Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

Прошла пара или уже больше недель (Чон не считал) в полной тишине и игноре. Нет, конечно, они общались на тренировках и за завтраками, но скорее эти разговоры обозначались чисто сухими «вопрос-ответ» и всё. На сцене Тэхён предпочитал или выступать сольно, или в паре с Чимином. А младшему только и оставалось, что стиснув зубы наблюдать из-за кулис за слишком чувственными номерами этой горячей парочки. Мысленно отрывая наглому (ни в чем не виноватому) розововолосому созданию руки и ноги, которыми он так нахально оплетал его (ЕГО?!) Тэхёна во время танца, а особенно во время сна. О, да! Немного об этом. С той памятной ночи блондинчик, не предупреждая ретировался на соседнюю кровать к тому самому милашке Чимини. И каждую ночь становился причиной чоновской бессонницы. Не смотреть на то, как обнимаются и воркуют эти двое, не было никаких сил. Пак словно специально ложился баиньки в одних боксерах и так же «специально» прижимал Тэхёна к своей горячей мускулистой груди, а, засыпая, нежно переплетал с ним пальцы в замочек. Гуки честно пытался гнать от себя навязчивые мысли о вишнёвой заднице, но, увы, тщетно. Картинки отчетливо засели в голове полароидными снимками, сводя с ума и лишая последней капли гордости. *** — Ведь я натурал? Натурал? Да? — брюнет макает засохшее сдобное печенье в чай, рассуждая сам с собой. В «общаге» никого нет, и это хороший шанс наконец-то разобраться. — Ну, трахнул я его задницу и что, сразу пидорас? Я же баб тоже в зад ебал, в чём разница-то. Я был пьян. Печенька полностью растворяется. Её лениво вылавливают чайной ложкой, брезгливо скидывая на блюдце. — У меня даже не встает на мужиков… или встаёт? Блять… Да, как тут определить, если за последние пару месяцев нормальный секс (если секс с вишнёвой задницей можно таковым считать) был один раз. А так в основном популярностью пользовалась своя левая или правая… Мда… Докатились. Тут уже всякое можно заподозрить.Такс, с этим нужно разобраться. План номер один: срочно переспать с девушкой и излить все свои уже забродившие сперматозоиды, чтобы о всяких там Тэхёнах и не думалось. А сейчас… Чон встаёт, решительно направляясь в комнату. Ноут устанавливается на коленях, а пальцы набирают знакомый адрес ссылки. Через мгновение с экрана на него смотрит знойная мулатка в чёрном кружевном пеньюаре, и в штанах становится заметно теснее, приятно разливаясь жаром. — Ну вот, — довольно хмыкает парень (не всё еще потеряно, встаёт, да еще и как встаёт! Мамочка, твой сына натурал!), продолжая эксперимент, набирая новую вкладку, теперь уже с гей-порно. Он кусает губы то ли от нетерпения, то ли от мучительно медленной загрузки. Небось, ещё и вирусов сейчас нахватается, чистись потом от этих педиков полдня. Наконец-то, картинка оживает и сразу заставляет напрячься. Чонгук резво перекручивает на середину, оберегая себя от лишнего стресса в виде обоюдного минетного обсасывания и тут же давится, попадая на самую горячую сцену сея шедевра. На видео двое: актив (что побольше)довольно неплохо сложён и двигается в приличном темпе (ну, мы так тоже могём, такс…), вгоняя по самые яйца в сложенного пополам паренька (тщедушное бледное создание, на вид от силы шестнадцать). Гук внимательно следит за происходящим и морщится от амёбовидного поведения смазливого пассика, который только и знает, что глухо стонать на одной ноте протяжное «О-о-о…», словно его не ебут, а пытают (хотя, как знать…) Тэхён таким не был… Становится совсем неинтересно, когда качок, излившись на плоский животик паренька, начинает отсасывать ему миниатюрный член, опушенный густыми волосами, помогая тому получить, наконец, разрядку в сопровождении всё того же противного «О-о-о…» в той же тональности. — Мерзость, — шипит брюнет. Не могли хоть актёра покрасивее найти, ну, или хоть более