Афоризм

♫ Gem Club — Speech of Foxes — Ты какой-то странный. — Что? — Ты. Ты… нервничаешь, что ли. Тише, чем обычно. — Я в порядке, — сказал Гуань Шань. Стряхнул ладонь со своей шеи. В обычное время она показалась бы теплой и надежной, в каком-то роде закрепляющей. Но теперь она казалась тяжелой и давящей и заставляла его ощущать происходящее слишком отчетливо. — Ты не заболеваешь? — Я же сказал, я в порядке, Хэ Тянь. Короткое молчание — слова эхом пронеслись по квартире. А затем Гуань Шань услышал вздох. — Ничего не хочешь мне рассказать? — спросил Хэ Тянь. Это прозвучало так тихо, что Гуань Шань застыл. Так… так прицельно. Словно он спрашивал о том, на что уже знал ответ. Он сглотнул. Сказал: — Что? Наконец повернулся. Положил кухонный нож, вытер руки посудным полотенцем, висевшим на плече. Хэ Тянь стоял, прислонившись к стойке, скрестив руки, вены на предплечьях темнели в тусклом кухонном свете, окна запотели от закипавшего на плите карри. Его выражение было… странным. Смущающим. Осторожным. Не злым и не убеждающим, потому что он отлично знал, когда Гуань Шань чего-то ему недоговаривал. Оно было тихим. Странно домашним. Словно он и вправду беспокоится. Словно, если Гуань Шань все расскажет ему, он его не осудит, словно он просто поможет ему. Выслушает его. Возьмет его за руку, как это делают в фильмах, и скажет, что они со всем справятся вместе. Но Хэ Тянь не был настолько другим. А Гуань Шань не был настолько доверчивым. Ему хотелось бы быть. Хотелось бы суметь просто рассказать ему. — Ничего, — наконец выговорил он. — Я в порядке. Честно. Хэ Тянь пристально взглянул на него. — Ты знаешь, какой процент людей говорит, что они в порядке, когда это не так? — Есть статистика? — Понятия не имею. Но готов поспорить, что до хрена. Гуань Шань почти закатил глаза, но Хэ Тянь, кажется, шутил не ради веселья. Он продолжал смотреть на него. — Честно, — повторил Гуань Шань. — Я в порядке. Просто… — Просто? — Я встретил… встретил одного человека на днях. Знакомого со времен старшей школы. — Так. — Человека из банды, в которой я состоял. Хэ Тянь передвинулся. — Ага. Гуань Шань отметил, как его руки скрестились, на этот раз плотнее, как напряглись сухожилия, а ладони, кажется, сжались в кулаки. Челюсть сдвинулась. — Ты встретил его? — уточнил Хэ Тянь. — Поговорил с ним. Он… предложил мне работу. — И ты отказался. — Я отказался. Что-то в нем, кажется, выдохнуло, и Гуань Шаню не было ни больно, ни обидно осознавать, что Хэ Тянь подумал, будто он мог согласиться. Потому что такое было возможно. (Вообще-то так на самом деле в итоге и случилось.) Потому что Хэ Тянь знал его, возможно, даже лучше, чем он предполагал. Знал, что в этом все еще сохранялось для него некое очарование — потому что это давало ощущение безопасности. Некую гарантию. Слепую, самонадеянную уверенность бонусом к ножам, наркотикам и пистолетам. А для кого-то вроде Гуань Шаня, у которого никогда не было ничего, это уже немало. — Ты… я… Ты ведь рассказал бы мне, если бы что-то случилось, правда? Гуань Шань опустил взгляд в пол. Кивнул. — Да. Ничего не случится. Я выразился достаточно ясно. — Потому что я не смогу… Не смогу защитить тебя. Мне пришлось бы передать им любую информацию, которой я обладаю, если… — Я же сказал, нет. Мы просто поговорили. — Гуань Шань… Гуань Шань издал раздраженный звук. — Серьезно? Ты хотел узнать, что не так, я рассказал тебе, а теперь ты мне не веришь? Моя версия правды тебя не устраивает? — Я просто не хочу, чтобы ты связывался с этим. — Приди в себя, Хэ Тянь. Ты сидишь у монитора и смотришь, как люди двигаются, словно муравьи, и чувствуешь себя богом. Так ведь? Ты вообще ничего не знаешь. Слова, когда он произнес их, были полны злобы. Но они также были правдивы, и поэтому, вероятно, Хэ Тянь повернулся к нему спиной, прижав ладони к стойке, плечи напряглись, и он напоминал леопарда — выжидающего, готового к броску. — Ты не знаешь, Хэ Тянь, — тихо продолжил Гуань Шань. — Ты не знаешь, каково это. Не знаешь, насколько это… отвратительно. И все это укрыто одеялом из иллюзий, самоуверенности, какого-то