Афоризм

♫ Halsey — Drive // The Weeknd — House of Balloons Гуань Шань счел ироничным тот факт, что чем больше Дай Линь давил на него, тем сильнее ему хотелось быть с Хэ Тянем. Это вообще-то было довольно контрпродуктивно, потому что он словно сам загонял себя в положение, из которого Дай Линю будет удобнее его использовать. Теперь он каждый день писал ему и спрашивал, что нового, потому что теперь он знал, что Гуань Шань заслуживает доверия. Что он выполнил обещание. Что на этот раз он сделал в точности то, что сказал. Гуань Шань не знал, должен ли он держать рот на замке. Не знал, стоит ли просто позволить Хэ Тяню все узнать. Не знал, стоит ли ему просто взять и попасться. Показать Хэ Тяню, какой он на самом деле человек. Показать ему, с каким человеком он встречается. Кого он целует. К кому прикасается. Кому звонит за обедом и за ужином и в минуты перед отправлением ко сну. Минуты, когда он выходил на холодный ноябрьский воздух — на балкон, из дома Дай Линя, из ресторанов и квартир, которые, пожалуй, были еще хуже его собственной. Минуты, которые когда-то могли заставить его смеяться, заставить его желать, теперь заставляли его плакать и ненавидеть. Но он все равно нажимал на кнопку звонка у двери в квартиру Хэ Тяня. Все равно готовил для них и не позволял Хэ Тяню приближаться, потому что на кухне он превращался в кошмар наяву: все ломал, все сжигал, все разливал. Потому что так вышло, что ближе всего к тому, чтобы забыть обо всем, он оказывался, когда был рядом с ним. — Я звонил тебе прошлой ночью. — Да, я работал. — Так, — сказал Хэ Тянь. Он загрузил тарелки в посудомоечную машину, положил таблетку и нажал кнопку «Старт». Повернулся к нему. — Слушай, мы можем прекратить это делать? Чем бы это ни было? Гуань Шань пробежал руками по волосам. — Что, Хэ Тянь? Прекратить что? — Ты жутко странно себя ведешь со мной. Не сказал и пары слов за ужином, — он покачал головой. — Дело во мне? Я… слишком давлю на тебя? Гуань Шань уставился на него, к горлу подкатывала тошнота и отвращение — он подумал, что дело в нем? — Что? Нет. Нет. — Это из-за той банды? Они… Они все еще общаются с тобой? Он издал раздраженный звук. Раздраженный не Хэ Тянем. Самим собой. Всем происходящим. Потому что почему ему хоть раз не могла предоставиться возможность контролировать что-то? Почему ему нельзя было сказать правду, когда он в этом так нуждался? Когда ему этого хотелось? — Дело не в этом. Это все из-за мамы. И работы. Хэ Тянь нахмурился. — Работы? Гуань Шань сглотнул. — Мой босс… Он хочет организовать слияние с крупной компанией или что-то в этом роде. Хочет стать их филиалом. — И он создает тебе проблемы? — Он не уверен, что оставит меня, если произойдет слияние. Возможно, они используют свой персонал. — Ты знаешь, что у тебя всегда будет работа, если она тебе понадобится, — тихо произнес Хэ Тянь. — Даже если только ненадолго. Ты это знаешь. — А ты знаешь, что я постоянно бешусь по пустякам. Хэ Тянь фыркнул и закатил глаза. — Все будет хорошо, — сказал он. Он вытер руки полотенцем, подошел к нему, скользнул ладонями под футболку на спине Гуань Шаня. Они были теплыми, а кожа — холодной, и он, дрожа, поднял на него взгляд. На кухне было темно, и глаза Хэ Тяня казались черными, как смоль, как угольно-темная пустота космоса. Гуань Шаню казалось, что если он будет смотреть в них достаточно долго, он может позабыть себя. Так что он моргнул, потому что это было опасно. Хэ Тянь склонился к нему, почти прижимаясь губами к его уху. — Позволь мне трахнуть тебя, — прошептал он. От ощущения этого у него по коже побежали мурашки; от дыхания, от вибрации. — Хэ Тянь… — Давай, — произнес он, а затем отстранился, положил ладонь ему на лицо, прижавшись большим пальцем к скуле, провел им по коже, по губам. Другая пальцами коснулась спины, передвинулась к основанию позвоночника. — Ты слишком напряжен. Гуань Шань