Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

Чонгук надвигается подобно грозовой туче, сметая на своём пути всё, что попадается, попутно срывая с себя одежду. — Гуки, ты чего?! Гуки, пожалуйста успокойся! — верещит Тэхён, понимая, что вот сейчас его точно пришибут и даже мокрого места не оставят. — Значит так, да?! Думаешь, я от твоего отсоса окосел и к твоим ногам бросился? — первый удар точно под дых. — Думаешь, я запал на тебя, тварь? Второй забирает последний воздух. Тэхён валится набок, сползая по стенке, но его дергают вверх, стаскивая шмотье. Ткань трещит под руками, расходясь по швам. — Гуки, хватит… Пожалуйста, хватит… Ви страшно. Вот сейчас и правда страшно. В глазах младшего кромешная тьма, в которой с пугающей легкостью пропадаешь без остатка. — Заткнись, ублюдок! Как ты посмел этим хвастаться?! Я думал, ты нормальный, а ты всего лишь жалкий пидр, которому только хуй и нужен! Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, а?! Хочешь?! Отвечай, тварь! — пальцы до багровых пятен сжимают челюсть старшего. — Гуки, мне страшно, перестань. — Страшно, блять?! Не того ты боишься, сука! Думаешь, со мной можно играть, Тэхёни?! — старший слабо сопротивляется, понимая, что сейчас его уже ничего не спасёт. — Ты хотел мой хуй, да?! Так ты его получишь! — клёпка на ширинке отлетает, ткань слезает с бёдер, вместе с кожей. Ким тщетно пытается защититься от озверевшего младшего, но это словно попасть в шторм на плоту. Его швыряют из стороны в сторону, раздирают, оставляя совершенно обнажённым. — Гуки… — блондин сливается со стеной, прикрывая свой пах ладошками. — Руки, блять! С каких пор ты стал таким стеснительным?! — снова удар и уже в лицо. — Ты мне омерзителен, слышишь?! Ты — подстилка для вашего «папочки» и таким останешься! Забудь, слышишь, забудь, что я тебе говорил! Никаких «мы», никаких «попробуем»! Чонгук плюёт на безвольно сползающее тело и уходит. Сколько… час, два? Он не может понять. Пачка сигарет давно скурена до фильтров. Руки посинели от холода металлической ограды у подъезда. Осознание приходит не сразу, и это шокирует. Быстрыми шагами вверх по пролетам. Дверь так же распахнута. На кухне темно и подозрительно тихо. В углу за холодильником скорчилась фигура юноши, кажущаяся почти эфемерной. — Эй… Тэ… Ты чего? Тэ, прости, я… Я не знаю что на меня нашло, — Чон ошарашенно смотрит на всхлипывающее тело напротив, пребывая в какой-то прострации. Тэхён сейчас не похож сам на себя. Какой-то особенно тощий, сжавшийся в одно дрожащее нечто. Словно побитый щенок у ног хозяина. Еще немного, и он просто исчезнет из этого мира. Чонгук поднимает старшего за плечи, пытаясь отнять ладони от лица. — Ну же, посмотри на меня, Тэ? В ответ тихое поскуливание. Блондин крупно дрожит, погружаясь все сильнее в истерику. — Тэхёни… Младший решительно подхватывает удивительно лёгкое тело на руки и несёт на кровать. Он просто не знает, что со всем этим делать: как успокоить и привести в сознание. И поэтому накрывает мягким покрывалом, чуть касаясь целует в висок и присаживается рядом, поглаживая по волосам. Спустя полчаса всхлипывания затихают, перерастая в тихое посапывание. Гук спускается ниже, ложась на бок, рассматривая спящего. Покрасневшее от слёз лицо не утратило привлекательности. Даже наоборот, стало по домашнему милым, без навязчивой сексуальности. Синяки от поломанного носа почти сошли на нет, оставляя небольшие припухлости. — Пришибленный вишнёвый придурок, — брюнет робко ведет пальцами по выбеленным прядям, пробуя тактильно, — чудовище… Волосы мягкие, шелковистые и пахнут чем-то сладким. От виска по линии подбородка, обводя плавные линии. Ощущения странные, но