Куколка (Голубая любовь в розовой пижаме)

— Стой, — Чимин догнал мужчину у самой машины, — стой… Маленькая ладошка, неожиданно жёстко развернула ссутуленную фигуру Намджуна, открывающего дверцу. Чимин не дал себе подумать, впечатываясь в его губы, в отчаянном поцелуе. Джун охнул от неожиданности, но позволил… Его крепкие руки обвили талию партнёра, притягивая ближе. Может быть раньше такого и не могло бы случится, но сейчас. Сейчас им обоим нужен был этот поцелуй, на виду у всего мира. Они жадно наслаждались этой горечью обид и поражений. У каждого своя боль неделимая на двоих, но позволяющая хоть на немного унять её, разбавить чужой, не менее сильной. Чими цеплялся за широкие плечи, постанывая в поцелуй, пока его губы влажно терзали. Но хотелось большего, хотелось испить эту боль до последней капли. Он, наверное, совсем сошел с ума, раз так самозабвенно рвётся в бой. Дверь авто поддаётся не с первого раза, так же как и бесячие маленькие пуговки на классической рубашке, которую он попросту сдирает с бронзовой кожи вздымающихся мышц. Пробуя терпкий аромат парфюма, ловя пульс, цепляя зубами вены, вырывая хриплый рык. Машина срывается с места, унося безумное трио всё дальше от городской черты. Сокджин топит педаль, выжимая максимум из бездушного куска железа. — Намджун. Куколка выпускает своих демонов, ставя метки на мощной шее папочки, вылизывает кадык оголодавшимся питомцем. Срывая с того маску безразличия и надменности. Тело под поцелуями ломается, поддаваясь, вздуваясь тёмными венами. Чимини шалеет, опьяненный вседозволенностью и вкусом железа на языке, падает всё ниже в бездну собственной похоти. Освобождаясь от слабости, беря своё, доказывая всему миру исключительность своих чувств. — Мой! Слышишь?! Только мой! Мой! Его не останавливают и когда ловкие пальцы достают из расстегнутой ширинки брюк окрепшую плоть, обхватывая плотным кольцом, рваными движениями доводя почти до разрядки. Он сам стягивает с себя промокшие насквозь от желания вещи, насаживаясь до основания, принимая в себя бугристый член, на грани безумства. Хочется как можно глубже заполнить себя до предела. Губы ненасытные, грубые, они повсюду, куда только могут достать. Большие папочкины ладони ложатся на округлые половинки, сдавливая до синих, безобразных пятен. Жар застилает плотной пеленой сознание, растворяя реальность в вязкой топи. Куколка срывает голос, крича имя любимого, пока его бёдра совершают самый дикий танец. Он докажет, что лучший, лучший во всём. Разрезая кожу острыми ногтями, оставляя кровавые полосы на бронзовом теле. Машина останавливается, съезжая с пригородной трассы, заглушая двигатель, скрываясь от лишних свидетелей. — Мой… — стонет из последних сил, падая тряпичной куклой в объятиях любимого. Папочка молчит, пересекаясь взглядами с братом через зеркало заднего вида. Им не нужно лишних фраз, эти двое давно научились понимать друг друга без слов. И сейчас их мысли едины, как никогда… Старший выходит первым, открывая дверь и помогая выйти дрожащему Чимини, подавая ему руку. На нём одна лишь тонкая майка, которую он смущённо тянет вниз, прикрывая свою наготу. — Ты боишься? — Сокджин мягко целует в шею, подталкивая к Джуну, стоящему у капота внедорожника. — Мы не сделаем тебе больно, доверься. Ложь, снова эта ложь, от которой сводит живот. Но бежать некуда. — Куколка, ты же хочешь порадовать своего хозяина? Мужчина обнимает со спины, фиксируя руки, сдерживая любые попытки на сопротивление:  — Я не слышу ответа, Чимин! — Да… — Громче! — Да, Папочка. Липкий страх сковывает мышцы, как тогда. Нет, он не боялся больше боли, он даже её желал. Боль возрождала его умирающую душу. Он боялся быть использованным и брошенным, за ненадобностью, как выбрасывают изношенные вещи, приобретая новый гардероб. — Мы немного поиграем с тобой. Позволишь? — Да. Джин нежно целует опухшие губы, оглаживая напряженный живот кончиками пальцев. Малыш отвечает, доверчиво впуская в горячий рот ловкий язык старшего. Тая от ласк, что