почувствовал, как голова невольно склоняется вперед. — Хэ Тянь, я… — Позволь мне трахнуть тебя. Позволь мне трахнуть тебя, или можем просто посмотреть фильм, и я сделаю тебе минет, и пойдем спать. Выбирать тебе. Но ты не уйдешь просто так. Тебе это нужно. Гуань Шань сглотнул. Ему и правда придется выбирать. Потому что иногда последнее — фильм, губы Хэ Тяня, обхватывающие его член — было идеально, потому что это было чем-то новым и даже не имело особого отношения к ним — только к тому моменту, который они создавали. Это было естественно — то, чего у них никогда прежде не было и появилось лишь недавно. Ленивые рывки рук, пальцы, движущиеся и прижимающиеся к залитой румянцем коже, горячий рот Хэ Тяня, и он смотрел бы фильм лишь вполглаза, выгибаясь от удовольствия. И это всегда было тихо. И Хэ Тянь бы проглотил, потому что был странным и всегда говорил, что ему нравится вкус, и, даже не прополоскав рот, притянул бы Гуань Шаня для поцелуя — горячего, соленого, с его вкусом на языке — и они бы просто вернулись к просмотру фильма и, возможно, заснули бы еще до начала титров. Но когда Хэ Тянь трахал его… Это был не секс. Они не занимались любовью, как до этого бывало… один? Два раза? Редкие моменты, когда они осознавали, что это было, только после того, как это случалось, потому что это происходило только под действием подходящего настроения. Когда Хэ Тянь трахал его, это не было грубо, жестко и болезненно. Кроме, разве что, последнего, потому что это было мучительно и всегда только ради Хэ Тяня, кроме тех моментов, которые Хэ Тянь создавал исключительно для Гуань Шаня — целуя впадинку на шее, шепча ему на ухо какие-то мелочи о том, как он счастлив и как хочет быть с ним, крошечные неуверенности, заставлявшие самого Гуань Шаня чувствовать себя увереннее, хотя сейчас, скорее всего, от них только захочется плакать. Он попытался рассмотреть оба варианта. Попытался понять, чего он на самом деле хочет. Потому что не знал, предоставится ли ему после всего происходящего еще один шанс хоть на что-то из этого. Но все-таки попросил его трахнуть его, потому что знал, что на самом деле это единственное, чего ему хочется — не забыть, но забыться хоть ненадолго. Потому что Хэ Тянь отлично знал, как это сделать. Знал, как заставить его потерять чертов рассудок. И Хэ Тянь кивнул, провел его в спальню, переплетя его пальцы со своими. Снял с себя одежду, словно готовился к осмотру у врача, толкнул Гуань Шаня на кровать, когда тот тоже разделся. Сначала он оседлал его, расположив колени по бокам от его талии, потираясь членом о его член до тех пор, пока дыхание обоих не сбилось на дрожь, целовал его шею, и кровь приливала к коже, оставляя на ней синяки и засосы. А затем он вытащил тюбик смазки из ящика прикроватной тумбочки и начал отдрачивать ему почти небрежными движениями, размеренно и практически беспристрастно, пока бедра Гуань Шаня не начали толкаться навстречу, но безуспешно, потому что вес Хэ Тяня удерживал его на месте. И он отпустил его прежде, чем ему удалось кончить, лишь доведя его до края, и Гуань Шань нахмурился слегка раздраженно. Он слез с кровати и оглядел его, его напряженный от прилившей крови член, прижатый к животу, скользкий и истекающий смазкой. И Гуань Шаню захотелось сжать ноги, спрятаться, потому что Хэ Тянь смотрел абсолютно по-животному на него, растянувшегося на его простынях, уже покрытого потом и источающего запах секса, а ведь они еще даже не начали. Все тело было напряжено ожиданием и желанием, и Хэ Тянь знал, что сейчас даст это ему. Заставит его ощущать это еще не один день. Он смотрел на него точно так, осознал Гуань Шань, как смотрел еще в школе. Словно все это время он представлял себе вот это, и эта еле заметная улыбка, этот самодовольный намек на удовлетворение на его лице теперь говорил, что он представлял себе это именно так, словно он создал шедевр у