странного идеализма и стадного чувства, и это… просто играет с тобой злую шутку. Насилует тебя. Ясно? Это остается с тобой навсегда. Это никогда не проходит. Это… это не экран компьютера. Нет. — Это остается с тобой навсегда. Где-то в глубине этой фразы скрывался вопрос. Гуань Шань сглотнул. — Знаешь… Знаешь, почему меня зовут Рыжим? — Почему. — Дело не в волосах. Потому что… потому что, когда я только начал, я даже не умел толком пользоваться ножом, — сказал он. Не мог поверить, что произносит это. Признает все это. Он никогда не думал, что расскажет кому-нибудь. Не думал, что это произойдет не потому, что ему так захотелось, а потому что ему придется сделать это и потому что это прекрасная уловка. — И… и мы занимались просто резней. Сцеплялись с другими бандами, едва завидев их, и просто рубили. И целью было нанести как можно больше ущерба. И все. Но я… не знал, как серьезно ранить кого-то или что такое чертово убийство. И я просто… полосовал ножом во все стороны, потому что не знал, где конкретно нужно резать. И на мне было столько крови. Насквозь пропитывала одежду. Пропитывала кожу. Пропитывала волосы. И это прозвище было… Оно было… абсолютно банальным. Но я помню, как однажды пришел домой и взглянул в зеркало — было так темно, что мама ничего не увидела, — и я был абсолютно алым. Рыжим*. — Почему ты мне это рассказываешь, Гуань Шань? — Не знаю. Я не знаю. Мне нужно было, чтобы ты знал. Сколько проблем это мне принесло. Во сколько неприятностей я вляпался из-за этого. Как я до сих пор… до сих пор расплачиваюсь за это. — Пожалуйста, не возвращайся. — Что? Гуань Шань уставился на него. Хэ Тянь все еще стоял к нему спиной. Но на этот раз он заметил, что его руки, прижатые к стойке, трясутся. — Пожалуйста, не возвращайся к ним. — Я… — Потому что я хотел бы иметь возможность сказать, что могу тебе помочь, но сам не уверен, что могу. — Я знаю, что ты можешь, — сказал Гуань Шань. Подошел к нему, обвил руками его за пояс, скользнул ладонями в передние карманы его джинсов. Положил подбородок ему на плечо, вдохнул его запах: мята и сигареты. Сказал: — Знаю, потому что ты бываешь невероятно устрашающим со всем, что порой берешь на себя. Я не вернусь, потому что не хочу, чтобы тебе пришлось делать это. Даже сильнее, чем ты. — И это все? — пробормотал Хэ Тянь. — Это все, что было? Больше ничего? — Больше ничего. Честное слово. Они какое-то время не двигались, и Гуань Шань ждал, продолжал стоять так, пока таймер на духовке не запищал. Пока Хэ Тянь не начал дышать нормально и он не сумел развернуть его голову и поцеловать его через плечо, медленно, мучительно, дрожа. Это было так нежно, и ощущение от этого заставило Гуань Шаня возненавидеть себя еще сильнее. Они ужинали вместе, сидя за обеденным столом Хэ Тяня, потому что Хэ Тяню нравилось ощущение того, что они вместе делят нормальную трапезу, хоть он и не мог признать, что мечтает о чем-то настолько домашнем. Стук ложек по керамическим мискам заполнил квартиру. — Так чем они занимаются? Хэ Тянь бросил на него взгляд над стаканом с водой, поднесенным к губам. — Кто? — Банда, за которой ты следишь. Чем таким они занимаются, если ты так… обеспокоен. Хэ Тянь сглотнул. — А почему ты хочешь знать? — Просто любопытно. Тот парень… Он сказал, что теперь у них все обстоит иначе. — Брат убьет меня, если узнает, что я что-то сказал. И Гуань Шань ответил: — Я не… Я никому не расскажу. — Не стал упоминать тот факт, что он сам уже рассказал ему и Цзяню с Чжанем достаточно. — Кому мне рассказывать? Хэ Тянь откинулся назад, прочистил горло. — Есть… склады. Рядом с промышленной зоной. Думаю, они используют их в качестве… Не знаю. Места для хранения. Места для встреч. Их лица обычно скрыты, так что трудно разглядеть, кто это, но… Ну, они появляются там достаточно часто, так что, думаю, команда по распознаванию лиц скоро соберет по кусочкам данные с камер. — У вас есть подобное оборудование? — спросил Гуань Шань, хотя ответ его уже не особенно интересовал. Сердце колотилось в груди, телефон прожигал в кармане дыру. — Да. Мой брат… вложил в это немало