***
— Мы получили предупреждение. Судя по всему, они встречаются с кем-то значительным. Брат сказал, что мы отправим туда рейд. Чжэнси не мог понять, что не так с Хэ Тянем, раз он никак не может удержать рот на замке. Это ведь должно быть не так трудно, разве нет? Почему он не мог сохранять осмотрительность ради компании брата? Не мог не рассказывать им вещи, в которых они бы даже не заинтересовались, если бы этот вопиющий конфликт интересов не был прямо у них под носом. Возможно, предположил он, тот факт, что Хэ Тянь чувствовал себя обязанным рассказывать им, о чем-то говорил. Не потому что он считал своим долгом делиться секретами с ними, словно он предлагал им информацию на взаимной основе, надеясь получить что-то взамен. Вероятно, он рассказывал им, потому что мог рассказать. Потому что теперь у него были люди, которые будут слушать, кивать и изображать заинтересованность, даже если бы им на самом деле не было интересно — а им было. У него наконец появились люди, с которыми он мог поговорить. Может, дело было в том, что Гуань Шаня не было рядом. Может, он уже рассказал Гуань Шаню, но судя по мешкам под его глазами, по тому, как он выкуривал целую пачку за час, по тому, как уже взялся за третью бутылку пива, Чжэнси подумал, что, скорее всего, не рассказал. Что в последнее время он ему вообще ничего не рассказывал. Дело было в том, что ему было что сказать, и он посчитал, что рассказывать друг другу все — что угодно, даже то, что не стоило бы, — именно то, что они должны делать. Что все это входит в пакет «Друзья». — Разве ты можешь нам об этом рассказывать? — спросил Чжэнси. Он отлично видел, как Цзянь И непрерывно перескакивает между открытым безразличием и страстной заинтересованностью, которая говорила слишком о многом. Они снова отправились в бар у реки Циньхуай, но на этот раз здесь было тише и вместо баскетбола показывали новости — что-то о том, сколько люди собираются потратить на Рождество, и несколько сообщений и интервью по поводу распада банковской корпорации, — но куда заметнее был Гуань Шань. Вернее, его отсутствие. И когда они с Цзянем И пришли, и его там не было, а Хэ Тянь был, и они не сидели там, раздевая друг друга взглядами через стол, это было… Странно. Странно, потому что Чжэнси в последнее время казалось очевидным, что они представляют собой абсолютно непобедимый союз. Пару, которая каким-то удивительным образом создалась в средней школе. Которая выдержала такое, чего он никогда не понимал и никогда, вероятно, не поймет до конца. Они прошли через все это и вышли израненными и обожженными, но все равно вместе. И Чжэнси не мог не признать, что было довольно тревожно видеть Хэ Тяня настолько не в себе теперь, когда они были не вместе. Это чем-то напоминало ему его самого. Когда Цзянь И ушел. Хэ Тянь откинулся на спинку стула, оторвав его передние ножки от пола, с сигаретой в зубах. Он вытащил ее, сделал глоток пива, сказал: — Ну, если вы двое не наркобароны или дилеры из банд, я не уверен, что имеет какое-то значение, если я вам расскажу. Чжэнси взглянул на Цзяня И, потому что тот поперхнулся персиковым соком. Он что, шутит? Цзянь И лишь пожал плечами, широко раскрыв глаза. Откуда мне знать, черт возьми? — Ха, — сказал Чжэнси. — Пожалуй, ты прав. — Он сглотнул, провел ложкой по жареному рису, который он заказал, в данный момент уже не ощущая голода. Хэ Тянь производил такое впечатление, какое, подумалось Чжэнси, мог бы производить леопард с мигренью. И всем приходилось ходить вокруг него на цыпочках, чтобы острые когти не впились им в горло. Находиться рядом с ним вообще-то было утомительно, но затем Чжэнси вспомнил, каким был он сам, когда Цзянь И исчез. И это длилось больше двух лет. Так что он подумал, что сейчас меньшее, что он может сделать — проявить хоть небольшое внимание к парню, который облажался и знает, что рано или поздно все неизбежно образуется. — Ты говорил, что не знаешь, от кого оно было? — сказал Цзянь И. — Да. — Ты не знаешь, с чьей стороны оно поступило? — Могло быть вообще не от них. Это мог быть посредник, желающий насолить одной или обеим