***
20 часов спустя И поэтому, когда он проснулся, и все тело ныло, бедра отдавались болью, а голова слегка кружилась, он не включил свет. Не побрел, шатаясь, на кухню, за стаканом воды или чтобы доесть остатки карри в свете холодильника. Поэтому, когда он взглянул на Гуань Шаня, свернувшегося на простынях, он почувствовал какой-то трепет при виде этой картины. При виде отметин на его коже, на его руках, на его губах, при виде согнутых ладоней, при виде этой поразительной уязвимости, которая всегда так привлекала Хэ Тяня. Он вспомнил прошлую ночь, то, как на мгновение он словно потерял себя. Растворился в нем. В общем-то, большую часть времени с Гуань Шанем он проводил именно в таком состоянии, но этот груз на чаше весов был… куда значительнее. Провалы в воспоминаниях и лишь ощущение того, какой была прошлая ночь. Но многое говорил о ненасытности Хэ Тяня, о его вечном желании большего — большего от него — тот факт, что он готов был сделать это снова. Может, подумал он про себя с кривой усмешкой, сегодня утром — еще немного медленнее. Но поэтому, когда он смотрел на него и его взгляд скользнул на телефон, мигающий на тумбочке, он потянулся к нему. Возможно, он должен был ощущаться в руке как нечто большее, чем просто кусок стекла и пластика. Возможно, он должен был испытать более сильные угрызения совести по поводу этой идеи. Но он ввел пароль в телефоне Гуань Шаня, и экран засветился. Было почти семь утра, на улице все еще было темно, и свет создавал маленькое неоновое облачко в спальне, освещал лицо Хэ Тяня, бросал туманный и тусклый отсвет на кожу Гуань Шаня и заставил его сглотнуть — теперь он видел его отчетливее. Он пролистал журнал вызовов, бегло проглядел сообщения: полученные — только от Хэ Тяня, отправленные — в основном маме; адресатами еще нескольких, как ни странно, оказались Чжэнси и Цзянь И, — просмотрел историю поиска в браузере, где обнаружились запросы о доступных вакансиях поблизости, сортах цветов, которые лучше всего растут зимой, рецепты в закладках, что-то о подарках со смыслом на день рождения для людей, у которых есть все, и… — Ты что, блядь, творишь. Хэ Тянь застыл. Он вообще-то ни разу не попадался за подобным. А если бы попался, мог бы просто использовать улыбку и, возможно, подмигнуть, если бы знал, что это сработает, туманное извинение — мол, это не то, чем кажется, он просто немного ошибся, и — что он должен сказать Гуань Шаню? Гуань Шаню, который знает его. Который всегда знал его. Тому, кто нравился Хэ Тяню именно потому, что он знал, какой он человек, и ему никогда не приходилось предполагать и строить догадки. И голос Гуань Шаня, хриплый и грубый после сна и секса, говорил, что он точно знал, что это такое. Что ему нет нужды даже предполагать. Он бросил на него взгляд через плечо. Поднял телефон. — У тебя телефон звонил. Я просто… — Нет, не звонил, — сказал Гуань Шань. Он сел, согнув колени, обхватив их руками. Выражение его лица было нечитаемым. — Потому что мой номер есть только у тебя и у мамы. И мама не звонит мне, когда она у Хуаи. Никогда. Он мог бы начать защищаться. Вообще-то это было бы даже лучше. Но вместо этого он сказал: — У босса нет твоего номера? С заправки? — Что? — Твой босс. У него нет твоего номера? Если вдруг понадобится отработать за кого-то смену? Гуань Шань уставился на него. — Бля, ты издеваешься? Какого хрена ты пытаешься сказать? — Я просто… — И да. Что он пытается сказать? Пытается обвинить его в том, чего не существует? Обвинить человека, которого он трахал большую часть прошлой ночи? Подозревает того, в