был не против, а, Гуки?! Натуралы вроде бы не пялятся на чужой минет, или я что-то путаю?! — шах и мат. Получай, огрызок малолетний. Не дорос ещё хёна стыдить. — Да пошел ты! — браво, Чонгуки, браво! Очень весомый ответ, а главное, так по-взрослому. — Предлагаешь? — попытка игриво подмигнуть накрылась медным тазом. Лицо Ви отекало с каждой минутой всё сильнее и сильнее. — Просто отъебись от меня! — Чон от бессилия бьёт ладонью по раме в опасной близости от головы старшего. — Как скажешь, Куки, — вздрагивает, понимая, что доигрался, но смело смотрит (пытается смотреть сквозь щёлочки), заставляя брюнета вскипеть от злости. — Я же просил больше так меня не называть?! — взвыл шёпотом Чон – будить и без того вечно смурного Юнги и, тем более, только уснувшую рыжую бестию, ох, как не хотелось. — А то что, Ку-ки? Набьёшь мне морду? Не пустишь на мою же собственную постель? Что ты мне сделаешь? — в голосе блондина звучит столько боли и отчаяния, что в голове возникла мысль удавиться. Тем более и правда, ну что можно сделать этому придурку и так обиженному жизнью? — Ничего я тебе не сделаю. Просто пошли спать. — Иди, я не хочу. — Хотя, знаешь, а есть чего выпить покрепче чая? — Есть. А тебе не рано ли градусами баловаться? — Только сейчас вспомнил? — снова проснулась та маленькая язва внутри Чонгука. — Там, в шкафчике посмотри. — Вишня выжат в сок с мякотью и больше не хочет спорить с новеньким. — Ты будешь? — Гуки откупорил бутылку рома и, недолго думая, залил в себя достаточно для того, чтобы окосеть почти мгновенно (Юнги прибьёт их обоих потом, когда узнает кто выжлухтил его дорогущую заначку). Вслед за ним к горлышку присосался и Тэ. — Сильно он тебя отделал? — пьяно икнул младшенький, фокусируя взгляд на разбитом и уже немного почерневшем личике порно-звезды.— Носопырка сломана отменно. — Жить буду. Он же и вправил, — горькая улыбка с примесью боли. — У тебя и под майкой кровь... Нужно обработать. Может, ребра сломаны, это серьёзно. Снимай, я посмотрю. — Серьёзно?! — сказать, что Тэ шокирован — ничего не сказать. Тэ просто в немом ахуе. Его просит раздеться объект его мокрых снов! И это даже не во сне, а наяву. Тэхёни, дорогуша, ты пропал. — У меня родители всю жизнь в медицине, кое-что знаю, — так просто и без лишних эмоций. Ну, а что ты хотел, малыш? Ведь это у тебя там любовь вырисовывается, а вот у новенького весьма определённые взгляды на свою ориентацию и ты со своими чувствами, ну никуда не упёрся. Хотя все же упёрся, только вот не чувствами, а задницей в оконную раму, стараясь хамелеоном слиться с ней, прячась от настойчивых пьяных рук Гука, которые тянут ткань вверх. Тэхёни настороженно закусывает губки, пока стягивает с себя одежду. Лучше уж он, чем этот кролик-акселерат (кто знает чего ожидать от этого придурка?). Под футболкой в свете уличных фонарей, что озаряют комнату через огромное кухонное окно, цветёт кровоточа сакура. Синякам и ссадинам нет числа. Мда, у этих маленьких кулачков отменно поставлен удар. — Чимини занимается боксом, его Сокджин тренирует, — словно слыша его мысли, тихо отвечает Ви. Морщится от холодных пальцев на своей коже. Стриптизёр-боксёр-массажист, охуеть, — ухмыляется Чонгук, ощупывая рёбра на наличие переломов. А блондин давится воздухом от одной только мысли, что к нему прикасается его маленький Куки. Вздрагивает и старается не потерять сознание. Но главная проблема сейчас заключалась в том, что на нём остались одни лишь домашние штаны, под которыми ничего больше нет. И если мелкий не перестанет так нагло пальпировать, то ему станет видно, насколько это приятно. — У нас все талантливые разносторонние личности, — глаза в потолок и попытка вспомнить самые гадкие моменты из жизни, но Ким младший решает, что и это сойдёт, предательски стремительно рвётся в бой, не видя преград. — Да нормально я, Чон! — Тэхён скидывает чужие руки с себя, вскрикивая слишком громко. На шум приходит сонный