сторонам. — Это опасная игра, — мягко сказал Цзянь И. — Особенно если группа, с которой встречается банда, имеет… Большое значение. Чжэнси показалось, что он услышал предостережение в этих словах, не в адрес кого-то из них, а словно он сам старался держаться от чего-то подальше. Это прозвучало несколько угрожающе, и Чжэнси задумался, как кто-то настолько честный и, откровенно говоря, настолько милый, как Цзянь И, может быть вот таким. Но Хэ Тянь, кажется, не заметил. Его глаза расфокусировались уже довольно давно, и он смотрел на что-то, что они вдвоем уже не могли увидеть, сощурившись в облаке дыма с мятным запахом. Они все увидели одновременно, как телефон засветился на столе и тихо завибрировал среди тарелок и бутылок. Хэ Тянь потушил сигарету о пепельницу, полную окурков и пепла, ножки стула стукнулись о пол, и он поднял его. Его рука дрожала. — Да? — несколько сдавленным голосом произнес он в трубку. Что бы ни говорили на другом конце — кто бы это ни был, — Хэ Тянь встал. Он отошел, растолкав людей, толпившихся в баре, и они могли разглядеть лишь его смутные очертания под навесом на улице, в морозном ночном воздухе. Выражение его лица было предсказуемо нечитаемым. — Рыжий? — предположил Чжэнси, бросив взгляд на Цзяня И. — Может быть, — ответил Цзянь И. — Он с ума сходит по этому поводу. — Переживет. Он вел себя как мудак. Чего он ожидал? Цзянь И пожал плечами. — Он заходил на днях. Когда ты был в душе. — Когда? — спросил Чжэнси, пытаясь вспомнить. Гадая, почему Цзянь И ему ничего не сказал. — В воскресенье. После того, как мы… Ну, ты понял. Чжэнси прочистил горло. Опустил глаза. Он понял. — Что он говорил? — Ничего важного. Но… — Но? — подсказал Чжэнси. — Я просто… Тебе не кажется, что это немного странно? Вся эта история с бандой? Предупреждение? То, что Гуань Шань раньше состоял в банде в Нанкине? — Дети вступают в банды, Цзянь И. Это не значит, что они там остаются. — Я знаю. Просто… Создается такое чувство, что все очевидно, разве нет? В смысле, с чего бы вообще-то Гуань Шаню так беситься по поводу того, что Хэ Тянь проверил его телефон, если ему нечего скрывать? Чжэнси нахмурился. — Ты думаешь, это он дал им наводку? Думаешь, он в банде, которая хочет присоединиться к Триаде? — Есть только один способ выяснить. — Ты не пойдешь на эту встречу. Ты же слышал Хэ Тяня. Они собираются выслать отряд спецназа, черт возьми. — Неа. Я скажу Фэнгу, что мы отзываем встречу. Но банде мы об этом не скажем. — А что по поводу Гуань Шаня? Если он все еще в… — Тогда именно он сказал Хэ Тяню, и это означает, что он уже в курсе того, что сделает компания Хэ Тяня. С какой стати ему ждать, пока его пристрелят или арестуют? Чжэнси задумался. От всего происходящего его подташнивало. Он предположил, что никогда прежде не чувствовал подобного с Цзянем И не потому, что считал, что Цзянь И способен с этим справиться, или потому что за его спиной был кто-то вроде Фэнга, а потому что такой образ жизни вели герои боевиков и детективов. Вертолеты, казино, торговля наркотиками в переулках под светом луны. Это была просто постановка, не имеющая никакого отношения к реальности. Только вот теперь она становилась реальной. Только вот Чжэнси знал, что представляют из себя банды в Нанкине. Знал из местных новостей и запросов в поисковике. Знал, потому что кто-то из его университета работал на них, и его вышвырнули, полицейские заковали его в наручники прямо посреди лекции. Знал, потому что пару раз улицы недалеко от его квартиры оцепляла полиция, потому что кого-то закололи ножом. Знал, потому что был на фестивале, когда разразилась бойня, видел, как Гуань Шань прошел мимо него, словно не заметил его, не узнал его — глядя куда-то сквозь него — весь покрытый кровью. — Ты о чем-то думаешь, и мне не нравятся твои мысли. Чжэнси вздохнул. — Я просто думал, можем ли мы что-нибудь сделать. Цзянь И пожал плечами, разрывая влажную салфетку на кусочки и роняя их на стол, словно ему обязательно было устраивать беспорядок во всем, что казалось ему чересчур аккуратным или чистым. — Если мы что-то и можем, то только позволить Хэ Тяню