Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

Загорелая задница, немного костлявая, но такая аппетитная, с выразительными ямочками, что у младшего аж слюнки течь начинают. ТэТэ приспускает пляжные шортики ниже, обнажая всё без цензуры, и вихляет бёдрами под энергичную латино-американскую песенку Daddy Yankee, гремящую из динамиков на всю комнату. — Лежать, — Чонгук цыкает на встрепенувшееся достоинство в серых спортивках. — Что? — моргает глазёнками Чими. — Не тебе, — шипит смущённо младший. — А кому? — не унимается злодей, уже забив на бесплатное порно. (Ну, вот тут, ну реально интереснее!) — Забей, просто забей, — продолжает шипеть Чонгук. Ну, вот зачем так палить контору?! И ладно, если бы просто интересовался, так нет, он же взглядом, гад, сканирует и, конечно же, находит искомое в районе бёдер. — Гу-у-у-ук? — шаловливые пальчики подцепляют завязки и тя-я-я-нут на себя. И лыбится, гаденыш, своей пошленькой улыбочкой, лыбится так, что сдохнуть хочется. — Эй? Вы что там делаете? — ревниво пищит Вишенка по ту сторону монитора. — А у Куки стоит его «куки», — довольная паковская моська чуть не лопается от смеха, наблюдая, как кролик заливается с ног до головы краской. — Да иди ты! — младший пулей вылетает из кухни, от греха подальше. Сгорая от стыда и смущения. — Там лубрикатик мой на полочке, если что. С ним прия-я-я-тнее, можешь пользоваться, не стесняйся, — вдогонку орёт Чимин, доканывая. — Ась? У него правда встал? — блондиночка натягивает шортики, вопросительно уставившись на парня в экран. — Ещё как, ты бы видел, — вытирает проступившие от истерики слёзы Чими, — да там пизанская башня в штанах. Слушай, как в тебя подобное только влезло? Фак, ты бы его видел сейчас! — И увидел бы, если бы мой друг удосужился повернуть ноут, — возмущается Тэхён. — Упс… Прости… — Бог простит. А ты… ты… ты, блядь, хватай свою технику и дуй. — Куда дуй? Программная система в хорошенькой голове Чимини дает сбой. Он застывает с распахнутым ртом, хлопая глазками. — Туда, дуй! — рычит блондин. — За кроликом беги, говорю. Не увидел, так хоть услышать дай, бестолочь. — Сам ты. Бестолочь, — обиженно хнычет персик, но ноутбук подхватывает и на цыпочках подкрадывается к ванной. За стеной протяжно стонет младший, остервенело наяривая многострадальный, непослушный орган в кулаке. Такого предательства с его стороны он не ожидал, вот так опозориться, да ещё и перед кем… Господи Иисусе, да теперь Пак его заебёт подколами. — Блядь, блядь, блядь, — перед глазами стоит картинка, и от неё не отмахнуться, как раньше. Чёртова вишнёвая задница, чёртов Тэхён, чтоб тебя там! Движение совсем бешеные, словно, если это быстрее закончится, то сгинет и забудется, как полуночный кошмар. В голове рождаются видения, где он опускается перед блондином на колени, тянет проклятые шорты вниз, к изящным щиколоткам и вонзается в округлые загорелые половинки зубами. Стон, больше похожий на крик отчаяния, вырывается самопроизвольно. Чон кусает ребро ладони, заглушая звуки, умирая от омерзения к своей внезапной слабости. Он безвольно тычется лбом в прохладный кафель, рассматривая белёсые пятна на полу. Вот так и ломается жизнь неполных девятнадцати. Одна грёбаная случайная встреча, и всё. Прощай, нормальное будущее — привет, голубая дорога в радужные миры. — Ты слышал? — Слышал… — ТэТэ, это пипец. — Угу… — И что будешь делать? — Пока не знаю. — Тэ, мне жалко его. — Ты чей друг вообще, его или мой? — А это тут причём? *** — Ты снял меня, меня, как шлюху? — Шуга откупоривает новую бутылочку, отхлебывая из горла обжигающую жидкость. Алкоголь стекает по гортани, растворяя едкие слова. — Я заплатил за вечеринку с привилегиями, в том числе, и приватным танцем одной из куколок. — Значит, я для тебя сопутствующий товар. Забавно, Хоби, — Юнги морщится, как от зубной боли. — Чон Хосок. Для тебя «Хоби» больше нет, — цедит младший. — Чон. Хосок. Хм… — Юнги смотрит сквозь прозрачное стекло, словно впервые видит этого мужчину. Такой