Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

— Хоби… — Юнги сглотнул, стараясь не пересечься с любимым взглядом. — Ты… — Да, ты все правильно понял. Я остаюсь. Прости меня… Юнги шумно сглотнул, сжимая подлокотники посиневшими пальчиками. — Ты… Ты, ты не можешь так снова со мной поступить, — в лице Чон Хосока что-то незримо ломается, он застывает с натянутой нервозной улыбкой. — Когда-нибудь мы будем вместе, но не сейчас. Тебе лучше уйти, Хосок, — так просто и холодно. Если бы только кто-нибудь смог увидеть, что спрятано под этим «просто»… Парень, не переставая улыбаться, подхватывает куртку и тихо выходит, не оборачиваясь. Дверь глухо хлопает, будто крышка гроба Мин Юнги. Осталось только засыпать его, чем с удовольствием и занимается Папочка. — Боже правый, подождите, я сейчас за платочком схожу, — рассмеялся Намджун, театрально утирая слёзы с уголков глаз. — Давненько я мелодрам не смотрел, а тут еще и онлайн трансляция. — Заткнись, Мон, просто заткнись! — шипит мятный. — Ты знаешь из-за чего я остался, так что припаси свое злорадство на потом. И, говорю сразу — сегодня я не выступаю. Юнги откинулся на спинку кресла, пытаясь закатить скопившуюся влагу назад. — А что так? Ох, подожди. Неужели тебя так обкатал этот слащавый хлыщ, что у тебя больше нет сил, а, куколка? Неужели он так хорош? Даже лучше, чем Папочка? — Ким Намджун навис над парнем, вглядываясь в помутневший взгляд. Такой Мин был ещё прекраснее, как винтажная игрушка, немного сломанная, но приобретшая из-за этого ещё большую уникальность. — Катись к чёрту… — отмахнулся от протянутой руки к своему лицу. Но его настойчиво ласкают, поглаживая по затылку, словно домашнего зверька. — Знаешь, почему ты — самый драгоценный в моей коллекции? — Джун невесомо коснулся губ своими обветренными грубыми. — В тебе есть стержень. Ты — настоящий, куколка. Шуга отвернулся, избегая ненавистного поцелуя, но его ловят сильными пальцами за подбородок, впиваясь в сахарные губы. Тихий стон, опустошающий душу. Стон подчинения, но не смирения. Его подхватывают под колени, благоговейно выцеловывая шею, укладывая на холодную поверхность стола. Ставят метки, поверх чужих украденных. — Ты мой, Юнгини… Мой… И не потому что я тебя принуждаю, нет…— мягкий, совсем не характерный поцелуй до мурашек. — Тебе нравится быть моей куколкой. Намджун отстраняется, наблюдая, как сменяется одна эмоция за другой на бледном, словно снег, лице. — Просто признайся сам себе и тогда тебе будет легче. Мин смотрит в удаляющуюся спину своего мучителя, борясь со своими внутренними демонами. На душе становится совсем гадко от крутящейся, словно заезженная пластинка, фразы. «Тебе нравится быть моей куколкой… Просто признайся…» — Просто признайся… — пересохшими губами, — ты стал последней шлюхой, Мин Юнги, — хохочет он, сползая на пол. — Господи, да когда это блядство закончится?! *** Гуки снится сон… Весьма приятный сон… — О, чёрт, детка… Вот так, да… Возьми еще глубже… — стонет сквозь пелену Морфея Чонгук, запрокидывая голову от наслаждения. И «детка» берет глубже (хотя, ну куда? Весь член парнишки в горле, а язык невольно ласкает яички.) Пальцы сквозь сон перебирают шелковистые пряди, давя на затылок, толкаясь в такт бёдрами. Разрядка близка и Чон разлепляет веки, щурясь от ярких рассветных лучей. Перед глазами мелькает светлая макушка, слышатся пошлые хлюпающие звуки. — Ну, же…— задыхается Чонгук, — еще немного… Ну-у-у… — ДА ЁБ ТВОЮ МА-А-АТЬ! — вопит он уже через секунду — пазл сложился весьма хуёвеньким узорчиком, когда взгляд сфокусировался на объекте меж его разведенных ног. Но волна оргазма всё же накатила слишком стремительно, так что тело среагировало независимо от разума хозяина.       