Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

Темнота… Лишь горящая табличка «EXIT» в конце коридора (забавно, Чон Чонгук, тебя ведёт на тот свет блядский Вишенка… Докатились… Как символично, сам падший ангел забирает твою душу… Где ты так успел нагрешить?) — Куда мы? Что вообще происходит? — Тише, Гуки. Слишком много вопросов. Блондин тянет младшего за руку, блуждая по длинным подсобным помещениям, уводя от неприятностей. — Ответь хотя-бы на один из…— спотыкается на каждом углу Чонгук, проклиная всё на свете. (Ну, убегать от полиции не впервой, но с КЕМ он это делает, вот это в новинку…) — Потом, малыш, всё потом… — младшего резко вжимают в холодную стену своим телом. — Гуки… Горячее дыхание опьяняет. Даже в кромешной темноте коридора видны мерцающие огоньки фосфорных линз. Он так близко, что чонгуковский разум взрывается от перенапряжения. Так близко. Реальность крошится на мелкие ледяные осколки, обнажая скрытое под панцирем. — Почему ты тогда меня поцеловал? — голубые огоньки сканируют аритмичные удары сердца. — Скажи, почему? — Для тебя это так важно? Уходить от ответа - это то, чему жизнь научила в первую очередь. Ладони упираются в широкую грудь, ловя бешеный ответный ритм: — Ты меня поцеловал, что может быть важнее? Это слишком близко, так что малейшее движение может привести к фатальному. — Тэ… Я… — так хочется закрыть глаза, послав все к чёрту и отдаться этому безумию. Хочется снова почувствовать тот сладковатый привкус, мягкость и ту самозабвенную настойчивость. — Тебе просто захотелось, да? — бархатное у самого уха, до мурашек, так что хочется стонать в полный голос. (Что ты со мной делаешь? Почему моё тело так реагирует на тебя? Это не возможно, нет… Блядский голос, блядские губы, блядский Вишня!) — Тэхён… — сил нет даже для того, чтобы оттолкнуть. Пальцы мнут ткань, грозя разорвать её. — Что? — мягко по линии подбородка, одними подушечками, трепетно собирая бисеринки пота. — Я не пидор… Понимаешь… — скорее напоминание для себя, чем утверждение. — Понимаю. Я всё понимаю и поэтому не давил, но… — влажное дыхание в след пальцам. В голове проносятся мысли одна другой бредовее. (Ну что же ты медлишь, Ким Тэхён? Мы одни в темноте, и вряд ли кто-то нас будет сейчас искать в этой неразберихе. Так почему ты медлишь? Ты же чувствуешь, как он заведён… Ну же…) — Я не хочу это вспоминать. Будь добр, давай забудем, — из последних сил. — Как пожелаешь, Крольчонок. Но разве тебе было так противно? — невесомый поцелуй в пульсирующую артерию на шее. — Тэ! Вот это было лишним, тотальная ошибка, Чон Чонгук. Когда ТэТэ что-то запрещают, он делает это с маниакальной настойчивостью. — Ответь, блядь! Мои губы были настолько противны тебе? — почти касаясь, какой-то жалкий миллиметр и… — Тэ… — на выдохе. — Ну что «Тэ»? Даже если ты это повторишь сотню раз, твои ощущения не изменятся! Эта игра превращается мучительную пытку для обоих. — Заткнись… — губы слегка соприкасаются, дразня друг друга. Так нереально, что всё тело парализуется, как от ядовитого укуса. А может этот блондин и есть яд. Самый сильный, медленно проникающий под кожу и дальше по венам, убивая так нежно и незаметно… — Гуки… Ты… Ви плавится, получая жалкие пару сантиметров. Мало, но и этого хватает до полного помутнения. — Завались… — Гу-ки… — Да, отстань ты от меня… — Не-а… — Ты невозможен. — Видишь, ты даже не обзываешься как раньше, — улыбается демонёнок. — Ведь тебе хочется меня… — Сучка гидроперитная, — стонет Гуки, проклиная собственную слабость. — Как скажешь. Я готов быть для тебя, кем захочешь. Как же хочется полноценный поцелуй от этого упрямого создания. Воспоминания опьяняют, хлеще абсента. — Ты настолько хочешь меня заполучить, что готов на всё ради этого? — Чон сдаётся, забывая, как дышать. Длинные пальцы скользят по тонкой ткани пиджака вниз. — Да. Рывок… Пуговицы разлетаются под тихое «ох». — Господи… Младший бьётся затылком о стену, в жалких попытках прийти в себя от этого наваждения. Но