кого, как он недавно думал, он начинает влюбляться. Того, кому он отдает все. Словно в один момент всего этого вдруг стало недостаточно. Повелся на слова какого-то подлого парня с работы с тонной геля в волосах, потому что не сумел удержаться. Не смог не коснуться этого тонкого свечения любопытства. Не смог довериться целиком, полностью, абсолютно, едва только кто-то зародил в нем семя сомнения. И что это говорит о нем? О его собственной легковерности? О его собственном желании устроить хаос, как только все наконец начинает становиться нормальным. Наконец он произнес: — Я не подумал. И Гуань Шань сказал: — Да уж. Это точно. Теперь уебывай отсюда. — Это моя квартира. — Да неужели? — он отшвырнул одеяло, натянул валявшиеся на полу джинсы, не стал даже утруждаться и застегивать их. Рывком натянул через голову вывернутую наизнанку футболку. — Тогда, полагаю, я окажу тебе ебаную честь. — Гуань Шань, я беспокоился о… — Даже, блядь, не пытайся, — предупредил он. Выхватил телефон из рук Хэ Тяня; он до сих пор держал его, и пластик с металлом постепенно нагревались в ладонях. Он остановился у двери, уперевшись рукой в раму. — Ты мог спросить, мать твою, Хэ Тянь. Я, возможно, дал бы тебе ответ. — Я спрашивал. И мне показалось, что ты не дал. Показалось, что… ты делаешь что-то за моей спиной. — Да? Что ж, я не делал. Но, полагаю, теперь ты знаешь, каково это. И дверь спальни захлопнулась, а затем грохнула входная, и Хэ Тянь подумал, уронив голову в ладони: Да. Я знаю, каково это. Это — вот так.***
Фабрика пахла хлоркой и химикатами; запах был удушающим и обжигал нос сквозь маску. В нем чувствовалось что-то кислое, что-то, что застревало в горле и вызывало у него желание вскарабкаться повыше в горы и просто вдохнуть что-то, не входящее в состав метамфетамина, порошковых наркотиков и моющих средств. Рабочие были в белых костюмах, закрывавших руки и лица, глаза казались маленькими и искаженными из-за масок, и Цзянь И не задержался на них взглядом. Ему не хотелось находиться здесь долго. В этом странном химическом раю, состоящем из белых стен, белых полов и людей в белом, словно это место — отражение людских представлений о чистоте. Словно именно это ждет заблудшие души за золотыми вратами. Наконец они ушли, стянув маски и защитные костюмы. Фэнг положил руку ему на поясницу и отвел его в офис Джен Та. Окна выходили на реку Янцзы в Зоне экономического и технологического развития — район, заполненный фабриками, складами и сооружениями, лениво выпускавшими клубы выхлопов в утреннем свете. Огромные баржи, груженные металлическими контейнерами, дрейфовали в воде, казавшейся серой, холодной и готовой начать замерзать в ближайшие недели. — Твои соображения, Цзянь И? Цзянь И оторвался от окна и перевел взгляд на мужчину, облокотившегося на край стола, в костюме, удивительно невыразительного. Не было ничего примечательного в его чертах. Ничего выдающегося — в костюме. Дорогой, но недостаточно, чтобы казаться таковым. Часы, блестящие, но не сияющие. Глаза, темные и большие за очками с черной оправой, но все равно — тусклые. — Это пиздец опасно, вот мои соображения. — Думаю, Цзянь И хочет сказать… — Нет, я знаю, что я хотел сказать, Фэнг. Джен Та фыркнул. — Я думал, тебе нравится быть в каком-то роде на краю. — Конечно, — отозвался Цзянь И. — Но есть разница между управлением фабрикой по производству наркотических химикатов под прикрытием выпуска стирального порошка для компании, принадлежащей американской мафии, и… Ну. Жизнью в каком-то роде на краю. — Все в порядке, — сказал Джен Та. — Администрация