Афоризм

♫ J. Ralph & Anohni — Manta Ray // Marika Hackman — Retina Television Они встречались на складе. Невероятное клише. Гангстеры, мускулистые охранники, водители и еще какие-то люди — просто бесполезные тела — стоят вокруг них на старом складе, пол покрыт пылью и пахнет собачьим дерьмом, никаких окон и людей с фонарями, никто не освещает темноту экранами телефонов. Если подумать, это было не такой уж плохой идеей. В такой дали от города не велось видеонаблюдение, и полицейские нечасто бывали здесь в воскресенье ночью, когда здесь обычно можно было найти детей, которые курят травку или используют свободное пространство, чтобы устраивать вечеринки или пить дешевый ворованный алкоголь. Цзянь И знал, что вместо этого они отправятся вниз по дороге, в сторону баров или нового гей-клуба, и остановят машины на улицах с громкой музыкой, от которой качаются фонари и трясутся стены зданий. Так что они, судя по всему, были в безопасности. Они могли встречаться, и разговаривать, и обсуждать международную контрабанду и перевозку героина без особых затруднений. Мужчина был кувейтцем, сикхом, эмигрировавшим из Индии, и довольно прилично говорил по-китайски. Цзяню было даже любопытно узнать о его прошлом, но спрашивать он не стал. Они не стали пожимать друг другу руки — это было не заседание по слиянию предприятий, где сидят в офисе, маются всякой херней и беседуют о том, сколько денег зарабатывают ежегодно. Здесь было грязно, и они плохо видели друг друга, но тюрбан мужчины напротив был огненно-оранжевым, а Цзянь И был довольно бледным, так что он знал, что вокруг него наверняка виднеется слабое свечение. Все остальные были в черном и сливались с пыльной темнотой. — Так ты сын Цзяня, — сказал он. Он оставался безымянным, однако знал имя Цзяня. Цзянь И подумал, что это не очень-то справедливо, но был не настолько заинтересован, чтобы спрашивать. Его голос был успокаивающим, но Цзянь И не был уверен, что это стоит расценивать как хороший знак. — Вы хотели пятьдесят четыре килограмма? — спросил Цзянь И. Мужчина рассмеялся. Звук эхом разнесся по складу, заставив их заметить, что их группа посреди помещения занимает не так уж много места. Вокруг них не было ни единого живого существа. Только отзвуки человеческого голоса отталкивались от стен и металлических конструкций и заполняли собой гробовую тишину. — Да, ты его сын, — весело сказал он. — Вы попросили заняться этим именно меня, — сказал Цзянь И. — Мне жаль, что остальные члены группы оказались неспособны удовлетворить ваши потребности и самостоятельно провести с вами переговоры. — Я был заинтересован в тебе. — Прошу прощения, но я не слишком заинтересован в вас. У меня есть планы. Если конкретнее — Чжэнси. Он либо пошел к нему домой и, возможно, остался там, либо зашел, увидел, что там никого нет, и тут же вышел. Цзянь И не знал, какой вариант он бы предпочел — хотел бы он, чтобы он был там, когда (если) он вернется, чтобы увидеть его взгляд, который будет даже болезненнее любых вопросов о том, где он пропадал. Цзянь И знал, что когда все это закончится, его еще долго будет тошнить. — Ты сказал, что я не обязан делать это, Фэнг. Два года. Два гребаных года, и я был бы в твоем распоряжении. — Я ничего не смог сделать, Цзянь И. В противном случае сделка бы не состоялась, и… Я быстро теряю власть. — Это означало, что он быстро теряет людей на своей стороне. Людей, которых назначил отец Цзяня И. Он, кажется, никогда в жизни еще не был так зол. Он уставился на Фэнга, сидящего в машине — человек-гора немного за сорок, который казался на удивление молодым с учетом работы, которой он занимался. Фэнг не смог долго удерживать его взгляд — никогда не мог. Он говорил, что это было почти как смотреть на более тихую и спокойную версию его отца, и Цзянь И видел в этом исключительно стыд и чувство вины из-за провала. Цзянь И подумал о людях, стоявших позади него. О тех, кто покрывал порезами его спину, а Фэнг приводил его в порядок мазями и перевязками. О тех, кто громко