талантливого. Ну, хотя бы член посимпатичнее… Вот у Тэ большой, ровный, с гладким пахом… Он задумчиво чешет подбородок, соображая, с какого хера он вообще подобное сравнивает. Но делать нечего, мысли не остановить. Чон-младший, понимая, что хозяин творит какую-то хуйню, сдувается, решив переждать душевные метания в более безопасном «спящем» режиме. Брюнет сминает через ткань опавшую плоть, облегченно вздыхая. Даже настойчивая ласка не вызывает должного эффекта, и это радует. — Во-от… не стоит… Не стоит! — детская счастливая улыбка от уха до уха, — я не гей, — как окончательный вердикт. Снова вкладка с мулаточкой и снова естественная реакция. Звук он нарочно выключил для чистоты эксперимента, но и от одного вида пышных форм кровь наполняет низ живота, пульсируя под ладонью. — Стоит… — на выдохе. Теперь можно и расслабиться. Он не успевает сделать и пару движений, как в помещение входит виновник всех его бед. Точнее сначала его аромат заполняет комнату, а потом уж вплывает и сам ТэТэ, как всегда походкой от бедра. Они быстро кивают в приветствии и принимаются каждый за свои дела. Младший переводит взгляд с хёна на монитор и обратно. Ставя на паузу, ибо живая картинка перед глазами намного интереснее. Блондинчик, словно не замечая сталкерского голодного взгляда, начинает стаскивать с себя тренировочные, пропитанные насквозь потом шмотки, оставаясь в чём мать родила. Чонгук сглатывает, скользя по выпирающим позвонкам ниже и ниже, пока старший, что-то напевая, выуживает домашние серые спортивки из шкафчика, и тут же давится слюной, натыкаясь на отставленную аппетитную пятую точку. В паху начинает безбожно гореть, словно черти костер разожгли. — Стоит… — безжизненно тихо шепчет младший, чувствуя, как его дружок радостно подрывается по стойке смирно. Был бы он щенком, так ещё и заскулил бы в голос, подвиливая хвостиком от счастья. СТОИТ, ТВОЮ МАТЬ! СТОИТ, ЧТОБ ТЕБЯ! А Вишне и дела нет. Он беспечно забрасывает на плечо свежие вещи и, прихватив грязные, так же грациозно удаляется в душ, виляя половинками. Гуки сидит в позе закосевшего суслика ещё несколько минут, вытянув челюсть, осознавая еле ворочавшимися мозгами весь пиздец произошедшего. На автопилоте жмёт на кнопку, переключая внимание на грудастую блондинку, что присоединилась к мулаточке. Хорошая попытка, Чон Чонгук. Брюнет тоскливо пялится на девичьи прелести и даже добавляет звук, но былого энтузиазма уже не чувствует. Действует скорее по инерции, доводя себя до финиша резкими толчками. Старшего нет уже довольно долго, и это не на шутку интригует. Гуки на носочках подкрадывается, благо в этом доме двери не принято закрывать вовсе, ну чего стесняться, все свои же. В ванной душно от накопившегося пара. Чонгук проходит дальше, застывая от увиденного. Совершенно обнажённая кимовская фигура стоит в душевой кабинке, закинув стройную ножку на стену, проводя по ней бритвенным станком. — Блять… Чего-чего, но такого он точно не ожидал. Он не может отвести взгляд от плавного скольжения лезвий по золотистой коже. Мурашки пробегают шальной стайкой от макушки и до вновь потяжелевшего члена. — Блять, блять, блять… — словно мантру талдычить младший, отступая к ближайшей стене. Это так неправильно… То, что сейчас он чувствует. Он ведь не должен возбуждаться… или должен? Да, что же это такое?! — Господи, — Ви дёргается, застывает столбом, моргая даже чаще положенного, — стучать не учили?! — У тебя кровь, — шепчет младший и подбегает слишком быстро, что хён даже не успевает сообразить. У него отбирают из рук станок, смывая пену теплой водой. — Отвали от меня, придурок, — шипит блондин, отбиваясь от кроличьих лапок, обмакивающих его полотенцем, — я сам. Сам! — Сам-сам, смотри, что ты наделал. Кто вообще бреет ноги, а главное зачем?! — картинно машет руками перед самым носом. А потом вообще подхватывает на руки, как смертельно