ему не дают вернуть рассудок, топя в собственной похоти. — Он не поможет, — влажными губами по бронзовой коже, оставляя пепел после себя. Каждое прикосновение бьёт током по нервным окончаниям. — Может, мне тебя убить? — цепляясь за мягкие прядки на макушке. — Не поможет… — целуя каждый сантиметр, наслаждаясь моментом вседозволенности, почти урча от удовольствия. За такие мгновения можно и умереть. — Но попробовать можно, — волосы сжимаются максимально сильно. — Не поможет… — язык широкими мазками проходится по напряжённому прессу, вылизывая своё солоноватое сокровище. — Прекрати, слышишь, прекрати… В груди катастрофически быстро сгорает кислород, вызывая головокружение. Почему не хватает сил сказать «нет»? Или просто не хочется? Он совсем запутался в своих желаниях и эмоциях, разрываясь между «хочу» и «нельзя». Раздваиваясь на две равные части. Ни одна из них не хочет сдаваться. — Да пойми, Куки, ты уже подсел на меня… Носом по ложбинке меж ключиц, вызывая дикое желание поймать и выебать во все дырки. — Как самонадеянно, Вишенка. Ловушка захлопнулась, а наивный зверёк так и не понял, что его роль на сегодня — это ужин для хитрого лиса, который умело расставил свои капканы. — Отнюдь. Я — наркотик, мой милый крольчонок, и ты уже пристрастился, — жадными губами врываясь в мягкие, воруя с хрипом последние капли кислорода. Хватает какой-то доли минуты, что бы сорвать все табу. Тэхёна хочется… До боли в паху хочется. Хочется терзать его пухлые губы вечно, обводя их, посасывая, наслаждаясь их неповторимым вкусом. Так властно входить в них своим языком, играясь с ним. Доводя до дрожи в коленках. Страсть лавиной обрушивается, ломая стереотипы и заставляя подчиниться ей. Чон обхватывает нежную шею сильными пальцами, давя и приближая на максимум. Нет сил больше, он хочет, очень хочет… Губы болят от постоянных укусов, но они не могут иначе, эта ненасытность течёт вместо крови, и ее не остановить. Тэхёна толкают к противоположной стене тёмного коридора и снова впиваются, вылизывая золотистую кожу на ходящем ходуном от стонов кадыке, оставляя розовые засосы и следы зубов. Сладкие всхлипы действуют, как новая доза. Стройное тело мечется в агонии, отвечая на каждый поцелуй в сто крат. Гуки теряется, зависая от подобного. Ещё ни одна девушка (а их было немало, даже за не такой большой срок), так не стонала от него. Это льстит и обезоруживает. Стальной хваткой за тонкую талию. Такой тоненький, хрупкий, словно девчонка из старшей школы. Такой, что можно одной рукой обхватить и ещё место останется… И пахнет так, что голова кругом идёт… Господи, да что же это такое? Одно воспоминание, что под тканью цветёт сакура, сводит с ума… Младший целует, марая бархат тела, его оплетают за плечи, льнут преданной собачонкой. Так сладко, что хочется выть на луну от счастья, что он мысленно и делает, забывая самого себя и эту чёртову несправедливость природы. Ну почему ты не девушка, ёбаный Ким Тэхён… Почему? И только когда начинают и правда задыхаться, они чуть отстраняются. — Вишня… — взмокшим лбом к высветленным прядям. — М-м-м… — облизывает кровоточащие губы, восстанавливая дыхание. — Я не могу так сразу… пойми… — влажной от волнения ладонью по пылающей щеке, обводя большим пальцем пошлые и сладкие. — Я понимаю, Куки… Я не тороплю, и буду ждать. Только скажи, стоит? — блондин взглянул в горящие глаза любимого. Темнота давно стала привычной, и сквозь полумрак можно было различить почти все эмоции. — Стоит мне надеяться и ждать, а? — Стоит, — улыбнулся брюнет, обнажая белые зубы. Ну, кролик чистой воды и всё. — Правда? — подозрительно скривился старший. — Тэ, давай попробуем, может что-то и получится… Чон сам не верил в сказанное. Но так упрямо твердило его сердце. И наплевать на всё… — Получится, всё получится, — Вишенка припал к манящим губам, даря самый нежный поцелуй в своей жизни. — Эй, только не придуши меня, придурок, я тебе ничего не обещал и в любви не признавался. И пока давай