не пугающие, как раньше. Хочется продолжать, что он и делает. Пухлые, в мелких ссадинах губы полураскрыты во сне и манят к себе прикоснуться. Палец давит на них и его тут же прихватывают, слегка посасывая. — Ты, даже когда спишь, такая блядина, — усмехается Гук, двигая пальцем, но улыбка исчезает в то же мгновение, когда подушечки касается горячий язык. — Боже… — в животе скручивается, неприятно набираясь жаром и распирая ширинку. — Как же я тебя ненавижу… — Куки-и-и, — жалобно тянет блондин, подтягиваясь ближе к младшему. — Ненавижу, — хрипло стонет, подаваясь вперед, врезаясь во влажные и зовущие, — ненавижу за все это… Как же они манят своей сладостью, поцелуй доканывает своей тягучестью. Оторваться практически невозможно. Чонгук слишком напуган своими мыслями, еще не время… Или. Странна даже мысль о том, что у него стоит на мужика, а конкретнее, колом стоит на вот эту сучку. (Но ведь стоит, да ещё и как стоит!) Рука тянется вниз под ткань, туда, где пульсирует, и до боли сжимает плоть. Младший подрывается, убегая в ванную. Дрочит остервенело, не жалея сил. Отражение пугает своей дикой маской. Белёсые капли пачкают кафель, оставляя следы не тронутыми, он тихо выходит. Так же тихо заползает на кровать, боясь потревожить и без того беспокойный сон блондина. Чон укрывает всё ещё вздрагивающее тело, обнимая со спины сильными руками. Вся та палитра чувств и эмоций, что сейчас фейерверками взрывается внутри, оседает на стенках души уродливыми потёками, марая то светлое, что оставалось ещё совсем недавно. Он не смог, он не справился. Бездна разверзлась, приглашая. И он падает в неё, не пытаясь даже спастись. *** — Думаешь, у них всё сложится? — Чими ёжится от холодного воздуха, сильнее кутаясь в кожаный бомбер. — Хм… А ты его взгляд видел? Он же аки олень в период гона, аж пар из ноздрей валил! Альфач малолетний, блять! Бледные пальцы цепляются за шею, обнимая, даря немного тепла. — Они очень красивая пара, правда? Очень красивая, — мечтательно жмурится щёлочками. — Правда, правда… Лучше думай, куда нам податься. Юнги и сам бы не прочь погреться. Выскочить почти в чём мать родила было не лучшей идеей. — Не знаю… Я кредитку забыл взять. Ты меня чуть было в одних штанах не выволок, — пухлые губы надуваются, придавая мелкому ещё более невинный вид. — Ну простите, там брачные игры кроликов начинались. Мы как бы не в тему были. И кстати, как там твоя тачка поживает? У меня есть знакомый юрист, документики быстренько состряпает. — Пф… Ещё не факт, что Тэхёни ему даст. — А кто его там спросит? — Ну-у… по-разному бывает, — аккуратно снимает с себя клешню старшего. — У Вишни только по-одному бывает, — хмыкает Юнги, нагло обнимая парня за талию, подбираясь к аппетитным булочкам, жмакая их понемногу. — Пошляк,— жмурится от приятных поглаживаний, урча про себя. — Агась. Сука, бухнуть хочу. Ты как на это смотришь? — Вроде положительно, — пожимает плечами Чимин, — всё равно шляться всю ночь, так хоть согреемся. — Тогда пошли, тут недалеко. И да, завтра о пробежке даже не заикайся! — Уже понял, — смеётся Чимин, ускоряя шаг, чтобы успеть за старшим. *** — Привет, малы-ы-ыш, — Мин перегибается через стойку прилавка, даря худощавому подростку звонкий чмок в щёчку. Тот в ответ хихикает, смущенно поглядывая по сторонам, боясь свидетелей, когда Шуга перелезает к нему за кассу. — Юнги-хён, привет. Тебя так давно не было. Почему ты мне так и не позвонил? — Малыш, ты поможешь своему хёну четырьмя красненького? Очень нужно, — игнорирует вопрос Мин Юнги, беспардонно лапая тощую задницу паренька. — Но уже время! Меня накажут… — М-м-м… А если я тебя накажу? — томно закусывает нижнюю губу, ныряя