и жутко злой Мин Юнги. Окидывает взглядом, примерно прикидывая всю глобальность пиздеца, и расплывается в гаденькой улыбке. — Чё за порево и без хёна? — Ты посмотри, как его рыжий отделал, — возмущению Чонгука нет предела, хоть и жалкий пидор, но ведь тоже человек, блядь. Он хороший мальчик, да и родители с детства привили чувство милосердия к слабым. — А-а-а, понятно, в больничку играете, значит, — зевает Мин, забирая бутылку из дрожащих рук Кима, который стоит красной помидоркой, прикрывая немаленький бугорок краем занавески. Шуга не зверь и поэтому отвлекает мелкого, давая возможность по-быстрому приземлиться за стол, скрывая преступное возбуждение. — Никто здесь не играет. У вас есть что-нибудь, чтобы раны продезинфицировать? — слишком деловито для пьяного, что вызывает невольные улыбки у старших. — К вашим услугам, — картинно по-барски протягивает ром Юнги. — Пойдёт? Вишня, цени доброту хёна. — Пойдёт, — на ватные диски льётся алкоголь ценою в почти зарплату Юнги (помним же, что потом придет время расплаты?) и прикладывается к ссадине на левом плече. Блондинчик шикает, но героически, по его скромному мнению, переносит процедуру. Движения Гуки уверенные и чёткие, ни одного лишнего, только помощь пострадавшему коллеге. Но от этого не легче ни на грамм. Тэ до боли сжимает коленки своими ледяными от перевозбуждения пальцами, моля Бога о том, чтобы новенький не посмотрел на его пах, потому что там уже совсем пиздец творится. Тотальный, твердый и стоящий колом пиздец. Но туда не смотрят (даже обидно!), а только внимательно осматривают его тушку на наличие кровоподтёков. — Тебе в больнице всё равно нужно появиться. Нос - это не шутки. — Да ты что?! — гнусавит Ким, отхлёбывая с горлышка. — Для дезинфекции изнутри, вдруг там тоже что не так, не, ну, а что, а вдруг? — Я спать, мелочь, и советую вам тоже долго не засиживаться. И если делать нечего, то попробуйте придумать правдоподобную причину такого апгрейда примы-балерины ,— Юнги, закинув в рот конфетку из стоящей на столе вазочки, ушаркал в спальню. — И правда, как ты теперь выступать будешь? — наконец закончив с врачеванием, младший откинулся на соседнем стуле. — Об этом я подумаю завтра. — «Унесённые ветром»? — Ага, мой любимый фильм. Подожди, ты тоже смотрел?! — Да у меня сестра на нём помешана! Ну, и я с ней смотрел, выбирать не приходилось. — У тебя есть сестра? — Старшая, но я её уже давно не видел. Она замуж вышла и живёт в Мексике. Их с мужем туда по работе перевели. А у тебя есть брат или сестра? Ну, семья твоя где? — заинтересованность младшего подкупала, но вот выбранная тема щемила сердце. — У меня нет родственников, — отрезано так, что бы лишних вопросов больше не было. — Пошли спать, Чон Чонгук. И тот, пошатываясь, плетётся за старшим, почти засыпая по пути. Мда… Последний глоточек точно был лишним. Он ложится первым, разваливаясь посередине, не особо заботясь о том, куда поместится хозяин самой кроватки, и тут же вырубается. Тэ мнётся, не решаясь присоединиться. Немного поразмыслив, отправляется в душ. Отправляться в царство Морфея с маленькой (больше среднего, да и в объёме внушительной) проблемой… Скажем так, чревато.       А там, стоя под струями домашнего водопада, можно вдоволь помечтать о Гуки в белом медицинском халатике, под которым ничего нет, и надеяться, что его протяжный стон никто из парней не услышит, ибо кончал он смакуя имя новенького по буквам, размашисто надрачивая и пачкая чёрный кафель белесыми каплями. Когда стройная фигура в неизменно приторно розовой пижаме прошмыгнула в комнату, младший уже дрых без задних ног, похрапывая и забавно дёргая во сне носом. Блондин умилился представшей пред ним картине. Спящий казался совсем маленьким ребёнком, которого хотелось укутать и обнять всеми конечностями, что собственно и сделал Ким Тэхён. Он осторожно пробрался под одеяло и обвил своими руками крепкое тело. — Спасибо, малыш Куки, — Вишня