самому разобраться с этим. Он его парень. В прошлый раз он выразился предельно ясно по этому поводу. — Ты же его знаешь. — Знаю, да. — Как думаешь, Хэ Тянь знает насчет Гуань Шаня? Или подозревает что-то? — Если и знает… Он бы этого не принял. Он бы сделал вид, что это все неправда. — Он покачал головой и поднялся на ноги. — Мне нужно позвонить Фэнгу. Сказать, что встреча отменяется. Его не было уже несколько минут, когда Хэ Тянь вернулся, бесцеремонно обрушился на стул без капли своей привычной грации, которая всегда, кажется, давалась ему так непринужденно. — Куда он ушел? — Ему нужно было позвонить, — ответил Чжэнси. — Кому-то из школы, полагаю. — Чувствуешь угрозу? — Конечно же нет, блядь, — Чжэнси закатил глаза. — У нас не такие чувствительные эго, как у тебя. — Отвали. Чжэнси пожал плечами. Почесал нос. — Так, эм, это был Гуань Шань? — Да. — И? — И, — со вздохом сказал Хэ Тянь, — он сказал позвонить ему в конце недели. Сказал, что ему нужно просто дожить до конца этой недели на работе, а потом все будет в порядке. — Работе? — Да. Ночная смена на заправке. — Точно, — тихо ответил Чжэнси. — Забыл. Ему хотелось спросить Хэ Тяня, был ли он на этой заправке, звонил ли ему на работу, видел ли форму Гуань Шаня. Но на самом деле Цзянь И был прав. Это не его дело. Никогда не было его делом. И ненависть Хэ Тяня к нему оказалась бы куда сильнее признательности. Он должен был оставить его в покое, должен был остаться в стороне. Так что он так и сделал. Но он боялся, что может об этом пожалеть.***
А Лам и Юан Джун прибыли на место раньше него. Несколько других тоже было там, других, о которых Дай Линь никогда не говорил, но использовал их, потому что они представляли собой дополнительные тела и относительно полезные умы. Они стояли в кухне, словно Дай Линь вот-вот должен был вытащить запеченную утку из духовки, словно они все собирались поужинать вместе, потому что Дай Линь был таким добродушным, семейным боссом. Словно он был сознательно-благополучным лидером. Вероятно, именно такое впечатление Дай Линь надеялся произвести, но тот факт, что Гуань Шань догадался об этом, этот воздух, это тяжелое молчание, то, как он стоял перед духовкой, — все это говорило о том, что сегодня вряд ли будет подобный вечер. — Вы знаете, почему мы здесь, — начал он, и Гуань Шаню захотелось закатить глаза, потому что разве не так начинают свою речь наркобароны в фильмах? Но Дай Линь всегда имел склонность актерствовать, так что это было не так уж удивительно. Он рассказал им о встрече, о приглашении, которое запросила группа. Не назвал им, как заметил Гуань Шань, ни имен, ни местоположений, ничего реального и основательного. Чем больше он говорил, тем сильнее начали подбираться все остальные, стоявшие на кухне — сидевшие за стойкой или вокруг стола. Всем было как-то не по себе, потому что все это было чем-то большим. Дай Линь часто использовал это слово — «большое». Иногда он говорил «важное». Но он всегда питал слабость к сигнальным словам, и это заставляло всех осознавать все еще отчетливее. — Что это значит для нас? — сказала одна из женщин. Ее волосы были собраны в тугой конский хвост, на ней была кожаная куртка и кожаные сапоги — Гуань Шань подумал, что это перебор. — Что это значит? — повторил Дай Линь. Некоторые закивали. Женщина сказала: — Вы оставите нас своими сотрудниками? Или они используют собственный персонал? Сократится ли прибыль от личных продаж? — Если вы здесь, это означает, что я хочу видеть вас в моей команде, — сказал им Дай Линь. — Это означает, что я сказал им, что оставлю вас. Вы знаете Нанкин лучше, чем они. Прибыль будет обсуждаться на встрече в конце недели. Не могу ничего обещать. — Я не могу работать за меньшую сумму, чем сейчас, Дай Линь, — сказал мужчина. Он был здесь одним из самых старших, и Гуань Шань не мог припомнить, чтобы он был в банде до того, как он ушел. — Мои внуки сейчас заканчивают университет, и это… это недешево. — Я знаю, — ответил Дай Линь. — У каждого из нас есть вещи, за которые нужно платить. Семья, о которой нужно заботиться. Гуань Шань не обратил внимание на ироничность