рукой под кромку тёмно-синих джоггеров. — Что… ты… — ему не дают договорить, давя на плечи, заставляя опуститься на колени. — Чимини, подожди-ка нас, и выбери пока вино на свой вкус. — О Боже, ты неисправим, — Пак спешит отвернуться от вида голой задницы хёна, со спущенными до колен штанами и сидящего меж ними продавца круглосуточного гипермаркета. Пошлые стоны и причмокивание сосущих губ добавляют в выбор напитка некую перчинку. — Ну что, пошли? — Сахарок заправляет обмякший член, целуя по-отцовски в лоб обконченное прыщавое личико паренька. — Предлагаю крышу сия здания. — Оу…— розоволосое чудо высовывается из-за стенда со сладостями, сверкая довольной моськой. — Тут есть корзиночки с белковым кремом, можно? — Можно? — переносит вопрос на ничего не соображающего затраханного. Тот тихо кивает, поднимаясь на ноги, прося поцелуй. Но его останавливают. — Шлюх не целую в губы, сладкий. Спасибо, мне понравился твой ротик. Я как-нибудь еще заскочу. — Хорошо… — подросток опустил голову, провожая взглядом несбывшиеся (или всё-таки сбывшиеся?) мечты. Парни спешно покинули магазин. — А теперь на крышу. Давненько я такой хернёй не страдал, — Юнги просто тащит тушку младшего вверх по лестнице. — О-о-о… — распахнул рот Чими. Вид на ночной Сеул зачаровывал. Тёмное небо, затянутое тучами, и мерцающий огоньками город внизу — это… — Хён пиздец какой сегодня романтичный, пользуйся, детка, — Мин обнимает за талию. — Ты меня пугаешь, — не отрывая взгляда. — Сам в шоке. Не заморачивайся, завтра пройдёт, — нервный смешок только усугубляет. — Может, всё-таки расскажешь, что у вас с Хоби произошло? Чимин откупорил первую бутылку, делая большой глоток рубиновой жидкости. — Не… — лениво усаживаясь на бортик, Шуга повторяет за младшим ритуал. — Юнги? — Отвали, дай расслабиться… Алкоголь делает свое дело быстро и качественно. Чимин запрыгивает на бортик крыши, разгуливая по нему мартовским котом, подставляя разгоряченное лицо прохладному ветру. — Представь, если сейчас взять и… Руки раскинуты в стороны, взгляд устремлён вдаль горизонта. Там спокойствие и… Свобода? — Не смей… Юнги на шатающихся ногах подходит ближе. — Представь, как было бы забавно… Улыбка касается потрескавшихся губ, он поднимает голову к небу, подставляя лицо под маленькие капельки, что мелким бисером падают на грешную землю. — Да уж… Прямо вижу ленту новостей — «Две обдолбанные шлюшки элитного притона Большого Папочки отправились в полёт с крыши навстречу свободе…» — хмыкает старший, прикуривая мятую сигарету. — Слазь, придурочный. Не сегодня, малыш. Не сегодня… — И умерли они в один день… Губы невесомо касаются, пробуя на вкус сладковатый, запретный. — Блять, Чимин. Мин Юнги отстраняется от обнаглевшего. — Что, нравится? Пак отходит на пару шагов, сбрасывая бомбер. — Хочу танцевать. — Полоумный, — вздыхает Юнги, любуясь, как золотистую кожу покрывают крупные капли дождя. — Хочу танцевать для тебя, — мышцы перекатываются, ведомые плавными движениями танцора. — Помнишь, раньше я танцевал только для тебя. — Даже так? Что, так прямо накрыло? Решил вспомнить свои жалкие попытки? — Катись к чёрту. А лучше, устраивайся поудобнее и постарайся не кончить раньше времени, — на лице чистая похоть. — Пф-ф… Пак, какого хуя ты вытворяешь? — Мин Юнги вдавливается в металл бортика, давясь от увиденного слюной. Движения младшего слишком красноречивы, а градусы слишком разгоняют кровь… — М-м-м? Тебе не нравится? — бёдра раскачиваются в такт только ему звучащей мелодии. Руки ласкают влажное тело, возбуждая и себя, и единственного зрителя. — В том-то и дело, что… сука, нравится… — дыхание давно сбито, а сердце участвует в безумном забеге. — Тогда