родной, но такой далёкий… — Как быстро меняются люди. Он тянет коньяк жадными глотками, задыхаясь от жжения в слизистой. — Хватит пить, Мин, я не люблю бухих шлюх, — ЧонХо отшвыривает бутылку, брезгливо стряхивая с рукава попавшие капли. — К вечеру ты должен быть в лучшем виде. И перекрась, наконец, свои волосы, тебе давно не пятнадцать. Он уходит так и не обернувшись. В душе скребётся дворовая кошка, жалобно мяукая. Юнги и сам готов также жалобно, а толку только? Его любимый, его солнечный Хоби превратился в грозовую тучу, и этого больше не изменить. Он сам убил в нём то тёплое и светлое, что столько лет взрастало в их сердцах. Но так ведь лучше, правда? Так намного лучше… и безопаснее… Хосок слишком хороший, чтобы впутывать его во всё это дерьмо. Хён сам во всём разберётся и тогда… Тогда, может быть всё наладится и… Господи, Мин даже думать боится, что они могут быть вместе… *** — Сахарочек? Хён, всё нормально? — Персик крутится неподалеку, заботливо подавая то тушь, то салфетки. — Знаешь, кто заказал? Чья это вечеринка? Мин изучает свою бледную физиономию в холодной поверхности зеркала. Мда… если и дальше так пойдёт, то его можно будет просматривать насквозь, как листок бумаги… Чими на секунду замирает, вдумываясь в сказанное, но посчитав, что информация — спам, продолжает приготовление. — Не-а, да и какая разница, у нас всего по два танца на сегодня, ну и Чонгука на разогреве и всё, мы свободные люди. Пока — сцена, привет — пиво и креветочки, — облизывается танцор, представляя вкусняшки. — Хосок. — Что? — давится собственной слюной парень. — Хосок нас заказал. — Хоби-хён приехал? Где он, почему не зашёл? Ты его видел, да? Как он? Я так соскучился. Он уехал и даже не попрощался со мной, — суетится Чимини, пытаясь влезть в слишком узкие для его задницы черные скины, — я, кажется, снова потолстел. Посмотри, я потолстел? Это ты все виноват, давай, говоришь, закажем тот десерт, давай! А что давай, вот тебе и давай, что мне теперь делать?! Ну, что?! Я свинка, я жирная гадкая свинка, заплывшая жиром! — мечется по комнате паковская тушка, хватая себя за «заплывшие жиром» бока. — Да, Господи, Боже мой! Ты заткнешься, нет?! Пэмээсница, замри! Чимин и правда замирает. — Умница, а теперь стой вот так, пока я не уйду. Персик послушно смотрит вслед выходящей куколки: — Я… я жирная свинка, хрюк. *** Тягучая мелодия просачивается под кожу, пощипывая в глазах едким дымом тяжёлых сигар. По барной стойке аккуратными, маленькими шажками, меж шотов с текилой. Изящная фигура, заключенная в строгий кожаный корсет с металлическими кольцами, сквозь которые многочисленные цепи устремлены ввысь под потолок. Если не вглядываться, то можно было представить, что это искусно сделанная марионетка, а не человек из крови и плоти. Куколка лениво сканирует жадные до его тела взгляды. Всё так обыденно скучно, так до чёртиков тошнотворно. Накладные ресницы неприятно тянут вниз подведенные подводкой веки, заставляя опускать взгляд на стоящих у самой кромки импровизированной сцены. Его пожирают ментально, трахая в своих мечтах во всех мыслимых и немыслимых позах. А у него самого бьёт по вискам, раздирая в хлам душу — «шлюха». И от этого больше никуда не спрятаться. Они оба смотрят сейчас сквозь толпу. Оба придирчиво изучают каждый сантиметр припудренного тела. А в голове — шлюха, шлюха, шлюха… — Что, Хосоки, тебе так нравится моя куколка? — Я люблю его, и ты прекрасно знаешь это, но он выбрал тебя. — Он всего лишь куколка — игрушка, и когда ты сможешь это понять и принять, то тебе станет намного легче. Намджун одним махом разлил по стаканам кубинский ром, протягивая один из них Хоби. — А когда ты поймешь, что они живые люди, а не куклы бездушные, то будет поздно. Ты сам себя поглотишь этой игрой и уничтожишь то последнее, что осталось от твоей человечности… Ты давно перешёл черту, Ким Намджун. — Чон Хосок, ты неисправимый романтик, — уголки джуновских губ поползли вверх, — а знаешь, хочешь я дам тебе сегодня с ним