дарят уже две пары рук. Они блуждают по его телу, зажигая огоньки возбуждения. Пак закрывает глаза, сладко постанывая, погружаясь в новые ощущения с головой. На улице уже прохладно и спускаются сумерки, но жар двух тел не дает ему замёрзнуть. Он в предвкушении извивается, скользя меж ними. Его толкают назад, укладывая на папочкину влажную грудь. Майка срывается в одно мгновение, оголяя гладкую кожу. — Джун, он прекрасен. Старший Ким восхищённо касается маленьких тёмных сосков, обводя их, слегка пощипывая. — Нравится? — Безумно. — Помнишь, какой он узкий? Намджун удобнее располагает изящную фигуру, раздвигая ноги, подхватывает их под коленями. — О, да… Джин ладонями исследует рельеф мышц бёдер подбираясь к поджатым яичкам, опушённым мягкими волосками, поглаживая их. Как долго он хотел это сделать, показать, что может быть и по-другому. Он сминает мягкую плоть, массирует, целуя мошонку, слыша довольное урчание куколки. Замаливает грехи прошлого, меняя их на наслаждения. Плоть пульсирует под умелыми губами, что блуждают по ней, посасывая розовую сочащуюся головку. Задевая уздечку, вылизывая щёлку уретры. Малыш выгибается навстречу обжигающему рту, принимающему его член целиком. Толкается бёдрами, чувствуя под собой твёрдую плоть папочки. Сокджин отрывается на секунду от сладкой куколки, но только чтобы уделить внимание младшему брату. Приподняв попку Чими, он соединяет оба члена в ладонях, проводя по ним, попеременно целуя. — Джун? — М-м? — Как ты думаешь, он сможет принять нас обоих? Чимин дёргается, подрываясь. Вертит головой, с мольбой оборачиваясь на папочку. — Н-нет, пожалуйста. Но его никто не слушает, складывая пополам. Длинные пальцы входят глубоко, разрабатывая покрасневшее колечко мышц. Сокджин не торопится, стараясь принести, как можно меньше боли. Он постепенно добавляет, по одному, обильно смачивая взятым из бардачка лубрикатом, пока уже четыре спокойно не скользят. — Давай, детка, расслабься, тебе понравится, — Намджун целует, искусанные губы, своей любимой игрушки, отвлекая от неприятных ощущений. — Блядь, Джин, сколько можно, у меня скоро яйца взорвутся. — Ты слишком нетерпелив, братик, и всегда думаешь только о себе. Я не хочу его порвать. — Сокджин! — Намджун не выдерживает, откидывая его руку, заменяя пальцы своей плотью. — Да-а… Сильные руки поднимают, помогая насаживаться самостоятельно, пока второй размазывает по своему стояку смазку. — Готов? — Джин приставляет массивную багровую головку к заполненному другим входу, проникая как можно медленнее, давая привыкнуть. Чимин мотает головой, всхлипывая от страха и пронизывающей поясницу боли, царапая держащего его папочку. Его крики разрезают вечерний густой туман, разносясь далеко по округе. Стенки предательски растягиваются принимая братьев, двигающихся в нём в унисон. Их хриплые стоны соревнуются, переходя на звериный рык. Машина начинает раскачиваться под мощными движениями, принимая на себя всю страсть этих сумасшедших. Демоны рвут на части свою добычу, борясь за главенство, никто не хочет уступить, толкаясь глубже, вытесняя соперника. Позабыв обо всём на свете. Целуются до крови, размазывая кровавое месиво по щекам, шеям. Адреналин зашкаливает, загоняя сердца в бешеном ритме, заставляя умирать и воскресать снова и снова. Тугие струи заполняют из раза в раз, стекая по бёдрам, подсыхая на ветру. И кажется сама природа взбесилась, вместе с ними, поднимая столпы пыли ввысь. Чимин задыхается, взвывая, кончая в тысячный раз, растворяясь в темноте. Его больше нет, осталась только красивая, поломанная оболочка, с высосанной душой. Выпотрошенная, вывернутая наизнанку. Пущенная на переработку в жернова дьяволу. *** — Ну, чего тебе ещё, а? — голос Тэхёна дрожит так же, как и его закутанное в плед тело, — сказал же, я не хочу с тобой спать, я не шлюха для всяких там малолеток. Чонгук молча протянул чашку с крепким чаем, присаживаясь рядом. — Лимон? — заплаканная моська показалась на поверхности. — Положил. — Сахар? — И