больного, накидывая полотенце на его бёдра и относит в гостиную. — Мужлан неотесанный, мне, что, ходить с зарослями? — тушуется старший, заливаясь румянцем. — Прям заросли у него. Ты мужик, с какого хера? — Чонгук садится на диван, укладывает конечности хёна на свои и разворачивает импровизированный медпункт. — С такого, тебя не спросил, — огрызается блондин, — много ты понимаешь. — Понимаю! Мужик должен быть мужиком, — говорит Гук, даже не замечая, как залипает на стройные ноги у себя на коленях. Он аккуратно протирает ватным диском, смоченным в хлоргексидине, и дует на неплохую такую ранку. (Ну, как можно было столько шкуры содрать за раз?) Нет, конечно же он не гей! Все так делают… Нет, не гей! Совсем нет! НЕ ГЕЙ! Не-а… Тэхён молча жуёт губы, прикрывая сильнее пах махровой тканью, ведь туда он ещё не успел добраться со своими процедурами. А позориться перед крольчонком ох как не хочется, ведь там АЖ ДВА! ДВА МИЛЛИМЕТРА растительности. Не дай Бог увидит, стыда не оберешься! — Дай, я сам могу, — почти истерично фальцетом. «Не гей» будто не слышит, зачарованно водя ваткой по гладкой поверхности. Почти любовно разглядывая слегка облупленный на самом кончике большого пальца бледно-розовый лак. А в голове пустота и такое киношное перекати-поле. По плоскости каменного надгробия, где выгравировано — «Здесь похоронен Чон Чонгук, павший в неравном бою в голубой лагуне, за горбатой горой.» И мелким шрифтом даты гибели… Финита ля комедия. Занавес. *** Их взгляды соприкасаются сквозь предрассветные сумерки. Тэ без своих блядских линз выглядит совсем беззащитным и таким… Милым? Минута, пять, десять.… Сколько времени прошло, никто из них не в силах сказать. Густая тишина и только их взгляды, пытаясь разгадать мысли друг друга. Они лежат в каких-то жалких полутора метрах, но почему-то сейчас это кажется мучительно далёким. Нестерпимо медленно текут секунды, уже почти утро, а сна как не было, так и нет. Тэхён как-то слишком часто облизывает губы, начиная быстро дышать, вбирая воздух маленькими порциями, всё также не разрывая зрительного контакта. Его целуют. Чёрт возьми, его целует Чимин. Трётся носом о щёку и целует осторожно скулы, влажно касаясь кожи. Маленькими пальцами разворачивают к себе, заминаясь на секунду и… Ви тоже чуть медлит, это как-то странно… Но его гладят, успокаивают и так хитро улыбаются. Блондин тает, растекаясь в лужицу, сам толкаясь навстречу. Чиминовы ладошки нежно скользят по изгибам под пижамой, повторяя каждый из них. Ким тихонько поскуливает, благодарно отзываясь на ласки. Ему так давно не хватало тепла. Не хватало такой нежности… Короткие, вороватые поцелуи… Губы робко находят чужие, едва касаясь, словно прося разрешения. И ему позволяют, отвечая так неумело, стеснительно. Они боятся быть застуканными, скрывая звуки, подавляя желаемые до невозможности стоны наслаждения от мокрых прикосновений. Языки сплетаются, медленно доводя до исступления. Ким жадно глодает чужие пухлые, забываясь и забывая. Подменяя старым любимым персиковым вкусом новый дерзкий мускусный, что не даёт покоя столько времени. Чон боится дышать, боится спугнуть наваждение остатка ночи. Боится разоблачения своего постыдного положения наблюдающего. Он теряется в своих эмоциях, разрываясь меж ревностью и похотью. Он просто смотрит, смотрит, смотрит… Давясь своими фантазиями. Взгляд ловит каждое движение двух фигур, едва скрываемых под тонким одеялом. Рецепторы дразнит терпкий запах выделяемой смазки, запах самого секса. Обе сучки текут безбожно, вызывая дикое желание вдыхать полными лёгкими, сжимая до чёрных кругов перед глазами собственный член.