поиграть? А, Хосоки, хочешь? Джун выжидающе затаил дыхание. — Не боишься, что я могу присвоить твою игрушку? — парень надменно смерил взглядом хозяина помещения, — или и вовсе сломать её, например. — А ты изменился, мне нравится «новый» Чон-Хо. Нет, не боюсь, Мин Юнги - шлюха, а шлюхи любят грубость. Папочка жестом подозвал танцора. Мятный одним движением выдернул сковывающие его длинные цепи и кошачьей походкой направился к VIP-зоне. — Ты звал меня, Папочка, — куколка наигранно влажно мазнул губами выбритый висок, следя за холодным взглядом любимого. — Звал, куколка. Сегодня ты будешь развлекать моего гостя. — Что? — Ты. Будешь. Развлекать. Моего гостя. Намджун толкает от себя хрупкую фигурку на чужие колени. — Его?! Я что тебе - проститутка?! Тьфу, мать его, проститут?! — пискнул раненым тушканчиком Шуга, подскакивая на месте. Отшатываясь от Хорса, как от прокажённого. — Ты меня прекрасно понял, сегодня я делаю подарок, как-никак наш друг прощается с холостяцкой жизнью, — ухмыляется Папочка с наслаждением наблюдая за эмоциями этих двух голубков. Экзамен на преданность. Слова вползают в хмельное сознание Мин Юнги с черепашьей скоростью. Подарок. Прощание с холостой жизнью. Он оборачивается, вопросительно поднимая бровки домиком. — Ты женишься, — скорее утверждение, чем вопрос. — Да. Коротко и ясно. Вот и всё. Где-то под рёбрами крошится в пыль у обоих. Хоби хочется закричать в полный голос, — да сделай же что-нибудь! Наори, закати скандал, да хоть что! Только не молчи, пожалуйста, любимый, ну! Я всё приму, всё прощу, только не молчи. Но Юнги молчит. Смотрит пристально и молчит. Кусает кукольные лакированные губы и молчит. Тишину меж ними нарушает Намджун, наваливаясь и пьяно подмигивая. — Какие же вы скучные ребята, эй, веселимся, здесь мальчишник или похороны? Давай, девочка, на сцену и смотри, чтобы гостю понравилось! Широкая ладонь беззлобно шлепает по обтянутой миниатюрными шортиками миновской заднице, посылая танцора в зал. Шуга закрывает глаза и сглатывает. Черт возьми, как же больно. Больно самому отталкивать свою любовь, менять чувство собственного рая на чувство долга заботы о ближнем. Он ненавидит себя за минутные слабости, ненавидит такого Мин Юнги. — Раз, два, три… Музыка снова заполняет мир. — Четыре, пять… Слёзы подкатывают, душа похлеще любимого папочкиного ошейника. Отомстил, сука! Да как мастерски, браво, Ким Намджун, браво. Ты заслужил мой нижайший поклон, ёбаный собственник. Когда-нибудь твоё «куколка», застрянет в твоей глотке последним предсмертным вздохом. Я клянусь, я смогу, я закончу твою игру на своих условиях. И Хоби, ну, а ты что творишь? Свадьба? Да, какого хуя-то?! Блефует же, да? Да?! Сука, как же больно! — Шесть, семь, восемь. Еще один изящный шаг и куколка становится в позу, растворяясь в шуме восхищённой толпы. — Девять. Лёгкое движение кисти, щелчок. Напротив он. Он смотрит, и весь мир сужается до этой одной напряжённой фигуры. — Десять. Бит резко врывается, режа слух. Взмах накладных ресниц и дьявольская улыбка. Подарок говоришь? Шлюха? О-о-о… Ты даже не представляешь, какой я могу быть шлюхой… Пилон приятно остужает разгоряченную спину, он скользит вниз, садясь почти на шпагат, раскрывая перед взорами без излишней стеснительности свои стройные ноги в крупной сетке чулок. Сахарочек томно облизывается, не разрывая контакта, опускаясь во всех смыслах окончательно, сдвигая колени и снова разводя, медленно с оттяжкой, трахая воздух почти девичьими бедрами. Он теряется во времени, растворяясь в душном полумраке, окутанный едким туманом из никотина и секса. Так легче забыться… На языке сладко щекочет волшебная таблетка счастья, принося временное и так необходимое чувство безмятежности. — И куда ты собрался? Низкие раздражённые ноты позади выбешивают за мгновение, пуская мерзко-липкое по венам. — Тебе какая разница? Мин попросту сдирает со своей кожи пропитанные насквозь потом вещи, задыхаясь от боли, стирая по щекам струящуюся влагу. Мужики не