***
Хэ Тянь злобно взглянул на телефон, когда он зазвонил, потому что была пятница и ему не хотелось ничего, кроме как взять еды на вынос, напиться и посмотреть пару дисков чего-то относительно занимательного, чтобы эпизоды сливались воедино и он мог пропустить три-четыре без всяких потерь. Капли дождя и градины грохотали по окнам квартиры, огни на фоне расплывались. Телефон продолжал вибрировать на стеклянном столике, ударяясь о поверхность так сильно, что ему показалось, что он может сломаться. Он подумал, что это может быть Гуань Шань, и сердце забилось чаще, потому что Хэ Тянь дал ему неделю. Неделю, которая показалась целым годом — никаких сообщений, никаких цветов на пороге для его матери. Утра в одиночестве, поедание паршивой еды в одиночестве. Он ненавидел мысль — так боялся мысли о том, что все может стать как прежде. Что ему придется смотреть на город в одиночестве без тела, растрепанного после сна, в кровати рядом с ним. Не будет раздаваться звук открывающейся дверцы холодильника, не будет шуметь душ. Не будет осознания, что он разделяет это пространство с кем-то. Что здесь есть кто-то еще. Что он не один. И нет, это был не просто кто-то. Не просто теплый человек под боком. Из всех людей это оказался именно Гуань Шань. И последние недели заставили его осознать, насколько чертовски он в него влюблен. Но определитель номера показал, что звонит не Гуань Шань. Ну разумеется, это не он, подумал он как-то отстраненно. Номер был местным, но незнакомым, и он прорычал в трубку: — Кто это? — Хэ Тянь, это Ян Сиу. Хэ Тянь помедлил. — Сейчас не рабочее время. И я ни хрена не в восторге от того, что ты звонишь мне в данный конкретный момент, Ян Сиу. — Послушай, это не то, о чем ты думаешь. У тебя под рукой есть ноутбук или планшет? — И то, и то. — Хватай то, что ближе. Мне нужно, чтобы ты подключился к серверу. — Сейчас выходные, черт возьми, Ян Сиу, — сказал Хэ Тянь, но уже поднялся на ноги и направился к кухонной стойке, где лежал без дела ноутбук. Подождал, пока он загрузится. Он мог бы сказать, что он делал это терпеливо, но пальцы нервно барабанили по стойке, а сердце почему-то закололо, и он даже не открыл бутылку с пивом. Что-то в голосе Яна Сиу казалось… неправильным. — Ты подключился? — Почти, — сказал Хэ Тянь. Ввел пароль и зашел на сервер компании через клиентское приложение на рабочем столе. — Что теперь? Что происходит? — Переключись на камеру, которую мы установили в кафе для рейда. — Это сегодня? — Хэ Тянь моргнул, прокручивая список недавно добавленных камер. Он даже не вспомнил. Затем в голове всплыло письмо, которое мигало на экране его компьютера около недели назад. Электронный адрес был временным, IP-адрес указывал на интернет-кафе где-то в городе. При желании они могли найти отправителя, но разве это имело значение? У них было время, было место. Какая разница, от кого они это получили? — Никто не упоминал об этом, — сказал Хэ Тянь. Он уже почти начал сомневаться, что компания вообще что-то предпримет по этому поводу. — Это потому что твой брат заставил меня молчать. Пальцы Хэ Тяня замерли над клавиатурой. — Что? — Просто подключись к камере, Хэ Тянь… — Проехали, — пробормотал Хэ Тянь. Наконец отыскал камеру, помеченную набором букв и цифр, которые не имели бы никакого смысла для того, кто его не искал. Открыл ее. Моргнул. Наклонился. — Твою ж мать. — Это полный пиздец, Хэ Тянь. — Да, я вижу. Черно-белая картинка размывалась, кусочки видео пытались поспеть за движениями. На самом деле это видео было лишь мерой предосторожности, подстраховкой, никаких высоких технологий. Проносились белые вспышки выстрелов, и Хэ Тянь был даже рад, что у камеры нет возможности записывать звук. На полу валялись тела — кто-то из компании, другие, должно быть, члены банды. Зеркала за стойкой были расколочены, все витрины — разбиты вдребезги, осколки брызгами разлетались по комнате. За дергаными