немного притормозим, я еще не готов к постельным сценам. — Угу, а минетик считается? — невинно шмыгнул носом Ким Тэхён. — Тэ, блядь! Ты не выносим! — Ага. — Пошли, нужно домой двигать. Я есть хочу. — Я тебе такой вкуснятины приготовлю, пальчики оближешь. — Не хочу я ничего лизать, я жрать хочу. Мясо хочу. — Как скажешь, любимый. — Вишня, притормози коней, давай без этого, ага?! — Ага. *** — Почему ты прервал шоу, что за дешевый спектакль? — Ким-старший бросает кожанку на спинку кресла. Через минуту вслед за ней летит белая майка. — Если бы ты их видел — Намджун устало трёт виски, откидываясь на подушки. Коньяк из горлышка, обжигая стенки пищевода, похуй. На всё похуй. — Джун. Когда ты перестанешь о нём думать? — Джин накидывает черный шёлк халата на широкие плечи, разминая их, направляясь в круглое джакузи посреди спальни. Набрав нужную комбинацию, он быстро расправляется с джинсами, оставляя их так и валяться на ковре. — Как бой, мой братик всех нагнул? — наигранно улыбается ямочками младший. — Не меняй тему, — Сокджин насильно стаскивает одежду с сопротивляющегося брата. — Ты не знаешь, что такое жить, зная, что тебе никогда не ответят взаимностью, — Джун срывается с постели, сметая всё на своём пути. — Да уж, откуда мне знать, — грустно улыбается старший, следуя за братом, привычно устраняя погром. — Тогда отпусти Чимина, кроха совсем извёлся. — Мне должно быть до него дело? — удивлённо оборачиваться Джун. — С какой стати я должен лишать себя развлечения? — Это жестоко. Он ни в чем не виноват. — Боже, Сокджин, с каких пор ты нацепил на себя сан? — презрительно цедит младший, погружаясь в пену. — Мне жалко его. — У вас одна проблема на двоих — у тебя есть чувства. — У тебя они тоже есть, — Ким-старший садится напротив, соприкасаясь коленями. — Ты ошибаешься… — Ты же знаешь, что он никогда не ответит тебе взаимностью. Ты можешь получать его тело сколько угодно раз, но его душа не станет ни на миллиметр ближе к твоей. — Мне не нужна его душа, — глоток обжигающего пойла заглушает боль. — Врёшь! Ты постоянно только и делаешь, что врёшь! Остановись! Хватит, Намджун! Хватит… — глаза темнеют. — Убирайся. Вон! — халат на мокрое тело и прочь. — Нет. Ты слишком далеко зашёл, — его догоняют, толкая на простыни, придавливая собственный телом. — Ты прав, я слишком далеко, назад пути нет. Это — конечная,— отрешенность во взгляде добивает. — И что ты сделаешь? Посадишь на цепь, привяжешь к ноге, а? Как можно заставить человека полюбить?! — Если будет нужно, то да… посажу на цепь. — Ты совсем уже помешался. Джуни, пожалуйста, послушай меня. Оставь его в покое. — Ты не только тупой, но и не внимательный вдобавок. Я же сказал, что не собираюсь поворачивать назад. — Тогда вспомни мои слова, когда будет поздно. — Иди спать, Джинни, и прекрати истерить, как баба. — Я буду спать с тобой, — тёплая ладонь мягко оглаживает через ткань плоский живот. — Я нормально, правда. Иди к себе, — Намджун закрывает глаза, погружаясь в негу ласки. Эти простые до пошлости движения успокаивают, перенося в те времена, когда ничего больше не существовало для них двоих. Только тепло их тел, соединённое одним дыханием. — Ты можешь хоть в этом послушаться своего хёна? Сказал же, буду спать с тобой сегодня. — Хорошо, тогда выключи свет, хён. — Хорошо, мелкий, — Джин щелкает выключателем прикроватного торшера в виде грифона. — У меня нож под подушкой, — насмешливо замечает Намджун, чувствуя как на его бёдра усаживаются. — Хочешь поиграть с братиком, как раньше? — Ты нарываешься, — хрипит младший, чувствуя нарастающее возбуждение. — Возможно. Ты — монстр, которого нужно время от времени загонять в клетку, — две плоти в одной ладони начинают пульсировать в унисон. Движения тягучие, плавные. — Ты сделал меня таким. Ты сам сотворил Рэп Монстра, — младшего подбрасывает от каждого скольжения. — Я защищал тебя от отца, — капли предэякулята смешиваются, распределяясь поровну. — Странная защита, заметь, — пальцы