плачут? Бред! У каждого есть предел. — Ты ещё не закончил на сегодня. Стук тяжелых туфель приближается со спины, парализуя инстинкты. — Я вроде сказал тебе, что я не проститутка. Можешь сам лечь под Хорса, если уж так дорожишь своим обещанием. Или дать себя трахнуть. Знаешь ли, он намного лучше тебя в постели, Папочка, — швыряет в лицо Мин, сейчас попросту нечего терять. — А ты, погляжу, совсем забыл как себя вести, куколка. Может, стоит напомнить? Джун бьёт смело, не боясь испачкать сливочно-кремовый костюм алой кровью. Юнги схаркивает на пол, утираясь ладонью, буравя взглядом прямиком в морщинку, меж сведенных бровей. — Мразь, — шипит мятный, занося кулак для удара, но перед глазами резко выключается свет. Мрак и тишина. Его не будет дома несколько дней. Дней полного подчинения и адской боли. Несколько дней Сокджин проведет на ринге, вырубая нокаутом одного противника за другим. Вымещая всё, что накопилось, после увиденного на мгновение изуродованного тела Куколки. Он самолично его после омывал и приводил в сознание. Несколько дней — и Чон Хосок станет главой семейства и отцом двух прелестных двойняшек-трёхлеток. На свадебной церемонии он так и не произнесёт клятвы, отвечая на вопрос священника лёгким кивком. Разразился страшный скандал, после того, как в первую брачную ночь с его губ сорвётся протяжное «Юнги-и»… Но всё удастся уладить, благо бриллианты порой творят чудеса с женщинами… *** — Ты перешёл все границы, Намджун. — А кто мне устанавливает границы, ты что ли, братик? — Ты обещал больше его не трогать. — Джинни, ты порой бываешь таким мягкотелым. — Ты в курсе, сколько мне пришлось заплатить врачам за молчание?! — Так ты ж у нас сам врач, зачем звал подмогу? Раньше без них управлялся. — Раньше ты не был таким чудовищем! — Я такой, какой есть! Не нравится, так катись к чёрту, тебя никто не держит. — Я уйду только с ним! — Тогда спешу тебя огорчить, вы остаётесь оба здесь еще надолго. — Насколько долго, милый братик? — Пока мне это не надоест! *** Чон Чонгук скучает. Скучает по бестолковому, вечно шумному, жрущему всё, что можно и иногда то, что нельзя сожрать, немного истеричному, но такому милому и до боли в паху сексуальному Ким Тэхёну. Его неожиданный отъезд… Ну, вот, совершенно некстати. У него ведь только вот-вот, ну вот-вот начинало ёкать сердечко. А тут такое… Прошёл уже целый месяц, а не обещанные тринадцать дней, а его всё не было и не было. Чон скучал… А точнее просто сходил с ума, слоняясь по дому тоскливой пандой (именно пандой, ибо синяки под глазами уже не мог скрыть даже самый дорогущий профессиональный тональник, любезно предоставленный клубной платиновой кредиткой). Вишня звонил довольно часто по видеосвязи. Но всегда появлялась эта назойливая и вездесущая муха, Сюмин. Ким Тэ взахлёб делился новостями об их весёлом времяпрепровождении, и это сносило крышу от ревности. Ревности?! Старшие всё это видели, но тактично молчали, считая, что в отношениях должны разбираться только двое. Но всячески поддерживали, как могли. — Да что это за день-то такой?! — ревет разбуженным медведем посреди зимы Чонгук, когда задумавшись в очередной раз о своей горькой судьбинушке, прожёг утюгом новенькие брюки для вечернего выступления. Они тут же полетели в мусорное ведро на кухне. — Зря ты так, из них могли бы получиться замечательные шортики, — хмыкнул Шуга, игриво цокнув языком. — Отвали, у тебя не спросил, — гаркнул младший, отмахиваясь от хёна. — Чего?! Так, мелкий засранец, я все понимаю, любовь там, страдания, то да сё. Я честно, долго терпел, но вот это уже перебор! С какого хуя ты на мне срываешься?! — А чего доебался? — Уже ничего, ебанат. — Что?! — Что?! Минутная пауза, пока оба переводят дыхание. Чон вроде и понимает, что поступает, мягко говоря, неправильно, но природная упёртость и полное отсутствие инстинкта самосохранения не дают заткнуться и свалить в туман на хер. — А ну повтори, коротышка. Камикадзе снова в деле. — Мальчик мой, я даю тебе последний шанс спасти