(И с каких пор Чонгук дрочит на двух друзей? Ну, а как ещё быть, если в метре транслируют в онлайн режиме самое горячее гей-порно?) Пак нависает над сопящим от перевозбуждения телом, переворачивая его на живот, вылизывая холку длинным языком по-кошачьи выгибающемуся ТэТэ. Пробная волна сильными бёдрами по обтянутой розовыми пижамными шортами попке, и щенячье восторженное с закусыванием наволочки. Желваки на гуковском лице ходят ходуном… Как он может так под другим? Как может так безропотно отдаваться чужим рукам? Почему? Колкие осколки корябают стенки души, отшелушивая частички святости. Теперь хочется наказать или доказать… Он пока ещё не определился. Тэхён зарывается головой под подушку, пока его нежно зацеловывают, расплющивая по поверхности простыней. Он поддаётся, наталкиваясь на разгоряченное тело, ощущая твёрдую плоть меж своих половинок. Секса не было давно и недотрах ударяет в голову, вытесняя чувство стыда и неловкости. Чимин имитирует толчки, шумно дыша в основание шеи. — Тэхёни, расслабься. Он смотрит. Ну же… — так тихо, чтобы не спалиться. До кимовского сознания доходит медленно, но верно. Его лучший друг хочет устроить показательное выступление. Но зачем? Да и плевать. Сейчас на всё плевать. Чимини так ласков, так внимательно следит за его эмоциями, малейшим изменениями в лице. Так старается доставить максимум удовольствия. Гуки не в силах выдержать пытку, закрывает глаза. Жмурится сильнее, стараясь выпасть из этой липкой реальности. Но она тащит назад, врываясь хриплыми стонами, пошлыми звуками, шелестом постельного белья. Одна надежда на благорассудство Мин Юнги. Ну же, Шугарик, отпинай, наори на них. Сделай же что-нибудь с этим домашним борделем. Стоны чаще и это уж слишком… — Чими… малыш… ах… — блондин изнывает, теряясь в похоти, разрываясь от желания, — сделай, Чими, сделай же это… — Да трахни ты его и всё! Заебали тискаться, лесбиянки чёртовы! — грозно шепелявит Юнги, — только тихо, я спать хочу. Хоть один громкий звук услышу - в окошко выйдете оба! (- И это всё?! Ёбтвоюмать! Помог, спасибо хён! Ещё и благословил их…) Пальцы сминают край пижамы, стаскивая её. Вишня сам сдаётся, обнажаясь, нерешительно отставляя попку. Чими довольно хмыкает, оглаживая бархатную кожу, припадая к ней губами. Сердце бухает где-то в районе горла, когда округлые половинки раздвигают, проникая длинным языком в самое интимное. Его старательно вылизывают, разрабатывая для большего. Царапают короткими ногтями поясницу, причмокивают, собирая собственную слюну, пачкая мордашку. Чонгук всхлипывает, распахивая глаза (да как это, да что же они творят?!) смотрит жадно, остервенело сжимая собственный член поверх шорт. Хочется встать и засадить в эту вихляющую задницу, загнать в неё и драть до потери пульса, чтобы даже и думать боялся о чужом. Чёртов Вишня, чёртовы сучки! Чимин входит медленно, даже слишком медленно, облизывая пухлые губы, сосредоточенно наблюдая за подрагивающими плечами блондина. Причинить боль - это последнее, что хотелось бы сделать сейчас. Он трахает плавными толчками, чувственно двигая бёдрами, придерживая за тонкую талию. Это скорее танец, чем акт совокупления. Чими обхватывает стонущего Вишню под живот, подымая, прижимает к своей влажной груди спиной. Блуждает ладонями по стройному телу, пока зацеловывает шею. Тэ хрипит, не зная, куда деть свои руки, смущенно сталкиваясь с тяжёлым томным взглядом Чонгука. Как же хочется, чтобы он сейчас подошёл и… Господи, как же он хочет его губы! Чонгук облизывается часто, дышит загнанным зверем и совсем теряет чувство реальности, приспуская шорты, освобождая пышущую жаром плоть. Обхватывая её холодными, дрожащими от перевозбуждения пальцами. Он подстраивается под ритм, двигаясь по члену кольцом пальцев. Всё трио дышит в унисон, двигаясь в одном сдержанном темпе. Их игра перерастает в нечто большее, когда Чимин призывно кивает, приглашая на пиршество. Чон тушуется, но встаёт с постели, пересаживаясь на край соседской, устраиваясь на подушках. Он оглаживает головку большим пальцем, любуясь масляно на плоский живот старшего. Чимин