расслабься… — Чимин щёлкает застёжкой, расслабляя давящую на пах ширинку. Джинсовая ткань чуть сползает, обнажая округлые ягодицы, на которые мысленно ложится недвусмысленный взгляд хёна. — Если я расслаблюсь, ты утром будешь напрягаться, — благоразумие ещё мизерно, но напоминает о своем существовании. — Ты портишь атмосферу, заткнись, — короткие и по-детски пухлые пальчики весьма быстро расправляются со штанами Шуги. — Вот уже и попиздеть не дают… — привычно ворчит мятный, пока с него стягивают одежду вместе с бельём. Подхватывая на свои мощные бёдра. — Представь его… — Что ты говоришь? Чим, ты идиот? — Закрой глаза и представь его. Сегодня я — твой Хоби… — поцелуй выходит немного скованным и сухим. — Ну же, Юнги, тебе будет легче… Я хочу этого. Старший сдаётся, смыкая веки. Отдаётся весь без остатка, нежным, трепетным. Его снова целуют, долго, приторно сладко. Доводя до почти забытого первого ощущения близости. Боль сейчас не ощутима, лишь терпкое ощущение заполненности и робкое движение, перерастающие в нечто большее. Они оседают на залитую лужами крышу, давясь разряженным воздухом осени. Чимин покрывает светлую, мраморную, словно вырезанную из камня, кожу, отметинами. Улыбается, когда слышит чьим именем его зовут. Руки сжимают тонкую талию, входя бережно, но властно. Его спину исчерчивают вдоль и поперёк глубокими бороздками, пока он на весу методично ласкает комочек нервов, медленно доводя до кроющего нереально мощной силы оргазма. Юнги плавится, растекаясь карамелью на губах младшего. Тот смакует, собирая его по-частичкам, и возрождает заново. *** Светает. Ссутуленная фигура заполняет почти весь оконный проём. Только ему позволено видеть его таким. Только ему… — Джуни, почему не спишь, еще так рано? — широкие плечи нежно целуют, обнимая за обнажённые бёдра, вжимаясь в них своими. — Когда ты последний раз видел восход? — охрипший голос как никогда тихий. — Помнишь, как мы сбежали? Тогда тоже был настолько красивый восход, такой… Горький ком подкатывает к горлу, от внезапно ворвавшихся в душу воспоминаний. Маленький сельский городишко, с замызганными старыми районами. И постоянный страх. Страх сделать или сказать что-то не так, страх взять лишний кусок… И страх ночи… Страх темноты, страх того, кто приходит с наступлением её. Постоянная боль, граничащая с безумием. Их было двое. Тех, кто приходил… — Джун… Мы были детьми, всё изменилось… Мы изменились… Его больше нет… — Сокджину хочется выть от одной только мысли, через что они прошли. — Ничего не изменилось. Я помню абсолютно всё. — Мой мальчик… — Я так устал… — младший выдыхает клубы дыма, запрокидывая тяжесть головы. — Ты даже не представляешь, насколько я устал. Глаза прикрыты, скрывая предательскую влагу. — Я знаю, мой мальчик… Забудь, его больше нет, — старший трётся о выбритый висок щекой, втягивая мускусный аромат. — Я с тобой… У тебя есть я. — Я не знаю, что лучше. Ладони ласкают крепкие мышцы, унося вдаль от реальности… С ним можно быть настоящим. Намджун принимает давно забытую нежность, отдаваясь эмоциям всем телом. Они были созданы для борьбы с этим миром… — Сделай это снова. — М-м? Ты же столько лет… — Я хочу почувствовать себя живым, — Намджун прогибается в пояснице, облокачиваясь о подоконник. Старший сплёвывает на член, приставляя массивную тёмную головку к сжатому колечку мышц. — Мой Джунни такой узкий? Ты больше не играешь с собой как раньше? — одним толчком на всю длину, заполняя до предела. — Я играл только для тебя, — младший закрывает глаза, погружаясь в мучительную, но от этого только еще более сладкую кому. Как тогда… Перед глазами пятна крови, превратившие смуглое тело в сплошное