этой фразы, хотя и знал, что он как раз один из тех людей, которые здесь ради семьи. Не обратил внимания на то, что они все заботятся о своих семьях, но не… не совсем. На самом деле то, чем все они занимались, было эгоистично. Гибельно для них самих. Некая иллюзия величия, власти над чем-то, что, вероятно, оказалось настолько далеко от того, что они предполагали, представляли по фильмам и комиксам и старым сказкам о мужчинах и женщинах, бродивших ночами по темным улицам. — Мы больше не будем продавать тот же продукт, — сказал Дай Линь. — Они будут предоставлять нам то, что производят сами. — А что насчет нашего поставщика? — сказал Юан Джун. Дай Линь улыбнулся. — Мы больше не будем вести с ними дела. — И их это устраивает? — Им придется согласиться. — Наши цены изменятся? — спросила женщина в кожаной куртке. Дай Линь кивнул: — У группы есть стандартные цены на всю продукцию, которые варьируются в зависимости от города. Парень по имени Сяо Вэн покачал головой: — Мы растеряем половину клиентуры, когда они узнают, для кого мы занимаемся распространением услуг. Особенно если цены поднимутся. Дай Линь сказал: — То, что мы потеряем некоторых, не означает, что мы не приобретем новых. Эта группа весьма авторитетна. Они — бизнесмены, которые занимались этим десятилетиями. Люди с почтением относятся к такому. Представители более высоких классов проникнутся этим. — Только то, что они мафия, еще не делает их авторитетными. Дай Линь помедлил, пожал плечами. — Возможно, — сказал он. — Но вы не можете отрицать, что они обладают определенной влиятельностью и властью, которая может превратить нас в нечто особенное. — Ты сказал, что вполне возможно, что изменятся даже нормы прибыли. Какая на хрен для нас выгода в этом? — Поначалу это может быть незаметно, — сказал Дай Линь. Признал. Гуань Шань не мог не отметить, что сегодня он на редкость правдив, но потом вспомнил, что Дай Линь вообще-то никогда… не лгал ему. Он давал обещания, которые не сдерживал, но можно ли считать это ложью? В конце концов, он был просто до жестокости прямолинеен. — Любое слияние начинается с препятствий. Но то, что оно определенно гарантирует нам, это безопасность. Это больше не просто уличные сделки с приставленным к горлу ножом. Это контролируется. Это организованно. Это лучше. — Лучше чем? — сказала А Лам; первые слова, что она произнесла за весь вечер, и даже Дай Линю пришлось умолкнуть, пока она говорила, потому что она была старшей, знала больше, чем, вероятно, все остальные. Гуань Шань задался вопросом, насколько подробно Дай Линь обсудил это с ней — и сколько переговоров он вел сам втайне от всех, и, зная Дай Линя, можно было предположить, что он вряд ли рассказал ей многое. — Мы знаем, что тебе нравятся трудности, Дай Линь, — продолжила А Лам, что означало, что она прекрасно знает, что у него просто гигантский комплекс бога. Они все знали. — Но пока что это… Ну, все это только для тебя. Никаких преимуществ для нас в этом, судя по твоим словам, нет. Вообще-то все это звучит довольно паршиво. — Собираешься создать свою собственную команду, А Лам? — сказал Дай Линь. Это был не вызов, потому что Гуань Шань знал, что за все те годы, что она была частью банды, руководитель сменялся больше раз, чем он мог сосчитать по пальцам. И ни разу она даже не попыталась занять освободившееся место. — Нет, — ответила она, как все и ожидали, но Гуань Шань не упустил проблески разочарования и удивления, которые окружающие посылали в ее сторону. — Я не оспариваю твое положение. Я просто прошу тебя объяснить все четко и ясно. Что это даст нам, кроме безопасности, которая нам вообще-то не так уж нужна? — Не нужна? — сказал Гуань Шань. Он не знал, почему подал голос или почему защищает Дай Линя, но все равно продолжил. — Разве не тебя подстрелили пару месяцев назад, когда ты вышла из дома? Разве с Мин Фана не сняли скальп и он в итоге не умер в реанимации из-за заражения? Разве Дан Джиа не утонула прошлым летом, потому что кто-то привязал гири к ее ногам и столкнул ее в Янцзы? Вы подписались не на… не на что-то безопасное. Вы знали это с самого