движениями, кажется, скрывались ножевые ранения и ломающиеся кости, и, судя по всему, это был не простой арест. Это больше напоминало просмотр плохо смонтированного фильма двадцатых годов про мафию. Только вот все это было реально, и ему казалось, что он видит, как повсюду расцветают пятна крови. — Это всё члены банды, — заметил Хэ Тянь. Сердце тяжело колотилось. Их было почти вдвое меньше, чем должно было быть, но практически у всех были татуировки, и одеты они были не так, как положено. Где эта группа из Триады? — Возможно, группа решила не показываться. Может, они что-то пронюхали. Но это неважно. — Неважно? — повторил Хэ Тянь, потому что он считал, что вообще-то это, блядь, довольно важно. — Видео не цветное, — сказал Ян Сиу. — Так. — Ты не видел. — Не видел чего? — Приглядись к лицам. Хэ Тянь стиснул зубы, чувствуя, как что-то внутри него начинает медленно опускаться тяжелым осадком, потому что его начинало серьезно бесить то, как Ян Сиу разговаривал с ним. Словно он туго соображает. Его бесило, что он продолжал говорить с ним обо всем этом, словно ждал, когда он что-то заметит, и не собирался просто сказать ему, в чем дело. — Ты увидел? Хэ Тянь пробежал рукой по волосам, продолжая обводить глазами экран, который расплывался перед глазами, сказал: — Что я… вообще… что… И почувствовал, как желудок сделал кульбит. Потому что до него дошло, почему он говорил о цвете. Он не заметил рыжих волос. На минуту ему показалось, что его мир раскололся пополам. И слова больше напоминали жалобный стон, когда он прошептал: — Гуань Шань…***
Не то чтобы у него возникли затруднения с тем, чтобы разглядеть все происходящее, скорее какое-то время он просто не мог осмыслить это. Потому что вокруг было много красного. Очень много. И он подумал, что, наверное, должен быть покрыт им, как обычно, но на этот раз не мог пошевелиться. Творившийся вокруг хаос казался приглушенным, словно он смотрел на все из аквариума, где все лица и движения искажались, и думать — говорить — было все равно что переходить вброд океан, отчаянно пытаясь достать кончиками пальцев до песчаного дна. В ушах у него, кажется, звенело, потому что пистолеты оказались громче, чем он себе представлял. На самом деле он вообще как-то не учел пистолеты. Не подумал, что все может обернуться вот так. Он полагал, что возможен арест. Допрос. Возвращение в наручниках в черные фургоны, принадлежащие МГБ. Даже не рассматривал вариант, что Дай Линь и компания не согласятся уйти без шума. Ну разумеется, блядь, они не согласятся. После — он сам не сможет объяснить, как сделал это — он пробрался через дверь на лестницу, которая вела на этаж для сотрудников. Должно быть, в какой-то момент он споткнулся, потому что на коленях уже темнели синяки, а на подбородке наливалась шишка; должно быть, попал под рассыпающееся стекло, потому что красные пятна усеивали рубашку, точно блестки. Он помнил, как прислонился к стене в длинном, неосвещенном коридоре, который разветвлялся на комнаты и кабинеты, помнил, как резкое, хриплое дыхание вырывалось из горла, и было не время, и он осознал, что у него паническая атака, и он отчаянно цеплялся за что попало, пытаясь удержаться, согнувшись пополам, перед глазами плавали светлые и темные пятна, и темных было больше, и сквозь мучительную, становящуюся все сильнее боль, создававшую ощущение, что легкие разрываются и кожа горит, он пытался вспомнить, что нужно дышать. Втянул в себя кислород так, словно тонул — слишком много, слишком быстро, слишком шумно. Бьющиеся стекла, крики, стоны, пальба под ним не могли сравниться со звуком, который раздался, когда он попытался наполнить легкие. Волоски на руках поднимались с такой силой, что казалось, будто кожа вот-вот оторвется от плоти. Чего он вообще ожидал? На какой поворот событий рассчитывал? На самом деле, когда Дай Линь не оставил ему выбора, кроме как прийти сюда, он допускал вероятность