месиво. Искорёженное страхом лицо старшего брата и истошный крик матери. Руки дрожат, но продолжают наносить удар за ударом в давно безжизненное тело. Охотничий нож в детских руках вонзается с трудом, цепляясь зазубринами о кости. Жертва рвет глотку хищнику, становясь сильнее, злее и во сто крат опаснее своего обидчика. — Джуни… — шепчут посиневшие губы, но в глазах мальчишки лишь тьма. Лезвие скользит уже по собственной коже, рассекая вены на запястьях. Улыбка блаженно растекается по бледному личику, стирая грань реальности. Его подхватывают и бегут. Бегут так долго, что он совсем теряется во времени… Холод врывается в души и его уже ничем не выгнать. — Что ты наделал, глупый… Зачем ты убил его? — дрожь блуждает меж тел, соединяя на веки в одно целое. Эта дрожь остается с ними как напоминание их слабости. Железная дорога и гул проходящего поезда не может остановить обжигающий на морозе поцелуй. Он убил одного зверя, но создал взамен двух более диких, необузданных и падких на алое… Этот цвет станет их фетишем. Цвет их падения. Цвет их победы. Цвет их душ… — Сильнее, блять! Сильнее! — Ким младший насаживается до упора, желая полностью прочувствовать то раздирающее и отрезвляющее. — Ты вырос, но остался всё той же шлюхой… — пальцы впиваются в набухшие вены на шее. — Это вы сделали из меня шлюху, вы сделали меня таким. — Признай, ты не был против, маленькая шлюшка. Сокджин вбивается с рыком, мараясь лобком о багровое. — Вы приходили и брали… А-а-ах… Сначала он, а потом и ты. У вас было лишь одно отличие… М-м-м… Ты… м-м-м… Нежным… — раз за разом, горячий ствол проезжается по простате, вырывая из саднящей от душевной боли, хриплые стоны. — Я хотел убить и тебя… Я не успел… — У тебя есть ещё время, — из бронзового тела с лёгкостью выходят, оставляя разводы на бедрах, сажают на холодную поверхность, входя в разработанное, сочащееся омерзительно предательским. — Хочешь попробовать убить меня сегодня, братик?! Последнее тянется с улыбкой, прокусывая объёмные пухлые с запахом дорогих сигар.  — Никогда не поздно. Боль растекается по всему нутру, обдавая жаром накатывающих волн. Они — единое целое, связанное страхом, болью и наслаждением. Здесь нет главных и подчинённых, они едины в своём равноправии. Два зверя, загнанных в одну яму. *** Так тепло и уютно. Чон нежнее обнимает, ведя по бархату кожи. Тело под его пальцами выгибается в истоме, сладко зевая. — С добрым утром, — младший притягивает ближе, целуя в макушку. Опухшие от слёз глазёнки открываются, моргают часто и снова зажмуриваются. Блондин подрывается и, сверкая голой задницей, со скоростью уносится прочь. — Не понял! — Гуки поднимает бровь. — Тэхён, мать твою, это что сейчас было?! Дверь жалобно скрипит, пока бушующие гормоны пытаются ее сломать. — Отвори калитку, падла, и объясни, что это сейчас было. В ответ тишина. Брюнет злится не понять отчего, избивая ни в чем не повинную дверь до тех пор, пока в квартиру не вваливается живописная парочка в составе полуголого Пак Чимина и дышащего перегаром, словно дракон Средиземноморья, Мин Юнги. — О-о-о… Молодожены опять ссорятся. Вы хоть помирились или… — Или! Всё, представление окончено, публика может расходиться, — бурчит младший, пропуская убийственные взгляды. Хён кривится, но проглатывает, позволяя мини-качку подхватить себя на руки и утащить в спальню. *** Завтрак в полнейшей тишине, это так себе. Все сосредоточенно жуют наспех приготовленную и местами подгоревшую яичницу. Периодическое икание Мин Юнги немного веселит младших, но при виде понурого ТэТэ улыбки исчезают. — Папочка ждёт нас через два часа. Сказал, что хочет поговорить со всеми, — подает голос Чимини. — Ви, ты