невесомо коснулся мочки уха, пройдясь по ней языком, от чего младший мило сморщил нос. Было весьма забавно наблюдать, как он сквозь сон пытается отбрыкнуться от настойчивых ласк. — Ты мой, Чон Чонгук, так что привыкай. — Блядь, Тэха! Харе там пиздеть, а… — шепеляво хрипло с соседней кровати. И правда, спать пора, но сон никак не хочет идти. Под ладонью бьётся упрямое сердце Гуки, маня вслушиваться в его ритм, подстраиваясь своим дыханием. Так хочется прижаться к нему своими губами, но пока рано. Слишком рано. Цель номер один — проснуться раньше, чтобы не спалиться. *** — Они такие милашки… — умиляется рыжик. — Может, не будем их будить? Жа-а-а-лко! — То есть, ты опять надо мной одним измываться будешь?! А эти опять проспят до обеда?! Вот почему ты так не любишь своего хёна, падла малолетняя? — шепелявит Шуга в позе обиженного кота. — Берём этого качка, а Вишня пусть еще поваляется. Считай, что у него сегодня больничный. Благодаря тебе, кстати. — Я попрошу прощения, обещаю. Знаешь как самому погано на душе! Но и он тоже хорош… — Ахуенная отмазка. Вы прямо как братья-близнецы. Даже оправдываетесь одинаково. — Эй, мелочь, просыпайся. Пиздюк мелкий, открывай свои очи и пошли выгонять из твоей тушки спирт! — беспардонно треплет за плечо Юнги. Гуки мотает башкой, натягивая одеяло до макушки. — Ещё пять минуточек, мам, — бормочет мелкий, пуская слюни на подушку. — Дожили, сынка внебрачного Бог послал на мою голову. — Да оставь ты его в покое. Пусть ребёнок ещё поспит. — Ну, нихрена себе ребёнок! Да он выше меня на голову и килограммов на десять тяжелее. Дитятко, сука! — Ему восемнадцать лет. Он ещё ребёнок совсем, прояви заботу о младшем, — тычет миниатюрным пальчиком Чимини в своего туповатого друга. — Пошли бегать, я уже весь жиром заплыл, как хрюшка. — Ага, прямо центнер весишь. Мне б так заплыть, хоть немного, — бубнит Юнги и с миной последнего мученика плетётся вслед за рыжиком. *** Новый день начался для Чон Чонгука с дикого сушняка от похмелья. Он почти на ощупь добрался до кухни, отбив плечи обо все встречающиеся косяки. В холодильнике к его бешеной радости оказалась бутылочка тёмного и он, почти залпом осушив её, плюхнулся за стол, —«С добрым утром, ёпта».       Воспоминания вечера были как в тумане. Да и вспоминать как-то особо не хотелось. Подперев гудящую головушку, он окинул взглядом спину блондинчика. Тот в спальных штанах и кофте пританцовывал под музыку, доносящуюся из розовеньких наушников (даже это розовое, Чона скоро мутить начнёт от этого цвета). Тэхён довольно бодро подвихливал своей тощей задницей в такт, порхая над плитой со сковородкой, аки колибри над цветком. Гук втянул ноздрями воздух — бли-и-и-нчики. Хорошо иметь соседа поварёшку, полезная штука, однако. Бесячая розовая заводная хуёвина, ну почему пили вчера почти одинаково, а плохо только ему одному? Невольно закралось подозрение, что сцена с избиением была во сне. — Эй, блондиночка! — окликнул Гуки своего соседа. Тот испуганно подпрыгнул от неожиданности на месте, захлопав опухшими глазёнками. Видок из разряда «тушите свет, зомби в городе». — Не, не приснилось, — почему-то вышло в слух. — Что приснилось — не приснилось? — слишком хриплым басом. Вот же подла белобрысая! Ну, вот зачем тебе при такой слащаво-бабской внешности такой голосок. А мне достался высокий мальчишеский, что тоже никак не соответствует телосложению и весьма нехилому мужскому достоинству в штанах ». — Как физиономия поживает? — почесал едва появившуюся щетину Чон. (Вот чего не надо, так, блядь, прёт, что не остановить! Тестостерон довольно-таки рано дал о себе знать излишней волосатостью, заставляя скоблить свою всё ещё детскую моську каждый божий день. Лучше бы голос, сука, хоть немного понизился! Ей богу, даже не смешно!!!). — Не волнуйся, до нашей свадьбы заживёт, — кривясь от боли, улыбнулся Ким. — Очень смешно. — А я не шучу. Иди, умойся и по дороге подумай, с чем