подмигивает из-за тэхёнова плеча, прикусывая серебряное колечко на хрящике. Он обхватывает гладкий ствол, демонстративно лаская его перед самым носом кролика. Ким дрожит, захлебываясь стонами, уже совсем не сдерживая себя. Толстенький паковский перчик маниакально точно долбится по простате, будто вечно растрахивал эту дырочку. Младший раздвигает свои ляжки, удобнее садясь напротив парочки. В голове гулко отдаётся пульс. Перед глазами мелькает ускоряющая темп дрочки рука Чимина, под аккомпанемент мощных толчков. Разрядка совсем близко и Чонгук тоже ускоряется, подбрасывая бёдра вверх. Они кончают на удивление синхронно, выстанывая имена и проклятия, пачкая друг друга вязкими каплями густой спермы. Пак добивает финальными глубокими толчками, падая не удержавшись, на кровать вместе с блондином, блаженно прикрывает глаза. — Охренеть… — только и может произнести Чон Чонгук, вкладывая в это все свои эмоции. Больше говорить, да и вообще мыслить не хочется. Все трое отключаются прямо так, почти в обнимку, тихо посапывая. Мин привычно ворчит, лениво додрачивая на спящих мелких и лишь потом заботливо прикрывает их влажные, пропахшие потом и семенем тела своим тёплым одеялом. — Совсем дети оборзели… *** — И что это было? — Юнги чмокнул загорелое плечо, шлепая по голой мокрой заднице. — Ты о чём? — лукаво улыбнулся Чимин, бодро орудуя зубной щёткой, стоя у раковины. — Пе-е-ерси-и-ик, ты нарываешься. Что за цирк ты ночью устроил? — Мин щурится на яркий свет лампочки, залезая в душевую кабинку. — С каких пор ты стал увлекаться групповушками, а? — А тебе не понравилось? — младший выплевывает, смывая пасту, и облокачивается о дверцу душа, не давая ее закрыть. — А ты как думаешь? — морщится Юнги, — брысь, не доводи до греха, дай помыться спокойно. Старший закатывает глаза, стараясь не смотреть на обнажённые прелести друга, который невинно хлопает ресничками, даже не пытаясь прикрыться. — Ты ведь заметил, что наш маленький Куки вляпался по самое не могу. Он от него глаз не отводит. Как щеночек, ей богу. Смотрит тоскливо и всё… Достал уже. — Да тут и дураку последнему понятно, только у тебя весьма спорные методы. Не находишь? — Ну, вот я и решил помочь им, так сказать. Подтолкнуть. — Я иногда ужасаюсь тому, что творится в твоей чудесной головке. Чёртов маленький гений. — Ага. Пусть теперь попробуют забыть. — Ты так хочешь проиграть и лишиться своей любимой машинки? — Ради счастья Ви, я готов даже на такую жертву. Малыш подмигивает и, набросив махровый халат, выходит, оставляя старшего в глубоких раздумьях и каменным стояком в руке. — Я так долго не выдержу… *** — И давно вы? — голос врывается в тихий мирок старшего, разрушая любовно созданную тишину. — М-м? — Давно вы трахаетесь? Чонгук чиркает зажигалкой, любезно подкуривая две сигареты за раз. — Разве я обязан перед тобой отчитываться? Длинные пальцы зажимают меж собой протянутую палочку, поднося к внезапно пересохшим губам. — Нет. Чонгук облокачивается о гримёрный столик, соприкасаясь коленями с хёном, вышибая у того за раз весь воздух из лёгких. — Тогда к чему вопросы? Тэхён явно нервничает, проводя по веку подводкой. Рука дрожит, предательски портя всё. (Чёртов засранец!) — Ким? Младший толкает легонько, мешая исправлению макияжа. — Блядь! Чон! — шипит Вишенка, и снова тянется за ватным диском, стирая очередную попытку. — Так ты ответишь? Чон придвигается ближе, заслоняя огромное круглое зеркало. — Нет, Блондин наотмашь лупит по чоновым ляжкам, отбивая ладонь к чертовой матери. (Падла перекаченная!) — Чем он лучше? Парень даже не замечает, блокируя с обеих сторон бёдра, так по-хозяйски усаживаясь на них своей задницей. Ким охает, не ожидая такой подставы, даже не пытаясь сбросить оборзевшего кролика. Только снова соединяет расползшиеся края халата длинными пальцами. Капелька самообладания ещё есть, и значит, можно