цианистый калий тоже. Бери и пей уже. Блондин зыркнул недовольно, но всё-же обхватил похолодевшими ладонями фарфор, поднося к губам, делая небольшие глотки. — С чего такая забота? — Себе наливал, ну и тебе сделал за компанию. — И где же твоя кружка? — Уже выпил. — Так быстро? — Да. — Врёшь. — Да. — Зачем врёшь? — Вишня, он ведь тебя и правда… любит… — последнее далось с трудом. — Любит, — блондин потупил взгляд, — и что? Тебе какая разница, кто тебя просит лезть во всё это? — Я никуда не лезу. Просто… — Это не просто, это сложно. Тебе не понять, — оскалившись Ви, подскочил, заметавшись по комнате. — Думаешь, я настолько тупой? Чонгук прожигал глазами дыру в Тэхёне. Он отчаянно пытался понять это ненормальное создание, но так и не мог. —  Нет, ты не тупой, Чон Чонгук, ты просто не испытывал подобного, вот и всё. — Откуда ты знаешь, что я испытывал, а чего нет? Младший опустился на постель. Казалось, что сейчас еще немного и он взорвётся. Да что не так с ним?! Что со мной не так? Почему меня так волнуют его чувства?: — Может, я сейчас тоже влюблён, об этом ты не подумал?! — Пошёл ты! — Ви швыряет кружку о стену, выбегая в слезах из комнаты. — Пошли вы все! *** Зеркала… Тонкая грань, стирающая реальность миров. Тэхён с детства любил зеркала. Мог часами любоваться в них, стараясь разглядеть там за гладкой поверхностью нечто иное. Хотел, словно Алиса протянуть руку, касаясь глянца, шагнуть в тайну и навсегда уйти. Исчезнуть со всех радаров, потеряться, скрыться. Мальчишка прислонялся щекой к прохладе и засыпал, погружаясь в сладкие грёзы. Повзрослев, Ким Тэхён открыл ещё одну грань зеркал. Оказывается, если присмотреться, можно увидеть себя иного, своего двойника. Того, кто красивее, смелее, не боящегося этого злого бездушного мира. Он может быть тем, кем захочет, тем, кем сам Тэ являлся только глубоко в душе. Но иногда этот двойник выходил из зеркала и поглощал его душу, оставаясь с каждым разом всё дольше и дольше. Пока наконец не стал им всецело, заполнил собой всю оболочку. Ему было тринадцать. На день рождения приехала мама. Он и раньше не имел большого желания встречаться с этой странной женщиной, но сегодня она преподнесла ещё один неприятный подарок. Так странно смотреть на себя самого, но без разделяющей тонкой мембраны. Короткие, светлые волосы, голубые глаза и дерзкая улыбка. Пальцы пробежались по хрупким плечикам, обтянутым розовой тканью. — Я оставлю вас, можете познакомиться пока. Женщина спешно покинула комнату. Тэхён будто попал в другую реальность, перед ним стоял его точный двойник с одним маленьким отличием, а точнее полным отличием. Это была девушка. — Долго будешь пялиться? Блондинка поддела его подбородок острым коготком. — Кто ты или что ты? Ким Тэ утонул в её небесно-голубых глазах. — А ты не просто замухрышка, но еще и тупенький у нас, да? — разочарованно вздохнула девушка. — Не повезло мне с братцем. И я Вивьен, если что. Но можешь звать меня Ви. — Ви… красиво… Я Тэхён, можно ТэТэ. — ТэТэ, серьёзно? Чистый-невинный? Звонкий смех густо заполнил небольшое помещение, больно ударяя по перепонкам. Врезаясь в память тупой болью. Вивьен была ядом, без примесей или отдушек. Резкая, грубая, притягательная. Она - то, чем хотел быть Тэхён, но боялся признаться и принять. В ней нравилось всё до последней капли. Её взгляд, походка, малейшее движение изящных кистей. Она манила своей недоступностью, казалось, притронься — и она растворится призрачным туманом, наваждением. Красивый мираж, так и не ставший реальностью. Зеркала… Ви всегда любил зеркала. Они даровали ему больше, чем он когда-либо смел мечтать. Они подарили ему маску. Исключительную, многогранную, изумительную. Маску, под которой он мог спрятать свою душу. Спрятать так, чтобы больше её никто не мог коснуться своими грязными руками. *** — Ну, и где всех носит? — только для галочки бросил Юнги, направляясь в ванную. В их берлоге было необычно тихо, но так даже лучше, есть время всё основательно обдумать. Пенная ванна и