по контролю за продуктами питания и лекарствами все осмотрела. — И сколько вы потратили на взятки? Джен Та улыбнулся. Эта улыбка была пустой и не содержала в себе ничего. — Мне не нужно подкупать людей, Цзянь И. Я просто делаю работу как полагается с первого раза. Цзянь И шагнул вперед, порываясь что-то сказать — сам точно не знал, что именно, но, вероятно, оно начиналось с «пошел» и заканчивалось на «на хуй» — но ладонь Фэнга все еще лежала у него на спине, и пальцы крепче прижались к позвоночнику в предупреждающем жесте, и он прочистил горло. Джен Та бросил взгляд на них двоих. Скрестил руки. — Точно. Совсем забыл, что ты все еще сучка на привязи. — Он склонил голову, глядя на Фэнга. — Сначала отец, а теперь и сын? — Пошел на хуй, — выплюнул Цзянь И. Слова вырвались непроизвольно — в случае с ним всегда бывало именно так. — Цзянь И… — Точно. Слушайся Фэнга, Цзянь И. Цзяню И пришлось крепко стиснуть зубы, и скрип эмали отдался в голове звуком царапающихся кирпичей. Потому что он подумал, что если не найдется другого отвлечения, помимо этого, его вполне может стошнить. Потому что именно Джен Та на самом деле был причиной всего. Тем, кто видел в Цзяне И потенциал, который можно использовать. Тем, кому было плевать, когда Чжао и остальные проявляли креативность. Когда они видели, что его слишком легко довести до слез. Когда они видели, какая бледная у него кожа, как чудесно она выглядит исполосованной и обожженной. Как его вопли звучали, словно девчачьи. Как он постоянно шептал имя Чжэнси. Словно оно было неким якорем, какой-то реальностью — фантазией? — к которой можно сбежать. И они спрашивали, почему он не плачет по отцу, раз он — причина того, что все это происходит, причина, по которой его засовывали в рубашки и костюмы, и зачесывали его волосы, и велели ему улыбаться, и выталкивали его к людям, которые окидывали взглядом шестнадцатилетнего мальчишку, которого желали увидеть, чтобы удовлетворить любопытство. В половине случаев все ограничивалось именно этим. Любопытством. Какого сына мог создать мистер Цзянь, мастер горы. Порой это было весело, потому что они были садистами, оказавшимися там, потому что находили происходящее слегка эротичным и забавным. Порой дело было в нездоровом любопытстве и желании увидеть выряженного напоказ ребенка. Порой это было потому, что они верили, на вполне законных основаниях, что единственным, кто способен выполнить эту работу, сохранить репутацию и нравственный облик компании, прочность и надежность всего, что создал отец Цзянь И, был сам Цзянь И. И Цзянь И хотелось сказать им, какие же они все тупые. Только вот Джен Та был там. Его нервирующая незамысловатость, его твердый взгляд, холодный и пристальный, следовал за ним в вестибюлях гостиниц, в барах, за столами казино, на рингах для борьбы, откуда в толпу во все сторону разлетались пот, кровь и зубы. И Цзянь И не говорил им ничего, кроме того, что от него ожидали, потому что ему очень хотелось бы, чтобы этот взгляд не значил так много — не беспокоил его так сильно, но ничего не мог с этим поделать. — Ты позвал меня сюда с какой-то целью, — процедил Цзянь И. — Теперь лучше, блядь, выкладывай, или… — Предлагаю тебе не заканчивать это предложение, — сказал Джен Та, одарив его неодобрительным взглядом. Словно он был учителем или полицейским, застукавшим ребенка за кражей шоколадки. Но неодобрение, которое хранил в душе Джен Та, было иным. В его случае это было предупреждением об отрезанных пальцах, тупых предметах и заржавевших ножах. — Ты стал старше, но ума у тебя явно не