как, пойдешь? — Пойду. Словно меня кто-то спрашивает. Всем же было сказано прийти. — Блондин хлюпает носом, расковыривая еду. — Ким Тэхён, да с какой тебя колокольни наебнули?! С чего рожа кислее лимона? — Отвалите от меня все! Я что вам, клоун — вечно лыбиться?! — палочки летят в стену. — А вот хамить не нужно, парнишка. Если твой ёбарь тебя не удовлетворил, на нас нехуй свои тестостероны швырять. — Мин трезвеет мгновенно. — У меня нет ёбыря! И меня никто не трахал! Всё, закрыли тему! Бум! И вишнёвая бомба взрывается без обратного отчёта. Он вылетает из квартиры, едва накинув на себя слипы с курткой. — Эм… Чонгук, а теперь объясни нам, что между вами тут ночью произошло или не произошло? Мне сейчас нихуя не понятно, а когда мне не понятно, я начинаю злиться. А когда я начинаю злит… — Юнги, ну харэ, а?! Видишь, малой и без того не в своей тарелке, — Чимин обнимает пыхтящее злобное мятное. — Пак… ик… ещё раз меня перебьёшь и я тебя… — грозит пальцем хён. — Ну что ты меня, ну что? — закатывает глаза Чими, сильнее обнимая расшумевшегося старшего друга. — Отстань от них, сами разберутся. Пошли приводить себя в порядок. Видок у нас… *** — Хочу сегодня что-то особенное. Публика начинает скучать, — взгляд Намджуна, впрочем как всегда, чуть теплее льда. — Но мы… стараемся… — тихое паковское режет наглостью неповиновения. — Разве я разрешал открывать ваши рты? — на лице ни грамма эмоций. — Прости, Папочка, — тушуется младший. — Итак. Сегодня должно быть пекло, — на пухлых губах появилась поистине дьявольская улыбка. — Этот вечер мы все должны запомнить.       Кроваво-красные лучи прожекторов режут клуб, заполненный дымом. Сладковатый аромат щекочет рецепторы, дурманя и без того заторможенный алкоголем мозг. Запах дорогого парфюма мешается с терпким и животным. На своем неизменном чёрном восседает верховный демон. Рога на прикрывающей почти пол лица маске изогнуты и возносятся ввысь. Костюм из багрового сукна обволакивает напряжённое тело. Взгляд устремлён на сцену. Туда, где вот-вот появится главное. Скрежет металла заполняет помещение, забивая глубокие биты. Клетки опускаются одна за другой, зависая над толпой в метре. Дым густеет, погружая присутствующих в атмосферу дьявольской ночи. Тела перемазаны алым, а под масками горят жёлтые, кошачьи линзы.       Вертикали зрачком сканируют клиентов, выбирая себе жертвы для вербального траха. Но взгляды двух демонов пересекаются, жадно разглядывая полуобнаженные тела друг друга. Жар… Этот жар заполняет вены, пульсируя в паху. Чонгук пожирает глазами извивающееся нечто в клетке напротив. Стройный силуэт в багровом тумане кажется чем-то не из этого мира, чем-то пугающе-опьяняющим. Белоснежные пряди взметнулись в воздух, пока их обладатель почти наполовину выгибается меж прутьев, дразня улюлюкующую толпу снизу. Его одежда — длинный кусок кожи, что оплетает его бедра, спускаясь справа до щиколоток, да тонкая цепь на шее. Младший забывает как дышать, когда их взгляды снова соприкасаются. Сейчас нет того робкого и дрожащего, есть звериное и дикое. Бесноватое и до боли сжимающее яйца. Белобрысая сучка ловит эту перемену и впечатывается в метал клетки, вылизывая свои блядские губы длинным языком. Охотник почуял вернувшуюся уверенность в себе. Бойся маленький кролик. Бойся. *** — Ты долго ещё там? Фильм уже начинается, давай быстрее, голубоглазка. Гуки запрыгивает на неудобный диванчик в не пользующейся популярностью гостиной в их маленькой квартирке. Всё ещё немного возбужденный фееричным выступлением. Совместный просмотр телека, хоть и маленький, но весомый шаг к примирению. Тэхён судорожно глотает воздух, смотря на своё отражение в зеркале, пытаясь