себя в голове и сам претворил его в реальность. — Хэ Тянь, — пробормотал Гуань Шань, пряча лицо в подушку. Потому что только так он мог вынести этот взгляд, словно он был абсолютно открыт, выставлен напоказ. И Хэ Тянь снова схватил смазку, перевернул Гуань Шаня на живот, развел его ноги, встал на колени между его бедер, холодными и влажными пальцами прижался ко входу и растягивал его, пока он не начал задыхаться и извиваться и… — Пожалуйста, Хэ Тянь. Внутрь. — М? — спросил Хэ Тянь, нависая над ним, прижимаясь раскрасневшейся грудью к его спине, приближаясь губами к его уху. Он согнул пальцы — уже три — и Гуань Шань резко дернулся, чуть не разбив затылком лицо Хэ Тяня, и Хэ Тянь издал низкий смешок, который расползался по всей его коже. — Что такое? — Трахни меня, — прорычал Гуань Шань. — Как грубо, — отозвался Хэ Тянь, но отбросил смазку на пол, перевернул Гуань Шаня обратно на спину, чтобы иметь возможность видеть его. Он раздвинул ноги Гуань Шаня и какое-то время просто смотрел на него. — Посмотри на себя, — пробормотал он, прижимая теплые ладони к внутренним сторонам его бедер. — Ты такой красивый. И он оглядел его там, наклонился и плюнул, и Гуань Шань сказал, что это отвратительно, но все равно ощущал какой-то мрачный трепет от этой прохлады, этой влаги, которая проталкивалась в него, потому что Хэ Тянь теперь толкался внутрь, и Гуань Шань вновь переживал этот ужасный момент неспособности дышать, и легкие сжимались, потому что сознание отчаянно скреблось и кричало это слишком это слишком. И Хэ Тянь велел ему просто дышать, Гуань Шань, продолжая погружаться в него и не останавливаясь до упора, и колени Гуань Шаня были согнуты по бокам от него, ступни вжимались в простыни, а пальцы поджимались, потому что, боже, так было каждый раз. Каждый раз — словно первый. И выражение лица Хэ Тяня говорило, что он просто обожал это. Обожал видеть, как Гуань Шань теряет себя на секунду — на час, еще больше — обожал видеть, как все его мысли ненадолго замирают и испаряются, когда он начинал двигаться, позволяя его бедрам толкаться в ответ, видеть, как что-то в его глазах ускользает и исчезает, пока Хэ Тянь работал над ним и позволял чему-то другому занять это место. Позволял чему-то занять его место, пока он не терял способность мыслить. Когда он начинал, это было медленно, всегда медленно, словно он устанавливал темп и постепенно двигался к нему. Заставлял его растягиваться вокруг него, любил то, какой он узкий, каким свободным он становится для него, под ним. Чувствовал всякий раз, когда он сжимался вокруг него, когда он задевал ту самую точку, чувствовал, как Гуань Шань трепетал, когда Хэ Тянь скользил кончиками пальцев вдоль его члена, по животу, по соскам, проводил языком за его ухом, по талии, по изгибам бедер и ключиц, словно пытался изучить его анатомию с помощью рта. И он говорил вещи, на которые Гуань Шань обычно закатывал глаза во время просмотра порно, но произнесенные голосом Хэ Тяня, прошептанные ему прямо в ухо, слова были просто разрушающими. А иногда он говорил такие вещи, которые, казалось Гуань Шаню, сами по себе способны заставить его кончить, потому что, господи, как он вообще до такого додумался, потому что это было невероятно непристойно. Как когда он говорил, что хочет трахать его, пока он не перестанет ощущать что-либо, кроме его члена, перестанет подходить под форму кого бы то ни было, кроме него, никогда не захочет кого-либо, кроме него, и повторял это до тех пор, пока Гуань Шань сам не начинал верить в это, и каждый раз, когда он толкался в него до самого конца, он думал, что это правда. Как когда он говорил, что останется в нем на всю ночь, чтобы почувствовать, как Гуань Шань будет пытаться сжаться вокруг него во сне. Говорил, что однажды будет использовать его рот до тех пор, пока Гуань Шань не останется для него лишь источником тепла, задыхаясь и