начала. Но почему вы не должны ожидать безопасности? Почему это не может быть предварительным условием для всего остального? Они имеют влияние в суде. В полицейских префектурах. В тюрьмах. — А что там с твоим контактом? — сказал Юан Джун, раздраженно и подозрительно. — Он уже недостаточно хорош? — Он хорош, — ответил Гуань Шань, прикусив щеку изнутри. Он ненавидел, что ему приходилось говорить о Хэ Тяне вот так: расплывчато, уклончиво, так неправильно. — Но я не возлагаю никаких ожиданий на то, что он всегда будет рядом. Я не могу быть в этом уверен. Это не так… Постоянно, как связи Триады. Он знал, что Дай Линь смотрит на него, пока говорил это. Чувствовал его тяжелый пристальный взгляд. Но он должен был игнорировать его, потому что нельзя было позволить Дай Линю понять, что он его осознает. Что ему есть что скрывать. Что, на самом деле, есть вероятность того, что Гуань Шань мог использовать этот контакт с абсолютно неправильной целью. — Рыжий прав, — сказал Дай Линь. — Это постоянство. Постоянство. Это становится прочным, узнаваемым союзом. И даже если мы не пожнем плоды сразу, готов поспорить, что это случится достаточно скоро. — И ты думаешь, что если это никогда не произойдет, ты можешь выдвигать подобные запросы, Дай Линь? — спросила А Лам. — Они не… Ты не можешь просто пустить такое на самотек. Мой брат когда-то связался с Триадой, и… и это просто сломало его. Он не мог высказаться. Ему не давали права голоса. Дай Линь лишь улыбнулся. Лишь покачал головой. — Увидите, — сказал он. — Все получится. Увидите.***
После Гуань Шань остался, потому что Дай Линь попросил его и потому что Гуань Шаню нужно было с ним поговорить. — Ты первый, — сказал Дай Линь. Он налил себе бокал белого вина из холодильника — хромированный металл и холодный свет. Все стулья вокруг стола были передвинуты, и у Гуань Шаня создавалось ощущение, что все, кто были здесь до этого, все еще находятся здесь. Что они все еще слушают. Гуань Шань почему-то не мог перестать смотреть на тату Дай Линя, на его темноту, словно это был огромный черный синяк на всю руку, словно это была отмершая кожа или какая-то отдельная часть его, которая была способна сделать все, что можно было предположить по ее виду. — Я не пойду на встречу, — сказал Гуань Шань, глядя на руку, гадая, сколько людей Дай Линь убил и скольким угрожал этой рукой. Но никак иначе он сказать этого не мог. Ему приходилось игнорировать комок в горле. Дай Линь вообще ничего не ответил. Он листал журнал по дизайну интерьеров и прихлебывал вино. Он не предложил Гуань Шаню чего-нибудь попить — вполне ожидаемо. В конце концов Гуань Шань прочистил горло. Потому что это молчание было странным, и звук переворачивающихся страниц отдавался эхом от каменных полов и хромированных поверхностей. — Ты слышал… — О, я слышал, — отозвался Дай Линь. Его голос был беспечным. Не в хорошем смысле. — Я слышал. — У меня другое дело. — Мм, — сказал Дай Линь. Его стакан уже опустел, и он вновь наполнил его почти до краев. — Знаешь, — сказал он, непринужденным тоном, словно Гуань Шань до этого ничего не говорил. — Я правда думаю, что у тебя есть потенциал стать чем-то большим. Правда думаю. — Большим? — спросил Гуань Шань, но Дай Линь покачал головой. — Я к тебе благосклонен, Рыжий. Я даю тебе возможность. Разве не этого ты хочешь? Разве не этого хотела бы твоя мать? — Ты не знаешь мою мать. — Конечно, знаю, — легко ответил он. — Мы вместе пили чай на прошлой неделе. Это было очень приятно. Очень приятно. Гуань Шань застыл. Выдохнул. — Что? — сказал он, и голос оказался таким слабым, что он сам не был уверен, что произнес это. — Ты лжешь. — Она тебе не сказала? — Дай Линь взглянул на него. Этот взгляд был полон веселья и жалости к нему. Криво улыбнулся. Так можно было смотреть на недалекого ребенка. — Серьезно, Рыжий. Ночная смена на заправке? Серьезно? Ты мог бы придумать что-нибудь получше. — Они предложили мне работу. Я отказался. — Сейчас он говорил так, словно сам не мог поверить, что сделал это. Словно сейчас он пытался понять, что довело его до необходимости выслушивать этот глупый