свои драгоценные яйца и телепортироваться на другую планету. Юнги сужает лисий взгляд, хрустя костяшками пальцев, разминая суставы, при этом мысленно набрасывая схему нанесения ударов. — А если нет, то что, Сахарочек? Малому и правда жить надоело, раз так нагло изгибает бровь, складывая на груди свои лапки (а-ля, ну и что ты мне можешь сделать?) и победоносно вскидывая подбородок, слегка высунув кончик языка. Ой, зря. Мин конечно не Рокки, но апперкот, нанесенный так стремительно, вырубает Чон Чонгука на пару минут. Шуга склоняется над почти бездыханным телом младшего, рассматривая его моську и для личного архива (в отместку) делает несколько изумительных, с его точки зрения, снимков на новенький айфон. — Сюка! — раскрывает свои дивные очи Куки, ощущая, как его язык распух, едва умещаясь в заполненном кровью рту. — Привет, шепеля-я-явый, — уссыкается хён, складываясь пополам от смеха. — Беги, сён, беги, — шамкает младший, подрываясь с пола. Юнги ржёт сильнее, но всё же ретируется в сторону ванной, запоздало вспоминая, что замок-то так и не починен, ибо не царское это дело. И блядь, пиздец надвигается стремительно в лице кролика, подхватившего бешенство. Он забегает, подпирая спиной, злосчастную дверь, шумно дыша от перевозбуждения. Лёгкое движение чоновского плечика и Мин Юнги летит через всё помещение, матерясь на все лады. Ему не дают опомниться и отдохнуть на таком прохладненьком полу и больно впечатывают в тёмный кафель, показывая фейерверки перед глазами. — И? — натяжно улыбается Юнги, ощущая горячее дыхание на своей щеке, — ударишь, или, может, трахнешь? Или чё поинтереснее придумаешь? — Дурак? — Гук разжимает пальцы, ставя поверженного на пол, — с какого чёрта я тебя бить или трахать должен? — Ну, Вишню же чпокнул. Чем я хуже? Или не в твоём вкусе, любишь чт… — Откуда?! — не даёт закончить фразу младший, отпрыгивая испугано к выходу. — Ой, а что это мы так заволновались, а? Наш непоколебимый альфа, натурал, натуральнее которого лишь… — Кто тебе сказал?! — Крольчонок, я большой мальчик и умею замечать подобные вещи. — Так заметно? — хмурится Чон, даже не пытаясь отнекиваться. Да и зачем? — Заметно что? Что ты втюхался в вишневую задницу? — Я не… Я не втюхался, — лицо предательски заливается краской. Ой, палишься, малой, пиздец, как палишься, — просто он такой счастливый там со своей этой. — Этой? — Ну, девушкой своей. — Ты, что, серьёзно повёлся на эту лабуду? — цокает языком Юнги. — А? — Говорю, ты решил, что у нашего ТэТэ шуры-муры с этой, как её там? — Сюмин. — Сюмин? — Сюмин. У тебя евреев нет в роду случайно? Вопросом на вопрос задолбал отвечать! — Заметно? — Заметно. — Та-а-а-кс, Сюмин, говоришь? — Сюмин. Хён, я тебя уже ударить хочу! — Бессмертный? — Всё-таки еврей… — Значит Сюмин, говоришь, хех… — на лице старшего появилась коварная ухмылка. — Сю-мин! Мин Юнги, мать твою! — И? — Что и? — И что дальше? Откуда такие выводы? — А что не ясно? Вон как лыбится каждый раз… Прямо светится весь, как лампочка. А говорил, что гей, что бабы для него не существуют! — Мда… Я был о тебе лучшего мнения. Шуга улыбается и как-то слишком обидно хлопает по плечу, мол, ничего, Чонгуки, и таких идиотов как ты любят. — В смысле?! — Мой маленький наивный крольчонок, наш Тэхёни баб боится. Как от огня шугается. Он с ними не то, что спать, он говорить с ними боится дольше пяти минут. — Зачем ему врать и почему это он шугается? — Врать — тебя позлить, что непонятного? А вот про баб история долгая и весьма неприятная. — А я не спешу никуда. — Я спешу. У меня намечено свидание с проктологом, у него, знаешь ли, большие планы на мою задницу. Могу сказать только одно, чтобы унять твои душевные метания — Сюмин, старшая сестра Хосока. — Мне вот сейчас полегчать должно? Мне-то чего, что она его сестра?! — вспыхивает Куки. — Вот не перебил бы хёна, давно бы уже узнал, что Сюмин за зверушка такая. Ладно, открывай свои ушки и слушай дядю Юнги внимательно. Чон Сю - открытая лесбиянка, борющаяся за