давясь, со стертыми в кровь о ковер коленями. Говорил, что будет трахать его в поезде, толкаясь в него так тихо, и все будут смотреть, а ему придется стараться не издать ни звука, стоя на цыпочках на полу, прижимаясь ладонями к стеклянной двери, тише, или они тебя услышат, ты должен молчать, малыш. И ему это понравится, так ведь? Да? Когда все будут смотреть на них. Видеть, насколько он грязный. Принимать его, пока они смотрят. Заводиться еще сильнее от осознания того, что они увидят, как он кончит, и сперма ударит в окно стеклянных дверей и размажется, когда они откроются, и он позволит Хэ Тяню протолкнуть себе в рот пальцы, чтобы ощутить свой вкус. Говорил, что затолкает его в свою машину, и через затемненные окна никто не увидит, как его ноги просто раздвигаются для него, и машина будет припаркована на обочине шумной улицы, и он будет стонать, пока люди будут проходить мимо, и сперма Хэ Тяня будет вытекать из него. И Хэ Тянь застегнет его джинсы и вытолкнет его из машины на трясущихся ногах, и ему придется на секунду ухватиться за крышу, потому что он не будет уверен, что сможет устоять, и все увидят, что на его джинсах влажное пятно, и он все еще будет так возбужден, и ему придется идти по всему городу, так и не кончив, зная, что люди видят, и тебе нельзя будет касаться себя. И ты будешь сидеть в парке и ждать и будешь хорошим для меня, так ведь? Так ведь? — Да, — стонал Гуань Шань. — Я буду хорошим, Хэ Тянь. Я буду хорошим для тебя. — Ты будешь хорошим, ведь правда? — Да, Хэ Тянь. Я буду очень хорошим. Пожалуйста. Я буду хорошим. И Хэ Тянь кивал и продолжал говорить все это, толкаясь в него, так медленно, так тихо, ни единого звука, кроме шепота его слов и дыхания Гуань Шаня, замирающего в горле, и тихого трения кожи о кожу. И эта неспешность никогда не длилась долго, потому что Гуань Шань закидывал руку на лицо, закрывал ей глаза, прятал лицо в изгибе локтя, потому что больше не мог смотреть на него вот так, а другой рукой закрывал рот, потому что, боже, эти звуки — и Хэ Тянь отодвигал их и прижимал к простыням над его головой, переплетая пальцы со своими, и руки ныли, когда Хэ Тянь переносил на них весь свой вес, поднимаясь так, что он даже не касался его. Больше не чувствовал ничего, кроме жара его тела, витавшего над ним, трясущихся в попытке удержать равновесие мышц, члена, скользящего внутрь него, задевающего точку, от которой ступни сводило судорогой, ноги скреблись о простыни, рот распахивался в немом крике, горло сжималось, а глаза закатывались. Но неожиданно Хэ Тянь менял положение, переворачивал Гуань Шаня на живот и ложился на него сверху так, что он не мог даже двигаться — не мог дышать — разводя ноги, удерживая их прижатыми друг к другу, зажатыми в ловушку, и ему едва удавалось не завопить, потому что медленные, мучительные движения превращались в удары и шлепки плоти, и Гуань Шань хрипло кричал в подушку, потому что не мог даже поднять головы, и рот Хэ Тяня вновь прижимался к его уху, и он говорил: — Да. Вот так, малыш, — и Гуань Шань был уверен, что еще никогда прежде его не трахали вот так. И кровать ударялась о стену с такой силой, и звуки, что он издавал — Хэ Тянь сказал, что весь дом должен услышать его. Они будут трогать себя с каждым. Новым. Стоном. И это продолжалось вот так. Целую ночь. И иногда Хэ Тянь поднимал его на колени, обхватывал ладонью его член, который до этого едва терся о простыни, пока Хэ Тянь был сверху него, другой рукой обхватывал его грудь, потому что Гуань Шань уже не мог самостоятельно удержать себя, у него уже не хватало на это сил, и его голова безвольно повисала, потому что он не мог поднять ее, пока Хэ Тянь не наклонялся и не проталкивался языком между его губ и не целовал его, продолжая трахать его. Иногда он останавливался, и они лежали на боку, и Хэ Тянь все еще оставался в нем, и Гуань Шань знал, что почувствует себя