Парень просто не в силах остановиться с силой натягивает блядски хрипящее существо за белобрысые патлы сильнее и взрывается, выстреливая в неуёмную глотку, все что накопилось со вчерашнего вечера в яйцах. Протяжный вой, в котором смешалось всё… Самый бешеный оргазм, боль, злоба и желание убить в эту минуту виновника всех несчастий в его жизни… Или убиться самому, как вариант… (Не, а что, тоже хорошая идея. После всего произошедшего кажется не такой уж и бредовой…) Немая сцена затягивается. Минута, две, три… Две пары выпученных глаз, а между ними всё ещё стоящая по стойке смирно плоть младшего. Во взгляде Тэхёна вселенское счастье, замешенное на сладком чувстве победы. А вот у второго чуть глаза из орбит не вылазят, ещё чуть-чуть и точно лопнут от напряжения. — Куки, просто дыши,— подсказывает участливо Вишенка, слизывая кончиком языка последнюю стекающую капельку спермы с багровой головки. И внутри Гука что-то ломается… Что-то щёлкает в налаженном годами механизме, заставляя шестерёнки менять свой ход. То, что потом произошло, не поддаётся логическому объяснению. Чон тащит со всех сил наверх старшего, вырывая пряди волос, впечатываясь в жёстком поцелуе. Он буквально терзает, жестоко искусывая до крови. Жадно врываясь в распахнутые в болезненном стоне губы, обводя их властно языком. Забирая последние силы у шокированного Тэхёна. Тот лишь моргает часто, боясь закрыть глаза полностью, чтобы не пропустить этот миг альтернативной реальности, где его Куки не шпыняет почём зря, а сжимает до хруста костей и целует, целует, целует… Блондин теряется в ощущениях от обжигающих поцелуев-укусов, что буквально сжирают его губы. Ещё мгновение, и он точно опрокинется в обморок. Но этому не суждено было сбыться. В коридоре раздаётся шум и пьяное мычание вперемешку с отборным нефильтрованным матом. Парни сорвались с места на поиски причины. Хотя «рванули» мягко сказано. Рванул один только Тэхёни, ибо Гуки пришлось ещё повозиться со штанами. Так как запихнуть дубовый и совсем не маленький стояк на законное место в брюки, скажем так, не простое дело. (Хотя ускориться пришлось. К пьяным матам присоединился глухой звук падающих тел и тэхёново хриплое — Да ёб…) — Что тут у тебя? — выглянула взлохмаченная башка младшего. — Во-о-о-от… — живописно развёл свои лапки Вишня, морщась от боли. (Юнги хоть и маленькая, но тяжелющая падла, когда в зюзю.) — Мдя-а-а… — Может, поможешь? — паникует старший. — А надо? Прекрасно смотритесь, — ржёт мелкая зараза, уже делая пятую фотку на смартфон. (Ну, а чо? Компромат на ворчливого никогда не помешает!) — Гуки, блядь, он меня раздавит! Не жалко?! — пыхтит блондиночка, спихивая с себя матерящееся и походу ни черта не соображающее тело. — Не, не жалко, — буркнул брюнет, но всё же подхватил тельце хёна, как пушинку одной рукой и потаранил в ванную. За ними поплёлся, шлёпая босыми ногами, Ви. Тушка быстро освобождается от пропахших алкоголем шмоток, благо опыт в отрезвлении пьянчужек у мелкого был не малый. — Так, я буду его держать, а ты поливать, окей? — А чего это, ты держать? — Он вырываться стопудово начнёт, — деловито замечает Чон, ставя вместе с собой отчего-то улыбающегося Сахарка в душевую кабинку.— Залазь и дверку прикрой, щас жесть будет. Зря, ох зря Вишенка не послушался своего внутреннего голоса и полез. — Готов? — В смысле? — Погнали! — А-а-а-а-а-а-а! *** На вытирающего себе волосы полотенцем уставились две пары злющих глаз. — Что? — невозмутимо. — Я тебя ночью подушкой придушу, — совсем тихо пыхтит озверевший от злости блондин, мысленно уже убив мелкого сотни три раз. — Зато во-о-о-от, — так же невозмутимо. Чонгук довольно улыбнулся, наблюдая как два мокрых нахмуренных хомячка дуются, дрожа от холода.