прибавилось. Не наглей со мной. — Не этого ли ты хотел? Разве это не сделало бы меня убедительнее? Джен Та промычал что-то, обдумывая. — Ты — очень интересное отражение того, каким человеком был твой отец. Но наглецом он никогда не был. Цзянь И взглядом проследил, как Джен Та обошел стол и встал с другой стороны. Он вытащил маленький ключ из кармана брюк, наклонился и открыл замок на маленькой дверце в правой части стола. Он достал небольшой планшетный компьютер, положил его на стол, вставил USB-накопитель, который вытащил из книги с полки позади него. Джен Та несколько раз провел по экрану, ввел пароли, и перед ними высветился документ. — Вот, — сказал он. — Американцы хотят, чтобы мы поставляли им гидроксид аммония для метамфетамина, чем мы и занимались последние пять лет. Но теперь мне нужно, чтобы ты проконтролировал переговоры с ними и заключил договор. Паре наших людей нужен въезд в Штаты, чтобы попасть в казино. Они сказали, что договорятся о визах в посольстве США, если мы отправим им большую поставку, чем обычно. В противном случае они не попадут туда, учитывая их досье. Цзянь И обошел стол, чтобы встать рядом с ним. Он взглянул на планшет. — Я таким не занимаюсь. — Хочешь сказать, что работаешь с героином и с коксом, но не с метом? Странное понятие о морали, Цзянь И. — Я хочу сказать, что не занимаюсь этим. Я занимаюсь международной контрабандой. Тем, что было установлено уже лет десять назад и нуждается только в подтверждении. Не новые переговоры по поводу того, что вы там начинаете с американской мафией. Джен Та моргнул. — Думаю, ты будешь делать то, что я скажу. — А буду ли? — ответил Цзянь И, пролистывая документ на экране планшета, не утруждаясь чтением мелькающего перед глазами текста. — И что на этот раз? Они хотят хорошенько разглядеть меня? Может, хотят увидеть, улыбаюсь ли я так же, как и раньше? Хотят измерить крепость нашего гребаного рукопожатия? — Твой отец организовал с ними платежную систему, к которой у меня нет доступа. Они все еще используют ее для всех наших сделок, и они не… Они отказываются подстраиваться под мои методы. Цзянь И слушал его. Медленно и уверенно по его лицу расползлась улыбка. — Готов поспорить, это тебя жутко выбешивает, не так ли? Не можешь самостоятельно справиться с 14К. Не можешь справиться вот с этим. С чем ты вообще можешь справиться, Джен Та? — У тебя два варианта, — продолжил Джен Та, проигнорировав его. Его ладони лежали на столе, так близко к Цзянь И, что он ощущал прикосновение костюма к руке, ощущал его дыхание, когда он поворачивал голову и говорил с ним. От него пахло химикатами и чем-то тошнотворно-сладким вроде карамельных яблок — в точности так, как Цзянь И помнил. — Первый: ты разговариваешь с отцом и убеждаешь его дать тебе доступ, а затем передаешь его мне. Или второй: ты убеждаешь их, что я достаточно квалифицирован, чтобы организовать новую, безопасную сеть для всех финансовых сделок. Последнее было бы предпочтительнее. Он притворился, что первое — вообще не вариант. — Хочешь, чтобы я пел тебе дифирамбы? Пожалуй, придется поработать над убедительностью. Джен Та наклонился ближе к нему. — Думаю, ты в этом весьма хорош, не так ли? — Его голос был тихим и ласковым, чем-то напоминал течение реки в полночной тишине. И его взгляд на мгновение упал на его губы. — Я не твоя марионетка, Джен Та. Если я сделаю это, то только на своих условиях. — Ты такой… — Джен Та помедлил. Подумал. Закончил: — Непокорный. — Нет. Но я могу сделать все это адски трудным для тебя, если тебе того хочется. — А что бы сказал Чжань Чжэнси