сигналил автомобильными гудками, и хохотал, и не давал ему уснуть, а Фэнг увозил его на машине по ночам, чтобы он мог вздремнуть, свернувшись калачиком на заднем сидении. Он задумался, сколько из тех, кто остался за его спиной, были людьми его отца (очевидно, немного), а сколько — нет (очевидно, куда больше). Еще он задумался, что это означало для него. Вероятность того, что ему при первой же возможности выстрелят в голову, была не меньше вероятности того, что они застрелят кувейтца. Мужчина кивнул. — Конечно, у тебя есть планы. Молодой симпатичный человек вроде тебя. Всегда занят. Цзянь И проигнорировал это, тем более что он вообще не был уверен, что мужчина подразумевал то, что произнес. — Вы должны понимать, что это будет непросто, и я говорю это не из высокомерия или ложной скромности. — Я знаю. — Это также означает, что мы с моими людьми не берем на себя никакой ответственности за ход этой операции за пределами воздушного пространства Китая. Мы можем помочь вам с вывозом. Мы не можем помочь с ввозом. — Я разберусь с кувейтцами. — Вот так просто? — А есть другой способ? — Возьмите лодку. Не пытайтесь пройти через таможню. Доплывите до Бахрейна и пройдите там границу. — Недостаточно времени на это. — У вас в распоряжении есть люди, которые не против быть повешенными, если их найдут? — Все умирают. Лучше умереть, рискуя ради денег. Цзянь И поколебался, затем пожал плечами. Это была не его проблема. Он не мог думать о сентиментальности всей ситуации, когда эти люди смотрели на него вот так. Не видели его лица, но все равно смотрели. — Если вас поймают, вы потеряете не только людей. — Думаешь, тех, кто ловит, нельзя подкупить, Цзянь? Если китайцев можно и сингапурцев можно, то я уверен, что кувейтцы тоже поддаться. — Вы ввозили контрабанду в Сингапур. — Это было почти… весело. — Точно, — сказал Цзянь И. Он не думал, что мужчина подобрал подходящее слово, но его тон был на удивление жизнерадостным для полуночной встречи по поводу доставки пятидесяти килограммов героина в арабское государство, где за незаконный сбыт наркотиков приговаривают к смертной казни. У мужчины в руке было что-то вроде дипломата, и Фэнг встал перед Цзянем, закрывая его собой, когда он опустился на колени, чтобы открыть его, потому что уже не один раз кто-то направлял на него пистолет, нередко даже просто за то, что он — сын своего отца. Оказалось, что в нем были только бумаги: копии электронных писем, фотографии и уклончивые сведения о контактных данных. — Вот что мы сделали в Сингапуре. Я хочу повторить то же самое. Но контроль над китайским пограничным контролем в ваших умелых руках. — Он произнес это так, словно наслаждался этой фразой, словно хотел особенно подчеркнуть ее, чтобы убедиться, что они точно услышали. Фэнг забрал у него бумаги и снова встал рядом с Цзянем. Цзянь И нахмурился. — Мы сделаем все возможное, чтобы соответствовать этой схеме, но если что-то из того, что сработало ранее, не сработает сейчас, мы будем действовать иначе. Это не обсуждается. Или вы соглашаетесь с нашими условиями, или мы не будем работать вместе. — Вы потеряете очень ценного клиента. — Вы не клиент, — сказал Цзянь И. Он почувствовал, как люди позади него зашевелились. Они уже подставляли его во время небольших совещаний в России — просто чтобы проверить, как он справится. Их никогда не устраивал результат, и они, прищурившись, наблюдали за ним, за тем, как он разговаривает с людьми, словно ему плевать, словно он совсем не уважает вещи, которые поддерживает. Но они заблуждались, полагая, что он их поддерживает. Что его не заставили заниматься этим. Что у него есть выбор. — Мы так не работаем. Никто не ценен для нас настолько. Мужчина почесал подбородок с густой бородой — возможно, она была седой, но в темноте казалась черной. — Очень хорошо, — сказал он, не слишком озабоченно, но Цзянь И знал, как при желании можно казаться безразличным, так что он не был уверен, что ему удалось убедить его. — Я думать, вы не используете свой самолет. Цзянь И