средств. — И что, полиция вышлет туда отряд спецназа или что-то в этом роде? — Мы не работаем с полицией. Только с МГБ. Им решать, что делать с информацией, а мы технически лишь собиратели данных, если не считать главные ветви безопасности, что у нас есть, и юридический отдел. Я не отношусь к правоохранительным органам. — То есть они могут вообще ничего не предпринять. — Могут, — согласился Хэ Тянь. Он встал, направился к холодильнику и вытащил две бутылки пива и открывалку — по всей видимости, это был один из тех самых вечеров. Он передал одну Гуань Шаню, затем открыл свою и сделал медленный, большой глоток, скользнув обратно за стол. Ему каким-то образом удавалось, обхватив губами горлышко бутылки, с каплей жидкости, блестящей на нижней губе, с плавными движениями горла выглядеть сексуально, сидя на стуле, не позволявшем ничего, кроме позы чиновника с идеально прямой спиной. Гуань Шань сглотнул, сделал маленький глоток из своей бутылки — пиво всегда хорошо сочеталось с его дымящимся карри. — Так это… Вы следите только за складами? А в других местах они тоже работают? Хэ Тянь покачал головой. — Не хочу больше об этом говорить. И Гуань Шаню пришлось кивнуть и слегка пожать плечами, словно все нормально. Словно ему не слишком-то нужно это знать. Просто легкая заинтересованность из серии «как работа, дорогой?» Но что-то в его груди сжималось, и он цеплялся за бутылку слишком крепко, внезапно осознавая собственное тело чересчур отчетливо. Он не знал, что еще сказать. — Как мама? — спросил Хэ Тянь, рассеянно, словно хотел знать, но в данный момент находился где-то не здесь. Он гонял несколько рисинок ножом по тарелке. — Нормально. Она все еще на антибиотиках, и они… вызывают сонливость. Она много спит. Это было правдой. Их диалоги происходили лишь тогда, когда Гуань Шань садился на край ее кровати, чтобы убедиться, что одеяло укрывает ее как следует и что она достаточно ест и пьет. Неделю назад он звонил врачу — спросить, нормально ли то, что она настолько не в себе, потому что ее слова были невнятными и она, кажется, не осознавала время. И Гуань Шань испытывал какое-то мрачное удовлетворение по этому поводу. Потому что это означало, что она не замечала, как он выскальзывает из дома по ночам. Как он получает сообщения, означающие, что ему необходимо уйти без лишних вопросов. Так ему не приходилось постоянно ей лгать. И врач сказала, что это продлится недолго, что курс антибиотиков уже скоро заканчивается и ей, скорее всего, не понадобится больше дополнительных лекарств, помимо ее обычных назначений. И именно во время этого диалога он осознал, что, как и у маминого лечения, у всего должна быть конечная точка. И задался вопросом, относится ли это к Дай Линю. Задался вопросом, что он скажет, когда наконец оплатит все мамины счета. Что скажет, когда перерастет необходимость быть их частью. Но его заботой никогда не было беспокойство по поводу того, что сказать Дай Линю. Его больше заботило, что он может сделать. Потому что он знал, что Гуань Шань не намеревался задерживаться дольше, чем ему было необходимо. Он относился к этому как к работе в ночную смену на заправке — временно, непостоянно, без всякого планирования на будущее. Но Дай Линю нравилось делать вид, что ему недостаточно ясно показывали некоторые вещи. Нравилось заставлять людей чувствовать, будто они что-то скрывают от него. Словно косвенным образом они как-то его подвели и в следующий раз должны стараться получше. И обычно это было правдой, но часто не было. Так что когда Гуань Шань сдаст ножи и пистолет, которые ему выдали (он хранил его в ящике с отцовскими вещами, в том самом ящике с запечатанными наушниками от Хэ Тяня), Дай Линь взглянет на него и усмехнется и скажет: «Что, ты думал, это будет так просто?» И Гуань Шань надеялся, что сильная его часть скажет «да», и у него хватит смелости просто уйти, не оглядываясь. Но слабая его часть гадала, станет ли он сопротивляться, когда Дай Линь не позволит ему просто уйти. Как Дай Линь в последнее время все чаще напоминал ему: они расширяются. Контакты имеют больше значения, суммы