будешь блинчики кушать. Есть джем вишнёвый, клубничный, абрикосовый, так же сгущёнка и сливки, — задумчиво перечисляя, почесался Вишня. — Да-да, я подумаю… Только не командуй, не люблю, — брюнет нехотя поперся в ванную, держась за пульсирующие виски. В коридоре его судьба свела с пришедшими после пробежки парнями, а точнее сказать с Чимином, несущим на своей спине стонущее бледное тело. Сахарок талантливо изображал жертву спорта. Но вот только они поравнялись с мелким, хитрая физиономия Шуги расплылась в чеширской улыбке. Всё ещё улыбаясь, он продолжал несчастно постанывать. — Юнгини ногу потянул, — уточнил Пак, перекладывая в конец обнаглевшего старшего поудобнее. — Ну да, ну да, — хмыкнул Чонгук. Фиг с ним, решил поиздеваться над рыжиком, флаг в руки. — Я в душ. — Я с тобой, — крикнул уже с кухни Чимин, сгрузив свою не такую уж и лёгкую ношу на стул. — В смысле?! — остолбенел новенький. — Что, в смысле? Время сэкономим. Или ты стесняешься?! — Чими возник совсем рядом, как чёрт из табакерки. — Если ты не заметил, нас четверо. Если вот так каждый по очереди будет ходить, то это затянется на час, а нам нужно ещё позавтракать, а потом в тренажерку топать. Потом обед, репетиция и салон, — загибая пальчики, перечислил Персик. — И вообще, пока мы тут стоим, успел бы уже помыться. Гуки скривился, как от ломтика лимона, но согласившись с железными аргументами, позволил пойти вместе. — Мда… — Чими критически обвёл взглядом бронзовую фигуру младшего. — Что не так? — смутился брюнет, стягивая с себя остатки одежды в виде тёмно-синих боксеров. — Тяжело придется ТэТэ, — в глазах полумесяцах заплясали чертята. — В смысле?! — краснея словно бурак, закашлялся Чонгук. — Порвёшь ты нашу Вишенку своими габаритами,— рыжая бестия подмигнула, толкая язычком щечку изнутри. — Да пошёл ты! — взвыл обескураженный младший, проклиная на чём свет стоит тот вечер, когда подписался на эту работенку. — Ладно, успокойся. Ты чего так раскричался? Давай мыться уже, время идёт, — Чимин уже разделался со своей одеждой, закинув ее в стиральную машинку, и залез в кабинку. Гук, не поднимая глаз, как можно быстрее совершил утреннее омовение и вылетел из душа, даже не промокнув тело полотенцем, напялив на себя всё те же штаны. *** Спортзал оказался в паре кварталов от общаги. Туда их довёз всё тот же неизменный слуга, он же охранник и шофёр, Ким Сокджин. Чон в наглую залез на переднее сидение, но никто даже и бровью не повел. Не было желания оспаривать право на это место. Шуга принципиально садился на заднее (но об этом потом,) ну, а рыжик не отлипал от него ни на шаг. Коала в действии. Вот и сейчас он расположился на его коленях, разбросав свои огненные вихры на голубых джинсах. Юнги чисто рефлекторно перебирал их, гладя как котика. Картинка умилительно-презабавная, скажем так. Гуки заметил, что всю дорогу Джин то и дело поглядывал в зеркало заднего виденья, что крайне нервировало Мина. Каждый раз, встречаясь с ним взглядом, Сахарок фыркал, тряся бирюзовой челкой, и закатывал глаза. И от этого все становилось еще забавнее. — Харэ пялиться, Принцесса, следи лучше за дорогой! Я сегодня не намерен подыхать. И слюни подотри, а то уже все колени себе залил, — не выдержал Шуга. — Ну почему ты такой злой, Юнгиния, — мягко улыбнулся парень, облизнув пухлые губы. — Такой красивый, но такой злой. Что подумает о тебе наш маленький Гуки? А маленький Гуки округлил глаза от разыгравшейся любовной сцены меж попутчиками. — Завались, Сокджин! И последний раз предупреждаю, ещё раз так меня назовёшь, натравлю на тебя Джуна. Скажу, что ты покушаешься на его игрушку. — Я не боюсь Намджуна. И всегда могу заявить свои права на тебя, если ты только ответишь мне «да», — лицо охранника стало каменным. Пальцы добела сжали руль. Сделав резкий поворот, он резко затормозил, отчего на заднем сидении создалась куча-мала из тел. — Приехали. Заберу вас через два часа. Прошу не опаздывать, у