абсент из горлышка, немного меняет краски мира с черно-угольного на графитовый. А это уже что-то привычное. Хрупкую грань нирваны нарушает сигнал телефона. — Какие люди, что Вам нужно, Чон Хосок? — Где ты сейчас? — В раю, — Мин глотнул алкоголь, закрывая устало глаза. — Ты один? Голос Хоби надорвано завибрировал, что льстило. Сейчас хотелось почувствовать его боль, змеей на кончике языка ощутить страх, впитать эти эмоции и запомнить, утешая себя, что взаимно. — Чон Хосок, я не думаю, что данные вопросы должны интересовать женатого мужчину. Мы, шлюхи, можем испортить Вашу репутацию в глазах Вашей супруги, — куколка смаковал каждое слово, мазохистски наслаждаясь эмоциями, пронзающими раскаленной иглой его сердце. — Юнги, нам нужно поговорить. Ты дома? Я сейчас приеду. — Мне не о чем больше с Вами разговаривать, мистер Чон. Да, сучка, да, мудак… Но прервать разговор, было легче чем сейчас успокоить пульс. — Если решил утопится, то попытка не засчитывается. — Что б тебя, — Мин Юнги, чуть и правда не захлебнулся от испуга, — тебя чего принесло? — Решил узнать, как ты. Хосок помог убрать прилипшую мятную прядь с покрасневшего, распаренного лица. — Узнал, увидел, вали. — Ты голодный, может поужинаем вместе? Младший давно привык к подобному обращению и знал, что это всего лишь защитная реакция. Примерно как у ужа… Вот только у этой змеюки яд всё же имелся. — Решил в мамочку поиграть? — куколка протёр глаза, с весьма невозмутимым видом шагнул через чугунный бортик, — полотенце подай, мамуль. Чон Хосок протянул махровую ткань, скользя взглядом по обнажённой коже: — Я всё понимаю, тебе больно сейчас, но это пройдёт. Ты сможешь жить дальше и возможно сможешь полюбить. — Кого полюбить? — Может, Сокджина? Вы стали близки в последнее время. — Чон, вали домой к жене, — мятный поджег самокрутку с марихуаной. — Я хочу получить ответы и без них не уйду. Давай поговорим, Юнги. — Блядь, Хорс… Старший сжал переносицу, силясь понять самого себя. Его выворачивало наизнанку, и он был бессилен перед этим чувством. От взгляда любимого тело судорожно билось в истерике. Стоит только протянуть руку и… Но нельзя! Слышишь, нельзя! Не смей, Мин Юнги… — Юнни… — младший отшатнулся, чувствуя подкатывающее желание, — просто ответь, почему? — Почему, что? — Почему ты выбрал его? — Иди домой, Хоби, уже ничего не изменить. Закрывая дверь Шуга клялся себе, что не позволит чувствам выйти на свободу. Он рыдал, не слыша своего голоса. До хрипоты орал проклятия, сжимая кулаки, сбивая их о стены в кровь. Он клялся, но эта боль была сильнее. *** Чонгук застыл в дверях зала для тренировок. Он знал где искать Ви… В полутьме под тихое звучание музыки из динамиков айфона, грациозно двигалась стройная фигура. Таким одухотворённым и полностью погружённым в танец старшего, Чон еще не видел. Каждое движение, взмах, прыжок… Каждый изгиб напряжённых до предела мышц… Это было слишком совершенно, Ким Тэхён и есть совершенство. Младший в восхищении распахнул рот, ловя каждый момент. Это было восхитительно. Это не был традиционный стрип-дэнс, нечто большее, возбуждающее не только низменные желания, а будоражащее сознание. Погружающее в мир фантазий. Младший готов был всю жизнь любоваться пластикой линий идеального тела, сияющего от стекающего ручейками пота. Хотелось прикоснуться к этому произведению природы, но страх спугнуть наваждение мешал. Почему каждый раз, когда он смотрел на этого блаженного, под кожей пробегали мурашки. — Давно тут? Чон не сразу понял, что к нему обращаются. Ви смахнул отросшую чёлку, приводя дыхание в привычный ритм. — Достаточно, — младший улыбнувшись, все же отлип от стены, проходя в глубь комнаты. — Не спится? — Тебе, смотрю, тоже, — блондиночка достал из сумки полотенце, обтирая влагу с торса. — Привык, знаешь ли, что под боком Барби сопит. Против рефлексов не попрёшь. — Значит, я - рефлекс? Забавно, так меня ещё не называли. — Не цепляйся, как баба за слова. — Да, я… Чего вообще припёрся?! — Волновался. — Ого, маленький