впиваются в крепкие ягодицы, сминая их. — Ты не был против, — первая метка чуть выше правого соска расцветает багровым. — Я был одиннадцатилетним мальчишкой… — низкий рык отдается о стены раскатами грома. — Ты был моим мальчишкой. Моим маленьким Джуни, — вторая метка почти у лобка и тело выгибается на встречу. — А потом мальчик вырос и сам трахнул своего братика. — И как хорошо трахнул, — мурлычет старший, одним мазком вылизывая прижатый к животу член. — Заткнись и сделай это уже, — Мон на грани добра и зла. Чертов Джин всегда так умело мог им манипулировать. — Сделать что? — обводя темную головку пухлыми губами. — Сокджин! — терпению конец. Старший вновь опускается на бедра брата, насаживаясь до конца на твёрдую плоть, и начинает двигаться, не давая привыкнуть. Губы мажут преступно медленно, растворяя до молекулы остатки этой ночи. Два равных по силе и мощи, два хищника сплетённые по ошибке одной судьбой. Они любят настолько, насколько желают друг другу смерти. Эта битва всегда заканчивается ничьей. Эта битва когда-то должна закончиться, но сегодня… *** — Ты как? — Юнги перехватил кусок пиццы, у самого рта Чимина. Последний обиженно поджал губы. (Дружба, дружбой, но хавчик - святое!) — Тот же вопрос, — провожая голодным взглядом остатки позднего ужина. — Мелких видел? — шамкает набитым ртом мятный, облизывая вдогонку масленые пальчики. — Нет. Они там за нас всех отдуваются, — Пак подпёр розовую башку кулачками. — Мне немного стыдно, спихнули всё на них и сидим, наблюдаем. — Ну, у них неплохо получается, — подмигнул Мин. — А больше пожрать нечего?! Вот нет белобрысого и всё, сдохнем так с голоду, если Кролик его уведёт. Сонный паковский зад перемещается в свою кроватку, стягивая по ходу с уставшего тела черное худи, оставляя на себе лишь преступно драные светлые джинсы. — Да уж… Они идеальная пара. — Хм… Думаешь? Мне кажется, Гук нашей Вишенке не по зубам. — Шуга плюхнулся рядом, уютно уместившись под боком друга. — Ты что, его первый год знаешь?! Тэ упёртый, как баран. Он его измором возьмёт, — улыбнулся Персик. — Эй, ты чего?! Холодные пальцы прошлись по рельефным мышцам живота, ловя смущённый вздох. Чимини заинтересованно наклонил голову, наблюдая, как эти наглые ледышки принялись блуждать по его телу. (Иногда нужно просто не думать, отдаваясь эмоциям. Так легче лечатся душевные раны. Или наносятся новые…) — Юнги. — М-м-м? — Что ты делаешь? — Любуюсь… — Ты странный… — Что тут странного? Ты стал таким красивым, хён просто любуется своим младшим братиком. — Звучит паршиво. — Мда… — Ты всё ещё не убрал руку. — Ага… С каких пор ты стал таким недотрогой? — Я не хочу потерять друга. Перестань же… Давай спать лучше. — Давай,— Мин уткнулся в шею, укрывая обоих одеялом. *** — Юнни? Юнни, ты спишь? — Чими так и не смог закрыть глаза. — Заснешь тут с тобой, вертишься, как в жопу ужаленный! — Я хочу спросить тебя, можно? — Можно, если осторожно. Что хотел? — Это личное, — замялся младший, перебирая пальцами краешек одеяла. — Прямо заинтриговал, — Юнги хмыкнул, приподнимаясь на локтях, принимая более удобную позу для разговора. — Ну, перестань. Мне, вот, интересно, только не убивай меня сразу, хорошо? — малыш почти спрятался в своём укрытии, оставляя на поверхности нос-кнопочку. — Вот, умеешь ты тумана нагнать, излагай уже, — Шуга уже жопой чувствовал, что беседа не доставит ему удовольствия. — Почему ты к себе Джина не подпускаешь, ведь он не такой и плохой? — Чимин скрылся под тканью. — Смотрю, ты захотел поиграть в камикадзе? — один рывок и мелкий засранец лишается защиты. — Ну Юнги-хён, — жалостливая моська с выпяченной нижней губой. — Прямо «хён», какие мы сразу… — Но он же правда хороший. Заботливый такой и… Надежный? С ним как с бронежилетом. — Хороший… Много ты знаешь… Ты такой глупенький, Чимини. От таких людей нужно держаться подальше. А лучше вообще не быть знакомыми. Он со своим чёртовым братцем — чистое зло воплоти, — Юнги нервно закурил, отходя к