того, что просто умрет. Полагал, что у него просто не будет времени задумываться об этом. Не будет времени сбежать, как он делал всегда. Придется встретиться лицом к лицу с этим долгим, затянутым процессом. Ждать, пока придут люди в масках и, возможно, застрелят его, с поднятыми руками, лежащего на полу, прижимая ботинок к его пояснице. Сказать им, что мама нуждается в нем и ждет его; сказать им, что он не хотел этого и что именно он им все рассказал; ни за что не упоминать имя Хэ Тяня из-за того, что это может означать для самого Хэ Тяня. Как же больно теперь было думать обо всем этом. Подумал о том, что Хэ Тянь подумает после. Подумал, что в реальности, скорее всего, он его больше не увидит. Закончит именно так, как все предполагали: что-то из списка — получит пулю в лоб; утонет в реке; захлебнется собственной рвотой от передоза; будет избит до смерти за решеткой в камере, потому что выражение его лица словно само напрашивалось на это. Но каким-то чудом ничего из этого не случилось. И он наконец мог дышать. Нормально. Без необходимости задумываться об этом. Но он весь трясся, и из-за звуков снизу было трудно двигаться, потому что они не стихали ни на минуту, а, возможно, даже становились еще громче. А затем, краем глаза, пока он стоял, упираясь ладонями в бедра и склонившись вперед, он увидел ботинки. Увидел черную руку. Посмотрел вверх через пропитанные потом пряди волос, свисавшие перед глазами. На минуту все словно затихло. Не затихло, разумеется. Он подумал: вот еще один вариант того, как это могло и должно было случиться. И вот-вот случится, уже сейчас сверкает прямо перед ним. — Дай Линь, — сказал Гуань Шань. — Ты опять меня наебал, Рыжий, — тяжело выдохнул Дай Линь. — Ты меня наебал. Опять. — Это был не я. — Я не рассказывал никому, кроме тебя. — Триада не пришла. Должно быть, это были они. — Нет, — сказал Дай Линь. — Нет, это были не они. Именно в этот момент Гуань Шань увидел пулю в животе Дай Линя, кровавое пятно, расползающееся по накрахмаленной белой рубашке, словно распускающийся мак. Увидел пот на лице Дай Линя. Увидел гримасу боли вместе со злостью, стиснутые зубы, прищуренные глаза, раздувающиеся ноздри. — Прости, — сказал Дай Линь, делая шаг вперед. Он скользнул в него легко, словно разрезал мягкое тесто. Может, дело было в адреналине, но несколько секунд он почти ничего не замечал. Лишь почувствовал какое-то разъединение. Какое-то давление, как когда вырывают зуб под анестезией. А затем Дай Линь провернул его и вытащил, и глаза Гуань Шаня закатились. Белое пламя. Оказывается, можно чувствовать такое. Его вырвало на пол кофе и желудочным соком. Дай Линь простоял недолго. Упал на колени с гордым видом, словно достиг чего-то, как ребенок, который дарит свои каракули родителю. Сделал какое-то судорожное движение, скорчившись на полу, с улыбкой, напоминающей гримасу черепа. И Гуань Шань медленно отвернулся от него, шатаясь и спотыкаясь, не зная, куда ему идти. Коридор продолжался; он услышал шаги на лестнице снизу, тяжелые, увесистые, услышал бряканье пистолетов, так что вцепился в стену, не осознавая, что размазывает кровь по обоям при каждом движении. Он вновь услышал, как рассказывает Хэ Тяню, в какую неразбериху он когда-то все превращал, сколько красного было из-за него повсюду. Подумал, что сколько бы раз он ни просил Дай Линя звать его Гуань Шанем, он всегда оставался Рыжим. Никогда не изменял этому имени. Возможно, никогда этого и не хотел.***