нас сегодня плотный график, — всё тем же тоном. Как только вся матерящаяся компашка потихоньку покинула машину, он резко дал по газам. Уже через секунду она скрылась за поворотом. — Нихуяси, страсти какие, — Гуки покосился на смурного Мин Юнги. — Джини любит нашего Сахарка уже давным-давно и всячески добивается его, но вот наш ледяной Кай не отвечает ему взаимностью, — сдал со всеми потрохами друга Ким Тэхён, поправляя маску и бейсболку, чтобы управляющий клуба не узрел его нового мейкапа. — Ох, блядь! Чёй-то я вообще не могу этого представить, — поморщился брезгливо младшенький.       — Вот и я не могу этого представить, — подал голос Юнги, скидывая куртку на скамейку раздевалки. — Мало того, что эта Принцесса сталкерит меня по-чёрному, заваливая своими ухаживаниями, так ещё и пытается пристроить свою задницу к моей пипиське. — Куколка выудила синюшными пальцами сигаретку из пачки и чиркнула зажигалкой. — Ну, Мини, мы же в помещении, — Чими укоризненно покачал головой. — В пизду, курить хочу! Выбесили! — дым мальборо взвился к потолку, лениво вытекая из кукольно-розовых губ. — Пошли, Чонгуки, ему нужно успокоиться, — Чона тактично подхватили под локоть, и повели в зал. Юнги блаженно делал последнюю затяжку, когда ему накинули на глаза плотную повязку и, перекинув через плечо, потащили в неизвестном направлении. На полу в раздевалке остался тлеющий окурок. — Ну, и к чему вся эта театральщина? Нормально позвонить и позвать не судьба? — сплюнув на каменный пол подвала, мятноволосый зыркнул на сидящую фигуру, расположившуюся на своём кресле-троне. — Жизнь-игра. Так ведь намного интереснее, а, Куколка? — хищно улыбнулся похититель. — Пиздец, как интригует. Может, развяжешь, знаешь ведь, что не сбегу? — Шуга потянул затянутые путами руки. — Ты невнимательный, Куколка, говорю же, так интереснее. — Чертов извращенец, и когда только успел?! — зашипел молодой мужчина, опустив взгляд. На его теле красовалась пышная чёрная юбочка, выполненная из кожи со множеством кружевных подъюбников. На стройные белоснежные ножки были натянуты тонкие чулочки в тон, пристёгнутые к поясу. Белья походу не наблюдалось, судя по ветерку между ног, как и верхнего предмета одежды. — Ты непростительно красив, Куколка. Словно создан из самого дорогого и тонкого фарфора. Стоит тебя коснуться и твое тело отзывается музыкой, но одно неловкое движение и всё можно разбить вдребезги… — сильные пальцы поддели точёный подбородок, обводя большим контур губ. — Ты слишком порочен для этого мира. Тебя хочется запереть в этом подвале, чтобы сохранить, как драгоценный цветок ночной орхидеи. — Может уже начнём трахаться или и дальше будешь меня клеить, как восьмиклассницу? Я уже подзаебался тут висеть. — Я когда-нибудь вырву твой острый язычок, моя Куколка, — оковы с рук слетают, но взамен на шее щелкает металлический ошейник с пристегнутой к нему цепью. Намджун накручивает её на руку и, перекинув через плечо, ведёт своего питомца к креслу, укладывая на свои колени обнажённым животом. — За что сегодня наказывать будешь? — как-то отрешенно спрашивает пленник, безвольно свисая тряпичной игрушкой, какой он и является для Папочки. — Я просто соскучился, — большая ладонь игриво взбила кружевное облако. «Пиздишь, Папочка, ох пиздишь…». — Ясненько, а… — ему не дают закончить вопрос, затыкая пластмассовым шариком, затягивая завязки на бирюзовых прядях.