унять волнение. Страшно как никогда в жизни. Плохая, плохая, о-о-очень плохая идея, Ким Тэхён. Из гладкой поверхности в ответ на него глядит испуганный мальчик с блестящими наркоманскими глазищами, подведенными дерзким смоки-айс. — Тэ, ну твою мать, я сейчас всё пиво допью. Сколько можно плескаться, а?! — ох, если бы он знал, что готовит ему судьба, то не стал бы торопить старшего. Ви поправляет в сотый раз детали одежды, молясь о том, чтобы только не возбудиться раньше времени. Всё, назад пути нет, или так, или… Ручка двери ванной щёлкает. Чон вопросительно смотрит на блондина в длинном банном халате. — Ты чего? — Гуки ловит лихорадочно блестящий взгляд. — Ты только сразу меня не гони, хорошо? Пожалуйста, попытайся… — длинные пальцы мнут белоснежную махру, на поясе. — Тэ? — брюнет с подозрением изучает старшего. От этого инопланетянина можно ожидать чего угодно, конечно, но светло-розовые махровые ушки на башке уже ничего хорошего не предвещают. — Я знаю, что тебе нравятся девушки и я подумал, что так будет легче… Может так я… Я тебе хоть немного понравлюсь, — ткань скользит по гладкости плеч, падая бесформенным комком на пол. — Виш… ня… Ох, бля… — Чонгук подавился глотком пива, уставившись на юношу. И там есть из-за чего подавиться, поверьте мне. Подтянутое, чуть анорексичное тело юноши украшает девичий корсаж из тонкого белоснежного кружева, подчёркивающего смуглые возбужденные горошины сосков. Ниже — хуже… На худых, с выпирающими тазовыми косточками бедрах красуются маленькие, из того же кружева шортики, под которыми виднеется крепко прижатый член. Младший шумно сглатывает, скользя взглядом по стройным ногам в розовых чулках на подвязках. — Блять… — это всё, на что сейчас хватило сил. Зрелище настолько непривычно омерзительное, насколько презрительно возбуждающее. Удары сердца отдаются о стены предсмертным эхом. Бестия приближается, гипнотизируя коброй маленького пушистого зверька. — Я могу быть лучше всех твоих бывших. Подарить тебе свою любовь и свое тело. Могу сделать для тебя абсолютно всё. Позволь мне попробовать… Позволь сделать тебя счастливым, — стройное тело, затянутое в кружевной корсаж, опустилось меж разведённых ног младшего. Голубые линзы вонзились в растерянные карие. — Позволь мне сделать тебе хорошо, и обещаю, ты не пожалеешь. Не дождавшись ответа, тёплое дыхание обдало хлопок домашних шорт. — Чёрт с тобой, придурок… М-м-м… — Чонгук откинулся на спинку узкого дивана. (Да какой идиот вообще его выбрал и притащил сюда? Так, Чон, единственный идиот здесь — ты! Тебе предлагают отсосать, а ты сидишь и размышляешь о неудобности мебели. Идиот, полнейший идиот…) — Ты разрешаешь? — Тэхён робко ткнулся кончиком носа в стоящую колом плоть. — Ты правда разрешаешь? — Дверь? — Закрыта. Все до завтра у Папочки будут зависать. — Тэ? — Ну что ещё? Дверь заперта, мальчиков нет, мы одни, я даже зубы почистил… дважды… Теперь можно? Допрос окончен? — Закончен… что ты делаешь? — Гуки… ты так пахнешь, у меня крышу рвёт… (А у меня от тебя, долбанный пидорас…) Чонгук просто сдаётся, отбрасывая все свои мысли и принципы. Сейчас хочется эти блядские пухлые губы на своём ноющем члене и всё. Снова почувствовать то никак не забываемое ощущение горячего и влажного… — Да сделай что-то уже с этим, — скулит младший, толкаясь навстречу. Блондиночка кусает аккуратно через ткань, изучая масштабы работ. Гук тянет одежду с мощных ног до щиколоток. — Куки… ты такой красивый, такой… — губы застенчиво касаются коленки. — Вишня, сука, или ты сосешь или я… О-у-у-у… — пальцы вцепляются в обивку дивана, когда ненасытный рот накрывает член, вбирая почти всю длину. — Боже… Тэхён, ты… А-а-а-ах…