♫ Lanterns on the Lake — Not Going Back to the Harbour Никогда прежде город не казался таким медленным, и никогда прежде ему не было так страшно. Удивительно, подумал он холодно, что он должен так бояться того, что не может контролировать. Возможно, в этом как раз весь смысл. Ты боишься, потому что ни хрена не можешь сделать и… — Сколько еще? — Пять минут. Скоро будем на месте. Большинство из них уже подчинились, и… — Покажи мне Гуань Шаня. Ян Сиу развернул планшет экраном к нему. Водитель ехал какими-то закоулками, рывками поворачивая руль и слишком резко ударяя по тормозам, но Хэ Тяню было насрать, сколько раз он стукнется головой о стекло, он просто хотел оказаться там. — Я его не вижу, — произнес он, обегая глазами экран, каким-то сдавленным голосом. — Я его не вижу. — Он будет где-то там. Они не дадут ему уйти. Они довольно… дотошны. Он поморщился, словно понимал, что неудачно выбирает слова, но Хэ Тянь даже не слушал. — Там есть второй этаж? — Согласно схеме здания, там расположена комната персонала и несколько кладовок. — Там нет камеры? — В этом не было необходимости. — Что ж, в этом есть необходимость теперь, когда я, блядь, его не вижу. Ян Сиу сглотнул, опустил взгляд, и позже Хэ Тянь будет благодарен ему. За то, что он был здесь, в почти не измятом костюме, который не вязался с мешками под глазами и темными, выкрашенными в каштановый волосами, которые спадали ему на лицо, потому что он не уложил их, и, возможно, Хэ Тянь позже скажет ему, что так он выглядит лучше. Но сейчас ощущать благодарность было затруднительно. Затруднительно, когда желудок, казалось, вот-вот вырвется через рот, а руки так страшно тряслись, и ему нужно было закурить. — С ним все будет в порядке. — Не обещай мне этого, — Хэ Тянь покачал головой, прижавшись лбом к оконному стеклу. Рестораны и магазины проносились мимо размытыми полосами света, снежинки таяли и захватывали огни в крохотные пузырьки воды на окнах, словно в каждом из них содержалась частичка мира. Ему хотелось закрыть глаза. И Ян Сиу сказал: — Я ничего не могу тебе обещать.***
Он не сразу осознал, где находится — сполз на пол по стене в углу в конце коридора. Напротив него было окно, исполосованное дождем, который постепенно превращался в ледяной снег, и ночь становилась холоднее и темнее, приближаясь к полуночи и плавно перетекая в новый день — какое число будет стоять в его свидетельстве о смерти? — и он подумал, как красиво на этот раз выглядит город. Он опустил взгляд, почувствовал себя пьяным, увидел красный цвет. Застонал, тихо, с сожалением, прошептал: — Черт… В этом слове было так много заблуждений. Так много осознания. Онемение, подобное тому, когда ты пьян или под кайфом и наступаешь на разбитую бутылку. Когда смотришь, как что-то горит — бумага, одежда, дом — и знаешь, что оно будет гореть, пока полностью не превратится в пепел. Когда понимаешь, что это, похоже, все. Лучше уже не будет. Он сделал все, на что был способен, и, похоже, этого оказалось недостаточно. И когда он повернул голову в сторону, чуть дальше по коридору он вроде как разглядел темные очертания какой-то кучи, которой, вероятно, было тело Дай Линя. Подумал, что если бы было светлее, если бы наступил рассвет, он бы увидел растекающуюся вокруг него кровь, словно кто-то перевернул чайник. Взглянул на это и подумал, как все это трагично — что он умрет в одиночестве в пустом коридоре с забрызганным снегом окном и мертвым телом за компанию, и останется сидеть там, сгорбившись у стены, пока кто-нибудь не додумается подняться наверх. По крайней мере, огни города составят мне компанию, —пронеслось в голове. Зажимать рану было уже слишком больно, да и вообще-то это изначально было бесполезным занятием, потому что он истекал кровью слишком долго, а Дай Линь умел пользоваться ножом. Каждое моргание, каждое медленное движение ресниц казалось медленнее предыдущего, пока в конце концов он уже не мог вспомнить, когда в последний раз открывал глаза. Пока не начал слышать тихий свист собственного дыхания. И он, должно быть, на какое-то время отключился, уже совсем близко, когда почувствовал на себе чьи-то руки. — Он со мной, он со мной, — услышал он чьи-то слова. Голос он не узнал. Не был уверен, что смог бы узнать его, даже если бы был в сознании. И перед ним возникло лицо, кожа и темные волосы, раскрасневшееся, освещенное