права феминисток с пеной у рта! Геев просто обожает, натуралов не переваривает. Так что я бы ее за «бабу» ну, не сильно считал, она свой в стельку чувак. С ней и выпить можно по-нормальному, и на байках погонять, прям золото, а не человек. — Золото, блядь! — рыкнул Чонгук. — Еще раз перебьёшь — и я тебя прибью! Вишня наша с ней закадычные кореша, познакомились ещё тут, у нас. Она ещё задолго до нас всех работала в клубе за барной стойкой. Огненные шоу устраивала и всякие там прибамбасы, еще при старом хозяине. Потом и Хоби подтянула под крылышко, устроив его официантом, а потом, когда он отучился, и стилистом для куколок. Но это уже когда после смерти хозяина клубом стал владеть Намджун. Она всегда к Тэхёни имела трепетные материнские чувства, опекала, как курица несушка, особенно, когда его мать исчезла совсем. Не знаю точно, из-за чего они с Папочкой разбежались, но шухер был жуткий, и она быстренько смотала удочки, прихватив значительную сумму из сейфа. Столько времени уже, оказывается, прошло, я и забыл про нее совсем. — Прямо тайны мадридского двора, — хмыкнул брюнет. — И лучше тебе в них не совать свой кроличий носик. Поверь, меньше знаешь, крепче спишь. — А ты много знаешь? — Достаточно. И, поверь, узнаю ещё больше, — загадочно улыбнулся старший, потрепав по макушке парня. — А тут у нас становится весело. — Ладно, мелкий, сиди, утирай сопли, а я поехал. И мой тебе совет, как только появится эта бессовестная вишневая задница, хватай за шкебон, припирай к стенке и признавайся. Иначе и правда поздно будет. Тэ у нас барышня ветренная, может и новою зазнобу найти. — В чём признаваться-то? — Да просто выскажи, что на душе, и всё. Поверь, полегчает и тебе, и ему, а то задолбали уже своей мелодрамой. *** Он появился также неожиданно, как и уехал. Просто в один дождливый день, открывая дверь в их общагу, Чонгук почувствовал приторно-сладкий аромат ванили. Внутри ёкнуло. Чон рванул как был, в одном ботинке, кидая на ходу шапку с курткой на пол. Тэхён крутился у плиты, пританцовывая под музыку в наушниках. Чон выдохнул, шумно сцеживая воздух. Стоять вот так, глупо улыбаясь и ничего не предпринимать, ожидая, пока это чудо в коротких (скорее всего женских) шортиках обратит на него внимание, не хватило терпения. Он осторожненько подкрался к жертве и чмокнул в оголённое плечико. Тэ ойкнул хрипло, подпрыгивая на месте. — Напугал, придурок! — И тебе привет, — улыбка так и не сползала с лица младшего. Как он ни старался её спрятать, губы сами разъезжались, показывая белоснежные кроличьи зубки, — давно прилетел? — Я… ик… я не… ик… я… ик… Да чтоб тебя! — Водички? — Угу. Чонгук услужливо налил в кружку из-под фильтра и подал старшему. Тот жадно выжлухтил всё до последней капли и, икнув напоследок, блаженно вздохнул. — Ух… Не делай так больше, у меня сердце слабое. — Так - не буду, по-другому буду. Шаг на встречу. — Чегось? Ким Тэхён отшатнулся назад. Взгляд тёмно-шоколадных глаз не внушал доверия. — Я хочу предложить тебе кое-что. Ещё шаг. — Чонгука, ты странно выглядишь, ты меня пугаешь немного. Несмелый шажок на подгибающихся ногах. — Не бойся, котик, я тебя не съём. — Чон Чонгук, у тебя взгляд, как у того маньяка из фильма. У Ви аж мурашки пробежались табуном по позвоночнику. — Хм… маньяк? Значит, ты вот так меня видишь? — Ты бы сам себя сейчас видел. Посмотри, у меня руки все в пупырышках стали. — Тэхён, давай на чистоту, без выкрутасов. Мордочка брюнета стала вмиг серьёзной. Такого мелкого он ещё не видел. — Ты о чём? — Я хочу предложить тебе стать моим… э… ну… вместе короче быть. Что-то вроде любовников, что ли. — То есть, ты предлагаешь мне быть твоим любовником? — Угу, — Гуки от волнения, вгрызаясь в собственные губы. — Ну, ты не обижайся, но тебе есть чему научиться. А трахаться без чувств, да ещё с таким неумехой, у меня желания нет, — блондинчик гордо вскинул точёный нос. — Что?! В каком смысле?! — Ты слишком молод и горяч, тебе лишь бы побыстрее затолкнуть и разрядить обойму и