фарс. И он вспомнил, что все это было ради матери, и в голове мелькнула отвратительная мысль: а стоило ли оно того? Дай Линь опустил стакан. Обошел стойку и встал перед Гуань Шанем. Положил ладони ему на плечи, и они показались невыносимо тяжелыми. — Ты отказался, — сказал он, буравя его взглядом темных, затуманенных глаз, — потому что уже знаешь, где твое место. Знаешь, в чем ты хорош. Это может стать огромным, Рыжий. И я делюсь этим с тобой. Думаю, ты можешь вывести нашу команду к чему-то хорошему. — Я… — Не заставляй меня терять веру в тебя. Не разочаровывай меня, Рыжий. Я ненавижу, когда люди меня разочаровывают. И Гуань Шань кивнул. Что еще он мог сделать? Потому что Дай Линь на самом деле никогда не давал ему шанса. Так глупо было решить, что он выслушает его, думать, что этот диалог может закончиться как-то иначе. Он был таким глупым, раз подумал, что Дай Линь не упомянет его мать, раз не мог сказать, обманывает его Дай Линь или нет, раз до сих пор не мог решиться так рискнуть. — Не разочарую, — ответил он. — Я буду там. И Дай Линь тоже кивнул. — Да, — сказал он. — Да, будешь.***
Его мама не пошла в читательский клуб, потому что тот вечер был первым после окончания приема лекарств, и Гуань Шань не мог поверить, что прошло всего лишь около месяца с тех пор, как все медленно и неуклонно начало катиться под откос. Он не мог поверить, что принял решения, которые принял, сотворил вещи, которые сотворил, за такой короткий отрезок времени. Из-за этого все выглядело таким детским. Импульсивным. Из-за этого все казалось типичным, глупым и слабым. Он знал, что он слаб. Поэтому, вероятно, он и постучался в мамину дверь. Она была в кровати, одетая в пижаму и старый серый халат, который когда-то был белым, и укрытая одеялами — одеялами Гуань Шаня, потому что она полагала, что большую часть ночей он остается у Хэ Тяня. По крайней мере, именно это он ей говорил. Она сидела, опираясь на подушки, покрытые выцветшими цветочными узорами, розовый с желтым и зеленым — когда-то, вероятно, это было модно, — и ее освещал бледный желтый свет ночника. У нее на коленях лежала книга. — Ты не спишь так поздно, — сказал Гуань Шань, стоя в дверном проеме. — Думаю, я уже выспалась, — ответила она с нежной улыбкой, которой Гуань Шань не заслуживал. Он подождал, сам не зная, чего, и мама смотрела на него слегка озадаченно, вопросительно, выжидательно. А затем, наконец, она закрыла книгу, передвинулась в сторону на худых, слегка дрожащих руках и похлопала по кровати рядом с собой. — Иди сюда, — сказала она. Он не знал, почему, но он начал плакать еще до того, как улегся, до того, как успел свернуться рядом с ней, и она гладила его по волосам и говорила, что все хорошо, и никогда еще он не чувствовал себя настолько потерянным, слушая, как мама говорит это ему, и не зная, правда ли это. — Я все порчу, мам, — прошептал он. — Я так все испоганил. И она сказала: — О боже, — а затем: — Можно все испортить, но не стать испорченным самому, Гуань Шань. Все в порядке. У тебя все будет хорошо. И когда Гуань Шань сказал ей, что чувствует себя таким потерянным и что, кажется, никогда прежде все еще не было так плохо, она не стала уточнять контекст. Позже он задумается, было ли это потому, что ей так было легче, или она посчитала, что так будет легче ему, — и она провела пальцами по его волосам и по шее и положила ладонь ему на спину, потому что он дрожал и всхлипывал и слышал ужасные звуки, которые он издавал — неужели они действительно исходили от него? — и ему было больно, ему было больно, и мамин серый халат покрывался темными пятнами, потому что он плакал в него и цеплялся за него и не осознавал, что она тоже плачет. — Все будет хорошо, — сказала она. В ее голосе слышалось какое-то отчаяние. — Все будет хорошо. Он, захлебываясь, произнес: — Я не знаю, что делать. И она потерла глаза и сказала: — Ты сделаешь то, что будет правильно. Ты всегда поступаешь правильно. Но он даже не стал спрашивать — не мог произнести ничего внятного, не хватало сил справиться с голосом — означает ли «поступать правильно», что тебя в итоге прикончат.