по этому поводу? Цзянь И почувствовал, как челюсти сжимаются, он ничего не мог поделать с тем, как сердце даже сейчас екнуло и в горле встал комок. — Эта угроза уже устарела. — Я подумал, что это окажется обжигающе. Раз вы, два педика, теперь, понимаешь, занимаетесь этим. Фэнг шагнул вперед. — Джен Та… — Отъебись, Фэнг. Четыре восемь девять не здесь и уже давно не был здесь. — Какое-то время никто ничего не говорил, а затем Джен Та обошел стол. Он был ниже Фэнга, меньше его, и Фэнг не шевельнулся, когда он почти прижался к нему, рот оказался на уровне его горла, и он запрокинул голову, чтобы говорить с ним. Взгляд Фэнга был направлен куда-то мимо него. Так вышло, что он попал на Цзянь И. — Теперь это наше. Мы контролируем дела, которые мы ведем. Мы контролируем то, с кем мы их ведем. Мы… — Не контролируете меня, — перебил его Фэнг. Его голос был низким и хриплым. — И вы не контролируете его. Джен Та отступил. — Неужели? Потому что ты все еще здесь. Как и он. — Потому что я защищаю его, а он защищает кого-то еще. Неужели ты настолько беспринципный и бесчувственный, что не понимаешь, что люди сделают все, чего ты от них хочешь, когда ты угрожаешь людям, которых они любят? Людям, о которых они заботятся? И на это Джен Та рассмеялся. Как и все остальное в нем, этот смех был глухим. Пустым и бессодержательным. В те моменты, когда Цзянь И слышал его, весело ему не было, и сейчас от этого звука его бросило в дрожь. — О, я это понимаю, — сказал Джен Та. — Но у вас все равно есть выбор. Вы все еще здесь, хотя могли бы не быть. Если действительно захотели бы этого. — А когда он больше не будет за решеткой? Что ты будешь делать, когда его освободят? — Он не выйдет оттуда, Фэнг. Он никогда не выйдет. Поразительно, что его до сих пор не застрелили или не вкололи ему что-нибудь. Фэнг смотрел на него, раздумывая. — Не выйдет, потому что у вас кто-то есть там? В суде? — он покачал головой. — И ты еще называешь меня идиотом? Под его дудку чуть ли не премьер-министр пляшет, Джен Та. Долго он там не пробудет. — Внезапно Фэнг рассмеялся. Его смех всегда бывал теплым и несколько неожиданным. Чем-то удивленным, чем-то, что Цзянь И порой практически вырывал из него, когда он не хотел выдавать этого. Но на этот раз он прозвучал почти как смех Джен Та. — Это твоя вечная проблема. Ты так хочешь денег и власти, что начинаешь недооценивать ценность других людей. Силу других людей. — А ты недооцениваешь меня, Фэнг. Тебе повезло, что у тебя все еще есть для этого возможность. — Еще посмотрим, — сказал Фэнг, и в голове Цзянь И эхом отдались его слова: Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты убрался отсюда, хорошо? И Цзянь И услышал их, и у него появилось явственное ощущение, что он смотрит, как все это разворачивается перед ним, словно наблюдает за семейной драмой через запотевшее окно или по телевизору с неважным сигналом. Словно он вдруг стал ребенком, который наблюдает за ужином в большой компании во время встречи Нового года, смотрит, как все разворачивается перед ним, и еда уже остыла, и все уже выпили слишком много, и люди кричат, и раздаются звуки удара плоти о плоть и бьющегося стекла, и все внезапно потеряло приятное красное свечение, и фейерверки оглушают и слепят. И это внезапно становится мрачным и мерзким. И все искажается и становится взрослым в том смысле, который ребенок еще не в силах понять до конца, потому что что вызвало такое различие? Что так внезапно сделало все другим? И Джен Та сказал: — Да. Посмотрим, Фэнг. И Цзянь И подумал, что до сих пор не знает ответа.