огнями из-за окна. — Ты идиот, — говорили ему. — Ты долбаный идиот. Ему нажимали на живот, и он услышал чей-то вопль. Понял, что это был он. Почувствовал, словно должен поднять руки вверх и извиниться за шум. — Прости, — говорили ему. — Мне жаль. Мне очень жаль. И Гуань Шань покачал головой. Он чувствовал, как череп скользит по стене, слышал скрежещущий звук. — Мн жаль, — произнес он. Губы не слушались. — Ты н вноват. Но перед ним продолжали извиняться. И Гуань Шань сказал: — Я облжался, Тянь. Очнь сильно. — Теперь он знал, что это Хэ Тянь. Даже если вроде как не отметил это в сознании. Не был уверен, что все это реально; не испытывал радостного осознания, вероятно, потому, что полагал, что уже слишком поздно. Еще он знал, что это он, потому что только один человек в этом мире мог называть его идиотом в такое время. Только один человек, который смог бы причинить ему столько боли, просто чтобы попытаться все исправить. — Тс-с. Не разговаривай. — Громче: — Где эти гребаные парамедики, Ян Сиу? — Мня прткнули ножом, Тянь, — сказал ему Гуань Шань, когда он прекратил на кого-то орать. Шепотом, словно рассказывал секрет. Доверительно. — Думаешь? — ответил Хэ Тянь, разворачиваясь обратно к нему, с широко раскрытыми глазами, словно неужели он действительно отвел от него взгляд дольше, чем на секунду? И его лицо было бледнее, чем Гуань Шань когда-либо видел, но, возможно, дело было в освещении. Гуань Шань услышал, как он вновь произносит: — Ты долбаный идиот, — опускаясь на одно колено, прижимая руку ко лбу, словно повторяя позу измученной греческой статуи. — Как ты мог так со мной поступить, черт возьми. — Прсти, — сказал Гуань Шань. Он протянул руку, сам не сознавая, что делает, пока не прочертил красную линию по лбу Хэ Тяня блестящими кончиками пальцев. Он осознал, что губы стали влажными, а во рту появился медный привкус, и ему становилось трудно дышать. — Думал, что я… Думал, что я справляюсь… — Прекрати разговаривать. Просто… просто не разговаривай, хорошо? Хэ Тянь положил ладонь ему на лоб, и она показалась холодной, так что Гуань Шань подумал, что его кожа, должно быть, горячая и липкая от пота, и от выражения лица Хэ Тяня ему захотелось плакать, но вместо этого слезы просто стекали по щекам, потому что это было слишком больно, и он не мог позволить себе всхлипнуть, потому что это тоже было бы больно. — Не хочу умирать, — прошептал он. Зажмурился. Боль расцветала в животе, словно раскаленное железо выжигало печать на его внутренностях. Как глупо было с его стороны, подумал он, когда-то полагать, будто он знает, что такое боль. — Ты не умрешь, — произнес Хэ Тянь, стиснув зубы. Его ладони продолжали порхать над ним, словно он не знал, куда их деть. — Ты не умираешь, черт возьми, ясно тебе? Мы не сделали еще и половины вещей, которые я хотел сделать. И Гуань Шаню хотелось спросить, что это за вещи, и какая-то часть его, которая находила все происходящее неясно забавным — может, это был шок? означало ли это, что все почти кончено? — подумала, что большинство из них, вероятно, связаны с сексом. Подумал, насколько нелепо, что даже в самые темные, самые низкие моменты его жизни Хэ Тянь был рядом. С ним. Но он не спросил. А потом все произошло быстро: появилось больше движения, больше рук прижималось к нему, больше криков — опять его собственных, но на этот раз он уже не осознавал — и все померкло, затихло и умолкло, потому что все вокруг потеряло всякую устойчивость. И голос Хэ Тяня, такой отчетливый, такой узнаваемый, в конце концов тоже пропал. Но кто-то сказал ему, что он в порядке, будет в порядке, и ему показалось, что свет за закрытыми веками меняет цвет, и когда он почувствовал, как что-то движется, ему лишь хотелось верить, что они окажутся правы, потому что боль теперь… затухала, и что-то… тяжелое лежало в его ладони — рука? — и он подумал, что настало время... просто… Плыть.