«Приплыли, блядь! Ну, вот чего мне не молчалось?! Бесячий Ким Намджун, бесячие прибамбасы!» Рука снова вернулась на юбочку, оглаживая округлые ягодицы, слегка сжимая их. Дыхание сбивается, когда смачный шлепок, разрезая воздух, опускается на тонкую белоснежную кожу, поднимая вверх замысловатый наряд. Мужчина любуется своим отпечатком, благоговейно обводя его подушечками пальцев, совсем невесомо лаская порозовевшую плоть. И снова обжигающий удар, контрастом, как наказание за наслаждение. Это слишком преступно и изумительно, ощущать это маленькое хрупкое создание под своими руками. Чувствовать, как учащённо бьётся такое сильное и непокорное сердце от каждого прикосновения. Как плавится сахарным сиропом, когда полные губы начинают порхать по обнажённой попке, притянув её к своему лицу, заставляя цепляться за подлокотники в попытках сохранить равновесие. Его удерживают почти в воздухе за бёдра, ныряя в растраханную дырочку языком. Находиться в подобном положении, вниз головой, весьма затруднительно. Кусок пластика заставляет дышать носом, невозможность сглотнуть вымораживает. Слюни собираются очень быстро, стекая по лицу на стильные туфли из замши (последнее радует, отвлекая от пытки). Мин Юнги сипит, задыхаясь от нехватки кислорода и приливающей к голове крови. Главная задача для него сейчас - не дать себе возбудиться, доставляя удовольствие мучителю. Но плоть предательски поддается, когда по нему размашисто проходятся, вылизывая. Лязганье пряжки не предвещает ничего хорошего для паренька. Его насаживают одним движением до упора, выбивая протяжный вой и слезы, стекающие по фарфоровым щекам, тронутым румянцем. Приподнимает, впившись ногтями в бедра, и, не давая привыкнуть, начинает трахать, марая обоих кровавыми разводами. С ним всегда так. Жестокость мешается с нежностью, а боль с удовольствием. Вот и сейчас его потрошат, разрывая изнутри, одновременно сладко зацеловывая плечи и шею. Оборки юбки взлетают от каждого грубого толчка, придавая жертве совсем беззащитный вид. — Давай, Куколка, покажи, как ты любишь Папочку, — шлепок по ягодице, по ощущению приравненный к удару плетью. Его выпускают из мёртвой хватки, позволяя двигаться самостоятельно, натягивая цепь до предела. Тело неестественно прогибается и задаёт сумасшедший ритм, в надежде быстрее покончить со всем этим. Когда-нибудь он сможет решиться и завершит задуманное. Освободит своё тело и душу от этого ласкового дьявола. Продуманная стратегия даёт свои плоды. Намджун хрипит, прикусывая основание шеи, зажатое в уже раскалённый металл. Рисует незримые узоры на подтянутом прессе, задевая штанги на сосках. Оттягивая их, играя на нервах. Член Юнги болезненно ноет, упираясь в ткань подъюбников, но о нём никто не собирается позаботиться. А трогать себя запрещено и наказуемо. Надолго мучителя не хватает, скачки доканывают и Папочка сбрасывает игрушку к своим ногам, одним движением освобождая от кляпа, заменяя его на более весомое. Парень рыдает, не в силах сдержать эмоции, давясь собственной кровью, смешанной с чужим семенем. Время для него давно замедлило бег, смешивая всё в одно тошнотворное месиво. В нём ещё пару минут двигаются, заполняя во второй раз, и зажимают рот, принуждая проглотить всё без остатка. Он подчиняется, закрывая глаза, и молит всех демонов в аду позаботиться так же о душе его горячо любимого Ким Сокджина. Накрахмаленным платком по покрасневшим губкам, убирая следы их сегодняшней игры. Слышно, как разрывается ткань кожаной юбки на его бёдрах. — Можешь кончить, Куколка, — где-то далеко, сквозь сумрак затуманенных мыслей. Рука тянется к пульсирующей плоти. Рваными движениями по всей длине. Стоны заглушают жёсткими поцелуями, забирая последний воздух из лёгких. Сознание покидает бренное истерзанное тело. Его заботливо уносят в соседнюю комнату, укладывая на мягкую постель. Осторожно обтирают, очищая, и смазывают заживляющими мазями. Целуют на прощанье, прикрывая дверь. Через час его ещё сонного оденут и отвезут домой в полной тишине. Слуга знает всё, но должен сдерживать эмоции. Даже когда его младший брат периодически насилует его любимого человека. Юнги тихо стонет, морщась во сне то ли от мучающих кошмаров, а то ли от боли. Джин сжимает руль, почти кроша его в своих пальцах. Ночью он вновь будет выть во весь голос в стенах пустого спортзала от боли и бессилия, осознавая собственную ничтожность и власть младшего над собой. Вымещая всю злость на боксёрской груше.