окну, распахивая его. Ночной Сеул встретил его прохладой. Неоновая вывеска на той стороне улицы слепила своей жизнерадостностью. Круглосуточная кафешка, как издёвка судьбы, такая же дешёвая и бесполезная, как и его жизнь. — Зачем ты так? — тихо за спиной. — Как так?! Тебе напомнить, при каких условиях ты с этой парочкой познакомился, а Мин? — сигарета вздрагивает и падает куда-то вниз. — Не нужно. Каждый имеет право на ошибку. — Ошибку?! Ты ТАК это называешь? Ошибка, это то, что они родились! — Мин Юнги тянет носом морозный воздух, сминая в кулаке пачку мальборо. — Замолчи. — Что, правда глаза колет? Я, в отличие от тебя, ничего не забыл! Я каждый твой синяк помню, каждую твою слезинку. И я добьюсь, чтобы эти суки ответили за всё! Я клянусь, что они ответят. — Эй, вы чего орёте на весь дом? — Тэхён просто запорхнул в комнату. — Ничего, — старший шмыгнул носом, вытирая предательскую влагу рукавом. — Всё нормально? — Да, Тэ. Всё нормально. Как прошло выступление? — Да копы снова всё обломали, а так всё круто… Вы пиццу без нас заказывали?! — Вишня страдальчески обнюхал коробку с остатками вкусняшки, в виде обгрызенных корочек. — Твоя ж физиономия ничего не приготовила, — раздражённо из спальни. < — А у самих рук нет? Нашли тут домохозяйку. Я вам не нанимался кашеварить. — Чонгук где? — Курит там, на улице. — Та-а-акс… — мятный подозрительно покосился на свежие отметины на шее белобрысого. — Вишня, признавайся, что на сей раз вытворил. И кто это так тебя? — Да так… — Вишня, падла, ты своей смертью не помрешь короче. Можешь нормально хоть раз сказать или нет?! — Ну-у-у… Я ему отсосал… И вроде ему понравилось… — картинно разводит руки. — Кому — ему? — Чонгуку. — ЧЕГО?! — в один голос заорали парни. — Да тихо вы. Отсосал, говорю, что такого сверхъестественного?! — Ты тут нашего Альфача совратил. Вишня, я тебе преклоняюсь! Один вопрос — КАК?! — А давайте я отвечу, — в дверях стоит сам дьявол воплоти. — Всё, это пиздец… Парни, помолитесь за мою душу грешную, меня ща кастрировать будут… — Я тебе не только яйца выдеру, я тебя их сожрать заставлю! — мало того, что его втянули в голубое болото, так ещё и обсуждают! — Малыш, давай без извращённых практик, мы ещё не так близко знакомы! — пятится ТэТэ, спасая свой зад. — Какой я тебе малыш, пришибленный?! Что ты ещё распиздел, а?! — Так это всё-таки правда? О мой Бог!— Юнги уселся поудобнее, закидывая ногу на ногу. — Продолжайте, малыши, хёну интересно становится. Жаль поп-корна нет. Чимини, садись к папочке на коленочки, тут самый экшен начинается. — Мин подгрёб к себе стоящего с открытым от удивления ртом Пака. — Так, всем заткнуться! — взревел обезумевший Альфач, врываясь в кухню. — Что?! Совсем страх потерял? — Юнги угрожающе выгнул бровь. — Думай на кого вякалку разеваешь, мелочь. — Мальчики, не оставляйте меня с ним наедине… Пожалуйста… — пискнул Тэхён, прячась за спины друзей. (Ну защитить, не защитят, так хоть падут первыми жертвами, притормаживая немного это торнадо.) — Не, Вишенка, это твои проблемы и твой мужик. Заслужил — огребай, — Юнги похлопал по плечу потенциальную жертву, вставая со стула. — Совет вам, да любовь! Гук, мальчик мой, бить можешь куда угодно, кроме лица и пиписьки. Одно нужно для выступления, а другое… Хотя другое можешь тоже бить, всё равно попусту болтается. — Чимини, детка, пошли прогуляемся, тут молодожёнам нужно выяснить отношения, — Юнги потащил упирающуюся тушку друга к выходу, набрасывая по пути куртки. — Ах, да. Чуть не забыл, Крольчонок, всё необходимое у меня в тумбочке. Насчёт резины не уверен, что найдется твой размерчик, но смазка отменная, пользуйся на здоровье. — Куки, ты же не серьёзно, правда? Вишенка испуганно выглянул из-за холодильника, охлаждая горящие щеки о гладкую поверхность. — Молись всем богам, что знаешь, сучка! Чонгук двинулся навстречу, попутно стягивая с себя одежду. — Чонгуки, ты кушать хотел, я сейчас тебе мяско пожарю. — Не стоит жарить, я с кровью предпочитаю. — Ой!