покачал головой, не желая знать, откуда мужчина узнал о собственных летательных аппаратах его отца. — Частные самолеты обыскивают тщательнее, они подозрительнее в подобных случаях. Проще засунуть их в коммерческую жестянку. Затем Цзянь И спросил, есть ли у них конкретная конечная дата. — Кувейтцы-мусульмане отмечают рождение Мухаммеда третьего октября. Многий персонал уходить в отпуск. Цзянь И попытался посчитать числа, но в голове было пусто. — Это через две недели, — сказал он. Меньше. — Вы не можете это сделать? — Это через две недели. — Какая жалость. Цзянь И стиснул зубы. — Вы доплатите нам за организацию договоренности с пограничным контролем. Они не смогут обработать документы так быстро. Мы не сможем перевести им деньги при стандартном налогообложении. Они не пройдут таможню. — Я… — Заплатите сверху. — Цзянь И, — произнес Фэнг низким, тихим голосом. Цзянь И ненавидел, когда он так делал, словно властный отец, который видит, как его ребенок косячит, и вынужден вмешаться. Ему против всякого здравого смысла захотелось, чтобы рядом с ним был Чжэнси. Или — возможно, даже лучше — Хэ Тянь. Они бы знали, что делать. Они всегда знали, что делать, лучше него: знали, как перемахнуть через школьный забор, когда им не хотелось идти в школу, знали, куда можно забраться, чтобы оглядеть город с высоты и почувствовать себя ничтожным, глупым богом. В детстве он просто плакал и нуждался в ком-то, кто мог взять его за руку, когда все катилось к чертям, и порой ему хотелось этого и сейчас, только вот теперь он не имел на это права. Но мужчина сказал: — Хорошо. Если надо, мы доплатить. И Цзянь И кивнул. Потому что он занимался этим почти три года, и он уже не был ребенком, и если они хотели этого — он, блядь, сделает это. И на самом деле две недели — это даже здорово. Потому что это означало, что ему всего две недели придется врать Чжэнси по поводу того, где он находится — в гостях у несуществующего друга по школе, — пока он будет оплачивать пограничный контроль и проверять, что пакетики с героином замаскированы и надежно закреплены среди строительных материалов, наполнителя для матрасов и подушек и упаковок с детскими сладостями. К тому же, нужно будет разбить партию на части. Сделать все сразу не получится. А ему придется сидеть на парковке возле аэропорта целый день, может, пить пряный латте из «Старбакса» — будет октябрь, у них должны быть осенние спецпредложения, так ведь? — и ждать, пока не взлетят самолеты. — Вы хотели обсудить еще что-нибудь? — сказал Цзянь И. — Я платить вам сейчас? На какое-то время Цзянь был озадачен. Он думал, что оплата производится наличными? То есть, типа, в этом маленьком дипломате у него тридцать миллионов юаней? — Нет, — сказал Фэнг, выступая вперед. — Наши бухгалтеры свяжутся с вами. — Счета, — ответил он, почти усмехаясь. — У вас есть команды, у меня есть только я. — Вы полетите сопровождающим в Кувейт? — Нет. Я поехать раньше. Проверить, что все довезли в целости. Мое имя не должно быть связано с этой поставкой. — Вы не хотите увидеть товар? — спросил Цзянь И. До этого у него бывали мужчины и женщины, которые предпочитали попробовать. Пробежаться пальцами, приблизить лицо и вдохнуть. Некоторые просто стояли и смотрели и посылали сделать это кого-то другого. Другие просто ставили подпись (не в буквальном смысле — нельзя было вести такого рода бумажную работу), и все дело заканчивалось довольно быстро. Ему нравились подобные люди. Успокаивало знание того, что, вероятно, ему больше не придется встречаться с ними, а если в следующий раз они решат обратиться к ним, то, скорее всего, все обсуждения будут происходить по Скайпу. Его улыбка была почти что доброй, и Цзянь И задался вопросом, насколько хорошо он знал его отца. — Я доверяю тебе, Цзянь, — сказал он, застегивая вязаный кардиган, в который он был одет — словно собирался в церковь. — Сарбат да бхала. И Цзянь И кивнул, глядя, как люди провожают его к машине. Не стоит говорить такое, пока ты не избежал петли, — подумалось ему.