таким пустым, когда он выйдет, и ему казалось, что, возможно, он задремал пару раз, потому что Хэ Тянь порой едва толкался — едва двигался, лишь дышал ему в ухо, целовал его в плечо, между лопаток, слизывал пот с шеи, лениво поглаживал рукой его член. И через какое-то время этого становилось слишком много, и Хэ Тянь снова укладывал его на спину и поднимал его ноги, устраивая колени на своих плечах, и практически сгибал его пополам. И это была странная смесь чего-то, что практически можно было назвать занятием любовью, и чего-то, даже отдаленно не напоминавшее это. И — боже — черт — казалось, что прошли часы — действительно прошли часы, разве нет? А Хэ Тянь все еще продолжал и не останавливался, и Гуань Шань умолял его позволить ему кончить. Его даже не заботило, что до этого момента ему это не удалось, потому что он горел, и кожа словно пылала огнем, и даже малейшее движение ощущалось как молния, пробегающая по нему, и заставляло его вскрикивать, и голос стал таким хриплым, и все тело — слишком чувствительным, а Хэ Тянь все это время просто улыбался, раскрасневшийся, весь мокрый от пота, и — и продолжал. — Не могу больше, — наконец вскрикнул Гуань Шань — сдавленный звук, почти всхлип. — Не могу. Он клал ладони Хэ Тяню на грудь, и они соскальзывали, потому что он был покрыт потом и потому что он не мог даже толкнуть его, а когда ему это удавалось, Хэ Тянь просто брал его руки и прижимал к простыням по бокам от него, и ему приходилось просто лежать и позволять ему трахать себя. — Давай, малыш, — он называл его малышом только тогда, когда все было вот так. Когда был уверен, что они этого не вспомнят, потому что все было покрыто сплошным туманом переполняющих ощущений. — Еще чуть-чуть. Давай. И Гуань Шань покачал головой, и все тряслось и пылало, и он выдохнул: — Я не могу. Хэ Тянь, я не могу. Пожалуйста. — Нет, можешь, — произнес Хэ Тянь, простонал это в его кожу. — Пожалуйста, Хэ Тянь. Я… Я… Пожалуйста, просто… — Тссс, — прошептал он, и голос его был соткан из сплошной тьмы и порочности. — Ты можешь выдержать это. Ради меня, малыш. Еще немного. Ради меня. Он отметил эти слова очередным толчком, резким движением бедер, и сжал основание члена Гуань Шаня, заставив его задохнуться. И Гуань Шань, чуть не плача, проскулил «Хэ Тянь», но он знал, что это согласие. И взгляд Хэ Тяня был темным и жутким, потому что он тоже услышал это согласие. Так что он продолжил, так медленно, что это даже нельзя было назвать осторожностью. Задерживался на самом краю каждый раз, выскальзывая из него, просто чтобы ощутить возвращение внутрь как в первый раз, ощутить, как Гуань Шань принимает его — целиком, заполняя его и наклоняясь так, что Гуань Шань цеплялся пальцами за простыни и издавал сдавленный звук, потому что это было слишком слишком слишком. И Хэ Тянь толкался внутрь, продолжал толкаться, словно пытался дойти до какой-то несуществующей цели, и голова Гуань Шаня дергалась взад и вперед, и волосы растрепались о простыни, а губы издавали беззвучные и бессмысленные звуки, а глаза закатывались. И, господи, это заняло целую вечность. И Гуань Шань был совершенно разбит к тому времени, когда это наконец случилось, весь трясся и трепетал, и все тело ныло, и Хэ Тянь сделал это быстро, коротко и точно, словно знал, как именно зажечь его, и он обхватил ладонью член Гуань Шаня, и в конце концов тот мог лишь закричать, пока молния пробегала через каждое нервное окончание, почувствовал, как что-то влажное растекается внутри него, пытается вытечь наружу; почувствовал, как Хэ Тянь содрогается внутри него, почувствовал его дрожащее дыхание на своей шее, когда он обрушился на него, все еще оставаясь внутри него, говорил ему, как теперь он заполнит его, каким потрясающим он был, позволил ногам Гуань Шаня упасть с его плеч и бессильно и неподвижно растянуться на простынях, и Гуань Шань просто… Отключился.