— Трезвый хён - радость в семье. — Убью! — Ага, но только после выступления. Нужно собираться. Кстати, ты ужин обещал. — Хрен тебе, а не ужин! — чеканит Тэхён, и, виляя бёдрами, уходит переодеваться. *** Парень стоит посреди подвального помещения, что переоборудовано в некое подобие «Боёв без правил». Здесь он всегда чувствует себя сильнее и увереннее. Порой, он приходит к мысли, что это и есть его призвание. Ринг манит. Одурманивает своей вседозволенностью и адреналином. Здесь ему не нужно пытаться понравиться или возбудить. Здесь — он настоящий и живой… — Чимини? — на плечо ложится большая теплая ладонь. — Да? — оборачиваться нет смысла, бархатный тембр Сокджина он узнает из тысячи. — Ты покрасился? Тебе идёт. Ты такой милый… Как цветок сакуры… Джуну понравится. — Я не для него это сделал! — грубо оттолкнул протянутую к своим нежно-розовым прядям руку. — Просто захотел что-то изменить, вот и всё. Пак крепче затянул бинты на запястьях, надевая снарядки. — Пусть так. Но тебе, правда, идёт. Робкая улыбка расцвела в ответ на смущённом лице куколки. (Пак Чимин всегда клевал на комплименты, и сей момент не был исключением.) — Потренируешься со мной? — Давай. Руки как, сильно болят? — Почти нет. Спасибо, что помог мне тогда… Наверное… — Чимину хочется выть в голос от душевной боли. — Я всё понимаю и не осуждаю тебя. Знаешь, ты можешь мне довериться всегда. Я рядом, помнишь? — Сколько меня будут спасать, Джинни? — Сколько будет нужно, малыш, — Ким старший взлохматил волосы Чими, портя идеальную укладку, за что огрёб под дых перчаткой. — Ох-хох! Я и позабыл, насколько наша куколка сильная детка,— зашёлся в смехе Сокджин, отбиваясь от разошедшегося розоволосого, что осыпал его ударами. *** — Я сегодня дерусь, — Сокджин скинул мокрую насквозь белую майку, используя ее как полотенце, обмакнув пот со лба. — Тебе не бывает страшно? — Пак уткнулся в сильное плечо друга. — Страшно? Мне нечего терять, вот что страшно. — У тебя есть Намджун, друзья… — У меня ничего нет, поверь. Всё это только одна большая иллюзия. Я — иллюзия, Джун, ты, всё — иллюзия. Нас нет, мы сами для себя придумали этот мир. — Ты хотел бы изменить его? Изменить себя? — Нет. Я не изменюсь. На моей душе слишком много греха. — У тебя должен быть страх, Джини. Страх — это доказательство жизни, — Чимин прижался к загорелому телу. — Я боюсь за тебя. Просто помни… *** — И где тебя носило, сволочь рыжая? — прорычал всё ещё немного пьяный Юнги. — Оу, уже не рыжая?! — Привет парни, — розовая макушка мышкой прошмыгнула мимо друзей в комнату, прикрыв за собой дверь. — Не, вы это тоже видели?! Мы тут волнуемся все, а он во-о-от, — живописно описал жестом Мин весь тот пиздец, что творился в душе у всей троицы. — Вишня, ты или я? — Давай ты, он хоть тебя боится, — выдавил из себя блондин. — А я приготовлю ужин. Покушаем, и нужно собираться в клуб. — Окей, если услышите крики о помощи — не верьте, — икнул старший, направляясь допрашивать ЧимЧима. Остальные переглянулись, занявшись каждый своим делом. — Ничего не хочешь объяснить, малой? — Юнги присел рядышком на широкий подоконник, обнимая скорчившегося в три погибели друга. — Всё нормально, расслабься, хён… — Чимин тянет рукава безразмерной кофты, скрывая следы своей слабости. — Хён? Подожди-ка, с чего это ты такой покладистый? — подозрительно сощурился старший, разворачивая к себе притихший комочек. — Что это?! Чимин, что это?! Мин нечаянно задрал один из рукавов, оголяя забинтованные запястья. — Ты — грёбаный эгоистичный мудила!Знал бы ты, чем я! Я ради вас! А вы! А ты! Пак, ёбаный ты, Чимин! Как ты посмел снова сделать это с собой?! — старший бьёт наотмашь, не жалея сил, так чтобы дошло, чтобы достало через выжженные корни волос. Младший падает на пол, пряча в ладошках заплаканные глаза. — П-прости… Я… я… такой дурак! Я полное ничтожество! Прости… — навзрыд и в полный голос до мурашек. - Это он? Опять он? Когда ж ты поймёшь, Чимини? — Шуга садится рядом, сгребая безвольное тельце в охапку. — Юнги, я не могу без него… — всхлипывает Персик, увлажняя майку старшего слезами, пока тот зацеловывает