побороться… — Лучше тебя? — смело в черные омуты. — Да. Лицо старшего сканируется «детектором лжи». — Всем… — не отрывая взгляда. — Жестоко. Кролик кривится, чувствуя, что правда. — Мне плевать. Гордо поднятый подбородок цепляют, проводя подушечкой большого пальца по острой линии, внутри что-то колется, прямо под левым ребром. — А раньше не было. — Ничего не было, Чон. Разве не твои слова? — Мои. Гадкое ноющее чувство разворачивает грудную клетку. — Тогда о чём ты сейчас? Тэхён чувствует маленькую победу, заламывая бровь. Получи и распишись, поганец! — Мне не нравиться, что он к тебе прикасается в этом смысле. Младший скисает, разрывая зрительную связь. — Мне должно быть до этого дело? Тэхён приближается губами, обжигая своим дыханием маленькую родинку. — Нет, наверное… не знаю… Чонгук совсем теряется, сглатывая шумно. — Определись, — разочарованно спокойно. — Должно, — более уверенно, укладывая ладони на плечи. — Но почему-то мне всё равно. А вот теперь у блондина начинают сдавать нервы, потому что: — Пиздишь... Как можно ниже голос и бархатное урчание в ухо, прикусывая мочку. — Чонгук, это бессмысленный разговор. Тэ шипит, уворачивается, но сбросить кроличью тушку не такое уж и простое дело. Откормил бугая на свою голову оладушками. — Я не хочу, чтобы к тебе прикасались. Дышит в ухо. Губы, играясь, порхают по ушной раковине, принося взамен будоражащее ощущение на кончиках пальцев. — Твои проблемы. — И это всё? Томный выдох, грозящий свести с ума. — А что ты хочешь ещё? Ким Тэхён мысленно бьёт себя под дых, за то, что вообще додумался связаться с этим мини-альфачом. — Ещё... Тебя. Младший довольно лыбится, разглядывая своего смущённого хёна. — Хм… это странно, Чон Чонгук… — Думаешь? — Это странно, Гукки. Ты не должен меня хотеть. — Почему? — Это странно. Ты странный. — И это говоришь мне ты? — Я, в отличие от тебя, честен с самим собой. — А я - нет? — Нет. — Почему же? Я сейчас говорю, что чувствую. — В тебе говорят гормоны, а не… Ви прикусывает себе язык. Так спалиться, это нужно талант иметь. — Договаривай. «А не», что? Отвергнутый цепляется за соломинку. — Забудь, — брыкается Тэхён, наконец-то сбрасывая с себя наглого кролика. Тот падает, ударяясь о пол. — Говори, Ким, а не ЧТО? — он снова близко. Он снова блуждает по мягким линиям плеч, переходя на утончённые ключицы. — Я сказал, забей. — Не могу… Я не могу забыть это… — Это? — Это… Тебя… Нас… — губы посасывают золотистую кожу, марая её розовыми засосами. — Нас? «Нас» - нет. — Скажи это своему пульсу, — прикусывая артерию. — Это физиология, инстинкты. Ты красивый и это заводит, я люблю красивые вещи. — Ты считаешь меня красивым? — Да… — А что ещё думаешь обо мне? — Просто думаю. — Часто? — Достаточно, чтобы возненавидеть. — Тэ… Дразнящие поцелуи по открытой груди. — Что? — Тэхён… — обводя языком тёмный возбуждённый сосок. — Чего тебе? — Тэхёни… Горошинку посасывают, вылизывая её, доканывая. — Не смей… — выгибаясь всем телом под ласками. — Тэхёни… — пальцы ныряют под ткань на бедре. — Даже не мечтай… — Поздно. Мечтаю… Каждую ночь мечтаю, — сжимая тазобедренную косточку. — Ты жалок, Чон Чонгук. — Быть может… — Не смей! — вскрикивает Тэхён, когда узелок халата умело, одним движением развязывают. — Ты дрожишь. Тёплые ладони скользят по просушенному животу. — Перестань… — Не могу, это сильнее меня… Не могу! Я не могу без твоего тепла. Почему ты больше не спишь в своей кровати? — Потому что ты там. — Я хочу снова ощутить твоё тепло. Мне не хватает его. Я так привык… — Значит, я для тебя привычка? — Не только. — А кто? — Еще не знаю, но точно не она. — Когда узнаешь, приходи. — Я правда скучаю. — Чонгук… — Хочу почувствовать твой запах ванили утром, хочу обнимать тебя и чувствовать его на твоей коже. — Гук… — Хочу снова попробовать вкус твоих губ. Ты знаешь, что они горько-сладкие. Табачно-вишнёвые, ментоловые. — Гукки, замолчи… — Они