***

Чжэнси не должен был быть разочарован, когда вечер сменился темной ночью, а Цзяня все еще не было, хотя он обещал, что будет дома. В воздухе витало какое-то особое ощущение — молчание наступающей осени, легкий мороз, касающийся оконных стекол; затихающие дороги, гаснущие огни офисов в возвышающихся зданиях, которые были видны из гостиной Цзяня. Но это не означало, что город погрузился во тьму или замедлился хоть на минуту, просто все это превращалось в приглушенное спокойствие в его груди, и молчания становились дольше, а листья прилипали к лобовым стеклам автомобилей, напоминая людям, что настало время их гибели и скоро они исчезнут. Он объявился в его пустой квартире — Цзянь И дал ему ключ еще в первую неделю. Он отчасти ожидал, что Цзянь И будет лежать на диване в отключке, со слюной, стекающей по подбородку во сне, даже не осознавая, который час, а на телефоне будут беззвучно высвечиваться все его пропущенные звонки. Но нет. Подсветка на шкафу была включена и тускло горела в темноте, а в квартире никого не было. Это должно было встревожить его, обеспокоить его, но прошлой ночью, когда он пытался заснуть, перед глазами неотступно стояло выражение лица Цзяня — неужели это в самом деле был он? — и теперь он был почти рад, что его здесь не было, потому что это давало ему возможность побыть в месте, которое принадлежало ему и в котором все напоминало о нем, но не встречаться с ним самим. Чжэнси потрепал по голове Авель, которая встретила его у двери. Они сели вместе и лениво переключали каналы на телевизоре, и он скормил ей половину говядины с фасолью, которую нашел в холодильнике — судя по тому, что она оказалась вполне съедобной, готовил ее точно не Цзянь И. Он вытер руки о футболку и сделал глоток из банки с колой — практически безвкусной, с привкусом железа, который напоминал ему о крови из изрезанных десен. Тетради и учебники Цзяня были разбросаны по всей кухне и гостиной, обеденный стол был завален обрывками бумаги, лампочка ноутбука беззвучно мигала в темноте. Под грудой объявлений о продаже колец с бриллиантами и машин весь стол был беспорядочно чем-то заляпан, а на учебниках темнели пятна — Чжэнси знал, что его заставят за них заплатить, потому что кто еще, черт возьми, мог пролить кофе на школьное имущество, кроме него? Почерк был мелким, словно пытался спрятаться, иероглифы сжимались, заключенные между строк, и неразборчиво наползали друг на друга. Чжэнси подумал, что раньше он не писал вот так, с какой-то нервозной горячностью, словно его рука тряслась, а ручка пару раз срывалась, как будто он отчаянно старался успеть записать слова, прежде чем забудет их. Там были короткие, отрывочные записи: адрес где-то в Нанкине, какой-то незначительный факт об онлайн-рекламе, который, видимо, он использовал в качестве вступления к эссе, список продуктов, которые нужно было купить и которые он так и не купил (шкафы все еще пустовали, в холодильнике оставалась только упаковка колы и несколько старых пачек готовой лапши), и все это вперемешку с целыми страницами конспектов и эссе, и Чжэнси понадеялся, что он хотя бы не сдавал их вместе с этими каракулями. Чжэнси провел пальцами по исписанным листам. Может, ему стоило бы уйти, вновь подумал он. Может, ему стоило бы беспокоиться посильнее, потому что он понятия не имел, где носит Цзяня. Может, ему стоило бы подумать о том, что он, словно призрак, бродит по квартире человека, который, возможно, сейчас вообще не в Китае, хотя его паспорт и лежал в ящике в столике у входной двери и он не взял с собой стопку маньхуа с автографами, за которой присматривал Чжэнси, когда он исчез в первый раз. На самом