Куки может о ком-то волноваться, кроме своей драгоценной персоны? — Тэ. — М-м? — Ви улыбнулся, заглядывая в горящие глаза младшего, накидывая на его шею влажное полотенце. — Чон Чонгук, скажи честно, что тебе от меня нужно? Хочешь со мной переспать? — Нет! То есть да… Нет… — брюнет сглотнул вязкую слюну, опуская взгляд в пол. — Я запутался, понимаешь? — Понимаю, — Тэхён уткнулся лбом в тёмную челку. — Помоги мне… — робко обнимая за тонкую талию. — Хорошо. Тебе нравится меня целовать, Гуки? — блондин невесомо коснулся губ младшего. — Да… — Это как-то отличается от того, как с девушкой? — Нет. — Тебе нравится прикасаться ко мне? — Куколка накрыл своей рукой ладонь Чонгука, заскользив ею по своему телу вниз к бёдрам. — Да… — смело под ткань, к упругим ягодицам. — Входить в меня? — Тэ направил палец младшего к сжатому входу, потирая его подушечками. — Да, ещё бы, — застонал от желания крольчонок, жадно прильнув к солёной коже губ. — Тогда какого, прости, чёрта?! — зарычал в поцелуй старший. — Меня смущает… — Смущает, что я мужчина? Смущает мой член? — Да… — И что ты мне прикажешь с этим делать, отрезать его, что ли? — Тэ, не начинай. — Чон Чонгук, я мужик и у меня есть хуй, смирись или катись куда подальше, — танцор оттолкнул парня, — достал, честное слово, достал! — Подожди, ну. Ви, да постой же ты, — Чон перехватил за запястье, — прости, я правда не знаю, что со мной творится. — Малыш, мне плевать на то, что творится в твоей хорошенькой голове, понимаешь? Я устал от твоих игр. — Да, Господи! Я хочу тебя, до безумия хочу! — Докажи, — блондин шагнул навстречу, неожиданно опрокидывая обоих, — раз так хочешь, докажи что готов быть со мной. — Как доказать? — шарахнулся брюнет, отползая от хищно оскалившейся фурии. — Отсоси мне. — Что?! — поверить в услышанное было нереальным. Ему, что, и правда ЭТО предлагают? Да эта сучка гидроперитная совсем свихнулась. — Что, что? Отсоси и можешь делать после этого со мной всё, что только захочешь. Как тебе такая перспектива, а, крольчонок? — Вишня развязал шнурок на спортивках, приспуская их. — Ты совсем что-ли?! — икая от испуга. Нет, этот мир точно двинулся с оси, — не буду я ничего сосать, тем более тебе. — А другому значит будешь? — Ким издевательски ухмыльнулся, подмигивая жертве. — Да никому я не буду! Я. Я… Да я тебя придушу сейчас! — Чонгук в противовес своим словам начал снова пятиться, протирая задницей пол, пока не загнал себя в собственную ловушку, ощущая лопатками плоскость стены. — А мне вот кажется, что ничего ты не сделаешь, Чон Чонгук, — к его губам приблизился чужой пах. Тэхён немного наклонился, поддевая подбородок длинными пальцами, — открой ротик крольчонок, ты же хочешь получить мою попку, так постарайся заслужить её. *** — Ты смотрел, мы его не порвали? Намджун сел прямо на высохшую колючую траву, рядом с братом. Тот удивленно приподнял бровь:  — Ты волнуешься за него? — Сотри с себя дебильную улыбочку, иначе это сделаю я, и, боюсь, тебе не понравятся мои методы. — Просто признай, он дорог тебе. Старший чиркнул зажигалкой, подкуривая сигару. — Конечно дорог, тебе ли не знать, сколько приходится выкладывать на их содержание. Мужчина поёжился от первых холодных капель, упавших на его всё ещё пылающую кожу. — Как это в стиле Ким Намджуна, мерить всё банкнотами. — Ты не ответил на мой вопрос. Младший внимательно вглядывался в озаренное огоньком лицо брата. — Всё нормально, только дай ему пару дней отдохнуть. — За это можешь не беспокоиться, я должен уехать из страны. — Надолго? Джин помог встать и отряхнуться. — Нужно уладить дела и навестить нашу сестрёнку, думаю, пора вывести её в свет. Присмотришь за клубом? — Да. Но ты же хотел другое попросить, — Ким старший открыл дверь машины, застыв на секунду, — ты хочешь, чтобы я присмотрел за ними, так ведь? — Я хочу, чтобы к моему приезду мелкий паршивец лежал в моей постели с широко раздвинутыми ногами. Справишься? — Джунни, ты всегда сомневаешься в моих способностях. Может, хватит?