сводят меня с ума. Я не могу на них больше спокойно смотреть. Чонгук выцеловывает каждый миллиметр сладкой кожи. — Гукки, пожалуйста, замолчи! — истерично брыкается старший, стараясь вырваться из сильных кроличьих лапок. — Они такие манящие… такие податливые… — брюнет стремительно приближается к лицу Вишенки. — Гу-ки… — Я хочу прикасаться к ним… Позволь… — пальцы судорожно трогают линию подбородка. — Не-е-ет… — отворачиваясь из последних сил. — Тэхёни… Котёнок мой… Младший сам не верит, в то, что сейчас вырывается из его рта. Но терпеть больше нет никаких сил. — Заткнись. И не смей меня так называть! — Я хочу тебя поцеловать, Тэхёни… Он так близко, что хочется сдохнуть. — З-за-заткнись! — почти кричит старший, уворачиваясь от очередного чоновского касания. — Хочу твои губы… — Сука… — Хочу! *** — Чонгук, ты славно сегодня потрудился. Это лучшее выступление на моей сцене. — Спасибо. — Не обольщайся, этот не комплимент. Ты можешь и лучше, попытайся во время выступления думать о ком-то и мысленно танцевать для него. — Так я и так… Чон прикусил язык, понимая, что пизданул лишнего. Благо Папочка быстро переключил свое внимание на притихшего Тэхёна. — Детка, у меня есть для тебя подарок, — загадочно улыбнулся мужчина, доставая из внутреннего кармана пиджака бархатную коробочку, при виде которой Вишенка заинтересованно встрепенулся, бегая заблестевшими глазами по футляру. — Баба бабой, — фыркнул Чонгук, отпивая из бокала, любезно принесенного Джином для Шуги вина. — Раскрой губки, — воркует Ким старший, доставая украшение. Вишенка послушно запрокидывает голову, распахивая влажный рот. — Вот так. Проворные длинные пальцы одним движением снимают серебряное колечко пирсинга на губе и вставляют золотое, более толстое с маленьким бриллиантиком посередине. Точно такое же появляется на хрящике уха. Намджун цокает в восхищении, дополняя украшение тонкой золотой цепочкой, соединяя колечки, — изумительно… Тебе нравится? — Это так дорого… Тэхён проходится дрожащими пальцами по подарку, разглядывая своё отражение в зеркале. — Я увидел его и не смог представить человека, на ком бы оно выглядело лучше, чем на тебе. Эти губы достойны лучшего. Правда, Чон? Старший переводит ледяной взгляд на брюнета. — Что? — давится алкоголем Чонгук, заходясь в нервном кашле. — Тебе же понравилось? Понравилось вгонять в них свой пушистый хвостик? Ты стонал последней сучкой, мой маленький Чонгуки. — Ка… как… как ты узнал? Джунни, я… — Ви, бледнея, сползает с кресла к ногам папочки, обнимая их, — п-п-прости меня. — Всё хорошо, куколка, я не злюсь на тебя. Сильные руки поднимают безвольно валяющуюся тушку и нежно слизывают проступившую капельку крови от сережки на нижней, чуть припухшей от нового украшения губе. — Не нужно так бояться. Смотри, как ты напугал мелкого, прямо монстра из меня сделал. Чон не знает как себя сейчас вести, что говорить, да и вообще предпочёл бы скорее раствориться, чем слушать сей странный разговор. Спокойствие босса нервирует. Хрен знает, что ожидать от него, да и вообще… — Собирайся детка, папочка ждет тебя. Намджун снова целует, шлепая легонько по упругой заднице под тонкой тканью халата. *** Тэхёну жарко, слишком жарко смотреть на открытые участки бронзовой кожи. Он жадно присасывается к рифленому прессу, вылизывая солоноватые кубики с терпким запахом парфюма. Пальцы пробегают по кромке брюк, цепляя пряжку. Одежда ползет вниз одним томным движением, затуманенный взгляд сталкивается с властным, тёмным и до одури дьявольским. — Приступай. Ладонь ложится на светлую макушку, одобрительно поглаживая. Блондин пошло улыбается, слизывая стекающие капельки предэякулята, доводя старшего до хриплого вздоха. — Люблю тебя… Как же я люблю тебя… Минутная тишина, от которой становится совсем не по себе. Эти слова впервые слетели с губ Ким Намджуна.