наличных становятся крупнее и переводятся сразу на карту, ничего слишком физического, позволяющего им запачкать руки сильнее необходимого. Как и сказал Хэ Тянь, это превращалось в бюрократию. И все это означало, что теперь сказать «уйти» было куда проще, чем сделать это. Хэ Тянь кивнул. — А ты… подумал еще? По поводу того, чтобы остаться здесь? Переехать сюда? — Подумал, — медленно ответил Гуань Шань. — И что решил? Гуань Шань потер лоб ладонью, холодной и влажной от бутылки. — Я хочу этого, — сказал он. — Мама, кажется, была не против, перед тем… перед тем, как это случилось. Но я просто… Мне нужно, чтобы она поправилась, прежде чем мы решимся на что-то настолько масштабное. «Мне просто нужно», — подумал он, — «перестать сбегать из дома по ночам, чтобы убедиться, что сделка проходит нормально. Мне просто нельзя давать тебе еще один повод подумать, что что-то не так». Хэ Тянь плотно сжал губы, и его глаза светились, словно он безуспешно пытался скрыть улыбку. — Сколько это займет? — спросил он. — Пару недель? Может, месяцев? — Его мать к тому времени должна поправиться, а он к тому времени должен уже все оплатить. Должен. Впрочем, никакой уверенности в этом у него не было. — Ты будешь здесь на Рождество? — Я… Да. Возможно. Хэ Тянь с шумом выдохнул, кивнул. — Хорошо. Это звучит… здорово. — Впрочем, нам надо об этом поговорить. Потому что… Я не могу просто жить за твой счет, Хэ Тянь. Это неправильно. Я не хочу, чтобы меня содержали или что-то такое. — Я тебе уже говорил. Это не может быть за мой счет, если я сам живу здесь бесплатно. — Но… — Никаких «но», — отрезал Хэ Тянь. — Если тебе так хочется, будем делить счета за продукты. И все. — Можно подумать, нам надо их делить. Я и так все покупаю и готовлю для тебя. — Да, и я плачу тебе. И ты готовишь не все. Гуань Шань выразительно взглянул на него. — У тебя в холодильнике контейнеры с проставленными днями недели, Хэ Тянь. — Отлично, — пробормотал Хэ Тянь. — Благодаря тебе я звучу как безработный нищеброд. На это Гуань Шань рассмеялся. Он представил себе это. Хэ Тянь в поношенной грязной одежде болтается по Нанкину без дела и курит — вероятно, не те дорогие ментоловые сигареты, что он обычно покупал. Не вписывалось в образ. Хэ Тянь наблюдал за ним с легкой улыбкой в уголках губ. Ему нравилось смотреть, как Гуань Шань смеется, нравилась слушать это, и Гуань Шань прекрасно это замечал. Но в эти моменты он чувствовал себе странно… оцененным. Словно он был статуей или картиной, каждым кусочком которой Хэ Тянь восхищался. — Останешься сегодня на ночь? — Не могу. — Работа? — Нет. Мама. — Ты так давно не оставался. — Я знаю, — ответил Гуань Шань, сглотнув. — Просто… Сейчас все немного… — Тебе незачем оправдываться, — сказал ему Хэ Тянь. — Я этого не хочу, — он встал и начал собирать тарелки со стола. — Думаю, я просто скучаю по тебе. Гуань Шань был не в силах как-либо назвать чувство, которое он испытал в тот момент. Возможно, потому, что он мельком увидел лицо Хэ Тяня, и на нем было написано смущение и очевидное непонимание. Может, потому, что Гуань Шаню хотелось сказать ему, что он тоже по нему скучает, потому что это было правдой. Он очень скучал. Может, потому, что несмотря ни на что, они не бывали вместе так часто, как им хотелось, исключительно из-за него. Потому что он тайком сбегал по ночам, чтобы подменить Дай Линя, пока тот заключал сделку. Потому что он ждал и следил за тем, как полицейские меняют направление, чтобы их не поймали. Потому что он проверял, чтобы какие-то малолетки отвешивали в мешки ровно столько кокса, сколько нужно, и проверял, что все хранится и поставляется так, как надо. И даже сейчас, когда они были вместе, Гуань Шань прислушивался к словам Хэ Тяня не потому, что хотел услышать тембр его голоса, от которого у него раньше бегали мурашки по коже — и до сих пор бывало, когда ему не нужно было слишком много думать — а чтобы запомнить их и передать Дай Линю. То, что он чувствовал, было неповторимой смесью любви, вожделения и горького послевкусия предательства, и ощущение этого на языке было просто отвратительно.