деле, все это не значило ровным счетом ничего, и Чжэнси обежал глазами квартиру с белыми стенами и дорогущей мебелью и решил, что ему не слишком-то хочется задумываться об этом. Он сел обратно на диван и продолжил смотреть телевизор. Время приближалось к двум часам, когда он в очередной раз переключил канал. Свет был выключен, Авель спала, свернувшись калачиком возле батареи в коридоре, которой приходилось согревать воздух в слишком большом пространстве, так что в доме всегда было прохладно. Цзянь И мог войти в любую минуту, вполне возможно, что за его телевизором тоже велось наблюдение, но он все равно переключил. Звук был отключен, и он просто смотрел, как тела извиваются на экране, странном и туманном в темноте комнаты, светящемся, словно яркий запрещающий знак. Он видел неясные очертания экрана, слышал тихий треск электричества, ощущал, как свет проникает наружу и заряжает руки статической энергией, засмотревшись на тихие вздохи, кудрявые волосы и звуки трения, затерянные где-то в кнопке беззвучного режима. Его палец замер над этой кнопкой на пульте, но он так и не нажал ее. Вместо этого он позволил свободной руке забраться под футболку, провел по груди ладонью, холодной и влажной от очередной банки колы, которая сводила зубы сладостью и так и не утолила жажду. Спустился по подтянутому мускулистому животу, а затем ниже, не осознавая, насколько возбужден, пока не обхватил себя и не издал что-то вроде всхлипа, стиснув челюсти так, что зубы чуть не сломались. Он не делал этого уже несколько недель. Не позволял себе прикасаться к себе с тех пор, как вернулся Цзянь И, а в постели у него не было девушки, готовой ласкать его, пока он опускал голову между ее влажных бедер и притворялся, будто не слышит ее, не чувствует ее вкус, а все это — лишь часть обмена. Поначалу движения были медленными, потому что он так страстно желал этого, что как только пытался ускориться, его начинала бить дрожь. Он откинул голову на спинку дивана, упираясь ногами в деревянный пол с такой силой, что их в любой момент могло свести судорогой, все тело было неподвижно, напряжение скручивалось тугой спиралью от медленного жара и тихого звона чего-то одновременно холодного и невыносимо горячего, шея залилась краской, футболка прилипла к взмокшей груди, тела на экране изгибались в молчаливом, меланхоличном экстазе, и, боже, если бы Цзянь И сейчас был здесь, он бы мог стоять на коленях, открыв рот, глядя прямо на него, готовый… Черт. Он отпустил себя, убрал от себя руки, развернул их ладонями вверх, словно им нельзя было доверять. — Что ты творишь? — спросил он себя, на диване Цзяня И, отдрачивая себе под дешевое порно, где макияж сполз с лиц в первые пять минут, а парни продолжали беззвучно повторять «О да», а девушки говорили «М-м-м» — даже в тишине было очевидно, что на большее они просто не способны. Где, черт возьми, хоть какая-то многогранность? Почему прожектор светит на них так ярко, что тени просто исчезают, а кожа выглядит чересчур светлой, а их глаза даже не затуманиваются, когда они таращатся прямо в камеру, чтобы убедиться, что они все делают правильно и получат свои гребаные деньги. — Что ты творишь? — повторил он. Встал, вытер руки о расстегнутые джинсы — скрываться было, в общем-то, не от кого. Он выключил телевизор, прошелся по темной квартире, ощущая ноющую боль, дрожа от холодного пота и мучительного возбуждения, и… Черт… Шатаясь, рванулся в спальню Цзяня, где на кровати валялась его футболка, прижал ее к лицу и вдохнул — шампунь с ванилью, что-то сладкое и запах секса, — едва успел снова обхватить себя рукой, и… И… И… И… Мир перед его глазами взорвался звездами.