совершенно наплевать на партнёра. Длинный изящный палец ткнул в широкую вздымающуюся от гнева грудь. — Раз я так плох, что ж ты тогда так стонал, а?! Взвился Гук, перехватывая палец. — Я не говорю, что ты плох, ты просто немного… Тэхён тщательно прокручивал в голове слова, подбирая более точное для данной ситуации. — Совсем охренел?! — Нет. — А мне кажется, да! — Куки, давай не… — Тэ давится фразой на выдохе. Чон вжимает его в столешницу одним резким движением бёдер, — оу! Он инстинктивно откидывается назад, раздвигая колени, но его ловят за талию, как-то не свойственно нежно обнимая. — А давай будем, — брюнет вдавливается в распахнутого старшего сильнее, упираясь болезненно ноющим членом в чужой пах. — А? — Тэхён совсем потерял нить разговора, нервно облизывая внезапно пересохшие губы. — Гуки, ты чего? Возбуждение накатывает волнами и это не скрыть ни одному, ни другому. Младший так близко и ТАК смотрит из-под пушистых ресниц своими чернющими омутами, что хочется взвыть. — Гуки? — почти шепотом. Чонгук сглатывает чересчур громко и продолжает рассматривать лицо напротив, словно видит его в первый раз. А, точнее, по-новому. Вот вроде и тот же бесячий хён, только загорелый до неприличия, с отросшими тёмными корнями на всклокоченных после душа волосах, всё с теми же серо-голубыми блядскими глазами и пухлыми губищами, с маленькой родинкой. Но сейчас всё это кажется до чёртиков милым и… сексуальным? Блядь… А под пальцами трепещет, словно птичка в клетке, пульс. Кожа бархатная, горячая и немного влажная. И когда его ладонь оказалась под просторной футболкой? Желание касаться непреодолимое, и он ну никак не может себе отказать. Большим пальцем оглаживая ямочку, чуть выше кромки шортиков. (Кто вообще придумал такие короткие шорты? Это ведь преступление против чоновского спокойствия.) — Тэха… Он, наверное, совсем сошёл с ума, но осторожно прикасается к распахнутым губам своими. Не пытаясь даже углубляться, только нежно сминает их, зарываясь одной рукой в мягких прядях на затылке. И ему отвечают, нерешительно цепляясь за плечи. Будто боясь спугнуть наваждение. Тихонько постанывая и от наслаждения закрывая глаза. Пальцы на пояснице перемещаются вверх по позвонкам и тем же путём обратно. Блондина ведёт от внезапно ТАКОГО крольчонка, расплющивает по поверхности сознания. И сегодня точно собираются добить, ибо губы младшего уже на шее и подбираются к заветному местечку за ухом. И бормочет что-то непонятное, но такое приятное. А потом ловит за мочку, прикусывая и вот это уже точно слишком. Громкий стон срывается независимо от желания хозяина. Ви обвивает тело младшего руками и ногами, сам тянется за ласками, откидывая голову, обнажая подрагивающий кадык. — Да вот к чертовой матери всё! — рычит младший, подхватывая парня под задницу, усаживая на свою талию. Тот беспомощно охает, повисая пандой на брюнете, пока его куда-то тащат, без передышки целуя. Кровать жалобно скрипит под тяжестью двух тел. Чон нависает над испуганным хёном, жадно терзая вспухшие губы. — Гуки, подожди, ну, Гуки, — сквозь поцелуи молит Вишенка, из последних сил упираясь в грудную клетку ладонями. — Да что?! — получается резче, чем хотелось. А в глазах тьма и плевать на всё. Вот честно, да пошло оно всё. — Что? — уже как можно мягче. — Я не хочу, — робко. — Что?! — до последнего все кажется сном. — Я не хочу, Чонгуки, — более настойчиво, выползая из плена рук. — Эм… В смысле? — Неужели ты думаешь, что если я гей, то у меня один секс на уме? Мне другое нужно. — Тэхён, вот сейчас, вот ну совсем не в тему со своей романтикой, — блондиночку ловят, снова подминая под себя. — В тему… Я так не могу… Не могу без чувств! — голос истерично срывается. — Значит с Джуном, с Чимином и хрен знает ещё с кем там можешь, а со мной - нет?! — словно кипятком по венам. Чонгук встаёт с постели, оставляя надежды на нормальное завершение разговора. — Гуки. Тэ и сам уже не рад, но если бы этот упрямый ребенок сказал или хоть намекнул, что всё не просто