***

Гудки длились недолго, когда Гуань Шань позвонил, поднимаясь по лестнице на свой этаж. Лампочка на лестничной клетке была сломана, мигала и гудела. Пахло мочой и кислотой, вокруг валялись пустые упаковки от презервативов, иголки и пакеты из «Макдональдса». К тому времени он уже привык к этому — привык к запаху. Он ощутил его, как только выбрался из машины Хэ Тяня — позволил ему поцеловать себя с каким-то болезненным нежеланием, из-за которого ему пришлось зажмурить глаза и просто уйти, потому что они не могли больше ничего сказать. Он знал, что Хэ Тянь провожает его взглядом, не просто чтобы убедиться, что он добрался в безопасности, но еще и потому, что он пытается понять, что за хрень вообще происходит, — и почувствовал, что вновь становится частью всего этого. Трудно дифференцироваться от всего дерьма, которое выбрасывают люди, еще труднее — от себя самого. — Уже поздно, Рыжий, — произнес голос с металлическим призвуком из динамика. Он использовал старый телефон, который кто-то продавал на «eBay». Экран был разбит, половина кнопок не работала, но для его нужд он вполне подходил. — Вы должны прекратить использовать склады. Несколько секунд тишины. — Почему? Гуань Шань помедлил, подождал, пока группа ребят не разминется с ним на лестнице — большая, неясно вырисовывающаяся из темноты, бросающая на него взгляды, заставившие его напрячься. — За складами ведется контроль. Они знают, что мы их используем. Он услышал, как Дай Линь тихо выругался. — Блядь, — повторил он, и Гуань Шань представил, как он проводит рукой по волосам, стоя на кухне и наливая себе обжигающего спиртного на два пальца. — Ладно. Ты уверен? — Уверен. Это лишь вопрос времени, прежде чем они сумеют опознать тех, кто там бродит. А еще через некоторое время совершат туда набег. — Ебаный в рот. И куда мы должны все это перетащить? Я не собираюсь хранить это у себя дома. — Не знаю. Арендуйте хранилище где-нибудь в городе или что-то наподобие. Дай Линь усмехнулся. — Отличная идея, Рыжий. Отличная идея. — Я не вызывался искать для тебя решения, Дай Линь. Я сказал, что буду передавать информацию. Я не обещал ничего, кроме этого. — Я знаю. Я знаю. И… ты хорошо справился. И что Гуань Шань должен был ответить на это? «Спасибо»? Спасибо, что похвалил его за использование собственного парня в качестве гребаной пешки? Спасибо, что довел его до точки, где он осознал, что ни одни из отношений, которые ему доведется иметь, долго не продлятся, потому что он все испортит? Спасибо, что заставил его понять, какой же он кусок дерьма, раз вообще добровольно вызвался пойти на это? В конце концов он не сказал ничего, кроме: — Ты обещал тысячу юаней за любую информацию. Я получу их завтра. — Пятьсот. — Дай Линь… — Ты сказал, что будешь лезвием. Гуань Шань сглотнул. Ему хотелось плакать. Кричать. Гуань Шань почувствовал нож в кармане, который носил с собой просто на всякий случай, и почувствовал, как, словно изображение на медленно сдвигающейся камере, какая-то часть его тихо затухает и выключается. Он спросил: — Что я должен сделать? — В Лукоу есть группа, которая собирается проникнуть на нашу территорию. — Ты сказал, что это больше не война за территорию. — Это всегда останется войной за территорию до тех пор, пока мы не захватим Нанкин. — Нельзя овладеть городом, Дай Линь. — Можно. Когда ты становишься ответвлением Триады, можно сделать все что угодно.