окровавленные тряпки на запястьях. — Всё будет хорошо, малыш, все будет хорошо… Я же тебе обещал, помнишь? Твой старший братик будет всегда рядом… Он заберёт твою боль… — Мин Юнги трезвеет мгновенно, страх снова потерять младшего действует лучше, чем холодный душ. — Пошли, малыш, тебе нужно поесть. Смотри, как ты исхудал, одни глазищи остались. Вот сдуются мои любимые щечки, что мне потом делать прикажешь, за что мне тебя потом тягать, а?! — Показать, за что еще можно? — смеётся сквозь слёзы Чимин. — Ой, договоришься у меня, пусанская задница, — хмыкает друг, помогая встать. — Ты сам назвался моим братиком, так что ни-ни, это ж инцестом попахивает, — издевается Чими, за что сразу огребает по той самой пусанской заднице. *** — Ты в порядке? — Тэхён спросил только для галочки. То, что случилось в спальне, ни один, ни другой не хотели выяснять. У каждого была своя на то причина. — Пойдёт, — рассеянно. Чонгук разгладил непослушные складки черного классического костюма, надетого на голое тело. На старшем был такой же, но белый и с одной ма-а-аленькой деталькой, а скорее аксессуаром, от которого у брюнета начался нервный тик и необъяснимая тяжесть в районе ширинки. — Поможешь? — в протянутой руке блондина оказался проклятущий чокер. Чон сглотнул комок, подступивший к горлу, что не ускользнуло от старшего.Его улыбку Гук, слава Богу, не увидел… Брюнет дрожащими пальцами накинул жёсткий широкий ошейник на подставленную золотистую шею, затягивая до упора. Вишнёвая сучка довольно хмыкнула. — Значит, любишь пожёстче? — гуковское хриплое над самым ушком вызывает целый шквал разнообразных эмоций. То, как реагирует на него, льстило, что ли… Музыка опьяняла своими глубокими томными басами. Медленные движения в кроваво красном тумане. Будоражащие, плавные движения и их только двое в этой вселенной. Тонкая блестящая цепочка звякнула карабином, связывая их в одно целое. Брюнет притягивает ближе, наматывая на кулак. Так близко, что хочется задохнуться от этого желания. — Ну что, щеночек, готов вилять своим хвостиком перед новым хозяином? Во взгляде Чонгука можно с лёгкостью утопиться. — А хозяин потянет ТАКОГО,— блондин приблизился непозволительно тесно, — щеночка? Широким мазком по щеке. Публика взвыла. Звонкая пощёчина в ответ… — Охуел?! — шипит блондин, продолжая свой танец. — Знай своё место, шлюха. Смотри, народу нравится, — поднимает бровь, вызывая новый шквал оваций. — Ты ещё пожалеешь, Куки, — в зрачках старшего заплясали демоны. — Неужели ты так боишься своих желаний, крольчонок? Поводок резко натягивается, буквально швыряя в гуковы объятия. — Заткнись! — рычит брюнет хватая гидроперитную стерву за холку. Музыка бьёт битами, вынося остатки мозга. Если бы они могли сейчас видеть сидящую в полумраке фигуру. Папочка очень недоволен своими куколками. А если папочка не доволен… То тогда... — Ох-хо-хо! Серьёзно?! Мой мальчик, да ты и правда хочешь меня…— Тэхён с вызовом натянул звенья поводка, наматывая ее остатки на шею мелкого. Он играет по своим правилам. Ви торжествует, обводя пухлые губы языком, спускаясь взглядом на выпирающую плоть под тонкой тканью брюк. — Ты… Ты… — смелость утекает сквозь пальцы, а точнее, сквозь длинные вишнёвые пальцы, что игрались с хромированной цепочкой. — Что, мой хозяин сам поджал хвостик? — ледяные голубые линзы словно высасывали всю жизнь из парнишки. — Заткнись… — беспомощно прижимаясь взмокшей челкой ко лбу ТэТэ. Руки уже бессознательно скользят по гибкому горячему телу. — Почему ты такой упрямый? Почему… — влажное дыхание одно на двоих. Мучительно долго, глаза в глаза. Никто не хочет сдаваться первым, никто не хочет признать поражение. Тэ оглаживает распахнутые губы подушечками пальцев, забывая всё на свете. Ещё немного и… Свет меркнет, разрывая стены воем полицейских сирен. — Бежим! И Чонгука куда-то тащат за руку.