так… — Что Гуки? А знаешь, а пошел ты! Я тут перед ним душу выворачиваю, а он! Иди на хуй, Ким Тэхён, но не на мой уже теперь! Чон подрывается с кровати, напяливая куртку на ходу и громко хлопая дверью спальни. Ким заползает под одеяло, накрываясь с головой. Слёзы обиды душат, заполняя душу до краёв. — Да почему ты такой тупой, почему нихуя не видишь?! Не видишь, как ты мне нужен. Не видишь, как я люблю тебя?! — Любишь? — голос на поверхности заставляет вздрогнуть. — Джун? Парень на минутку заплаканной черепашкой вылезает из-под одеяла и тут же прячется. (Как в детстве — чик-чирик, я в домике.) Не работает. Тэ, кряхтя, покидает убежище, пряча взгляд, от старшего: — Намджун, я… — Детка, после стольких лет я думал… Я надеялся, что… Ви поднимает взгляд и подвисает. Перед ним и правда Ким Намджун, но вот только с таким Намджуном он еще не встречался. Он словно постарел за миг лет на двадцать. Такой уставший, грустный, с глазами побитой бродячей собаки, а в руках букет нежно-розовых пионов. — Намджун… Так глупо и банально. Слова застревают по пути, где-то глубоко в глотке. Ощущение, что ты - последняя тварь на свете, заставляет пересилить себя и пересесть на соседнюю кровать: — Это мне? Старший молча перекладывает прекрасные цветы на колени парня. — Но я ведь тебе никогда ничего не обещал, правда? — длинные пальцы подхватывают мощный подбородок, поворачивая к себе. — Правда, — Ким старший горько улыбается, — но я надеялся, что ты… — Я не люблю тебя, Джуни. И никогда не полюблю. — Ты даже не пытался. Ты - маленькая избалованная дрянь и никогда не изменишься. — У меня были хорошие учителя. — Согласен… За дверью стоят двое невольных свидетелей. После последней фразы Чонгук хочет сорваться и выдавить тонкую древесину, но его держит только что пришедший Чимин. Держит за руку, прикладывая в знак тишины палец к губам. Чон послушно упирается в стену лбом и слушает дальше. Непонятно зачем, но хочется впитать всё до последнего слова. Понять… — Зачем тебе моя любовь? Зачем тебе я? Тэхён мучительно долго тянется к подрагивающим кистям, согревая их своими. — Ты сам первым подошёл ко мне. Первым поцеловал. Ты подарил мне надежду. И… и сделал всё, что бы я сошёл от тебя с ума. Тебе нравится играть со мной в любовь, нравится быть моей куколкой… Но есть одно «но»: я не играю с тобой, Тэхёни, и никогда не играл. Я люблю тебя с того дня, с той грязной подворотни. Люблю и… Чёрт! Мужчина тяжело выдохнул, будто избавляясь от всей той боли, что накопилась за долгие годы. Первый раз ему стало невыносимо пусто и легко на душе. Он устал, вот просто устал… Катись оно всё… — Прости. Тэ уткнулся в пропахшее сигарами плечо, в глазах начинало щипать и как-то захотелось обнять и утешить этого огромного зверя. Под тканью пиджака бешено билось могучее, но, как оказалось, такое же глупое сердце, как у всех. И это так пугало. Монстры тоже могут любить… — Ты же знаешь, что в любую минуту можешь уйти. Эти слова давались с таким трудом. — Я не уйду… Это мой дом и… И я тебя не брошу, — младший нежно поцеловал папочку в смуглую щеку. — Мне не нужны жертвы. — А это не жертвы. Ты забыл? Я ведь эгоист. Ну, куда я от своего Папочки. Да и наш клуб? Как он будет без примы? — показушно надулся блондин. — Чимин займёт твоё место. Старший измученно улыбнулся, проглатывая ком. — Да ща-а-а-ас! — подпрыгнул ТэТэ, — я тут столько лет фан-клуб собирал и ему на блюдечке всё, ага?! Ким Намджун наконец снова улыбается, вот такого Тэ он полюбил. Взбалмошного, немного инфантильного и… — Я пойду. Там у Сокджина сегодня бои. Намджун чувствует, что еще немного и не сможет сдерживать себя в руках. Он вышел тихо, прикрыв за собой дверь, погрузившись в свои мысли, не заметив даже два силуэта. — Иди за ним, — шепнул Чимину Чонгук, подталкивая хёна к дверям. — Зачем? — Иди, говорю. Видел его? Ему нужно сейчас с кем-то поговорить, а у тебя есть шанс, ну… Ну ты понял для чего, да? Чими нихрена не понял, но последовал совету и побежал за Намджуном.