***
Когда Чжэнси добрался до места, в квартире царил полный бардак. Повсюду было разбитое стекло, на которое он непрерывно наступал. Осколки пропитывались кровью, на которую он старался не смотреть, но целую лужу красного, медленно расползающуюся вокруг тела, не заметить было затруднительно. Она блестела, как лак для ногтей его сестры, и время от времени в небе вспыхивал фейерверк, заставляя ее сверкать блестками. Чжэнси сглотнул, отвел взгляд. Оглядел перевернутую мебель. Сломанный стол. Нож, воткнутый в телевизор. Вода в раковине переливалась через край, но он не пошел выключить ее, потому что ее шум был лучше полной тишины, за исключением взрывов фейерверков и хруста стекла. Какая-то его часть, возможно, думала, что Цзянь И все еще будет здесь, будет сидеть за стойкой и болтать ногами, набивая рот соленым арахисом и курицей терияки, разогретой в микроволновке. Но его не было, и другая его часть подумала, что он должен был ожидать именно этого. Тогда, возможно, было бы не так больно. Но странно было то, что на этот раз остались доказательства. Все разрушения, оставленные как последствия случившегося, доказывали, что он существовал — доказывали, что на этот раз Чжэнси не вообразил все себе. Не так, как в прошлый раз. Когда он просыпался и гадал, не был ли Цзянь И чем-то, что он просто придумал сам, как странный способ справиться со школой и с жизнью. Как отрывок одного из документальных фильмов о странных людях, которые показывали на иностранных телеканалах. В конце концов Чжэнси вышел на улицу. Даже дверь за собой не закрыл. Наверное, стоило бы. Пожилая женщина стояла на своем месте за стойкой с кофе, когда он проходил мимо — сам не зная, куда идет, — потому что, несмотря на Новый год, пьяные люди все еще покупали кофе и выпечку. Он уставился на нее. Она покачала головой. Медленно, но не потрясенно, словно вся эта история не слишком удивила ее. Словно она знала, во что был втянут Цзянь И, знала об этой сети, которая впивалась ему в горло, словно пластиковый ободок бутылки. Словно каждый раз, как он появлялся здесь с Авель на поводке и заказывал кофе со льдом, он рассказывал ей все. — Они забрали его десять минут назад, — сказала она. — Затолкали его в машину. — И вы не додумались позвать на помощь? — У меня сын. У меня внуки. Кто-то с силой толкнул его плечом, но он просто продолжал пялиться на нее. Все двигалось мимо него, парочки, увлеченные поцелуями, дети на скейтбордах, подростки с бутылками алкоголя, группы, шатающиеся и сталкивающиеся друг с другом, поющие, смеющиеся, такие громкие. Двигалось все, кроме него, и он не знал, почему не может сдвинуться с места. Он вытащил из кармана телефон. Он не переставал звонить ни на минуту с тех пор, как он ушел. И на этот раз он ответил. Понятия не имел, что делать. — Хэ Тянь, — сказал он. — Кажется, мне нужна твоя помощь.***
Цзянь И не знал, к лучшему это или к хучшему, что они не убили его сразу же. Все было прямо как в кино. Все происходящее. Склад на пристани, старая пристройка к фабрике. Цепи. Запах химикатов и моющего средства, намертво въевшийся в бетонный пол, и старое оборудование из шестидесятых, сдвинутое к стенам. Ступни, едва касающиеся пола, потому что не доставали до него и могли стоять лишь на цыпочках. Тусклый свет. Джен Та в перчатках. Смесь пота и крови, пропитывающая белую рубашку. Горький декабрьский — нет, уже январский, так? — воздух, разгоряченная кожа, словно у него жар. — Как по-голливудски, — сказал он с ухмылкой — десна кровоточили, губы уже распухли — и Джен Та в очередной раз врезал ему по челюсти. — Заткнись нахрен, Цзянь И. — Ты сам приказал мне говорить. Джен Та провел рукой по лбу, словно все это заставляло его вспотеть. Словно это утомляло его. — Что ты сказал американцам, Цзянь И? Это все, что мне нужно. Он уже спрашивал об этом, и к Цзяню И тогда тихо пришло осознание. А, пронеслось в голове. Несколько недель — месяц — он думал, что, возможно, он никогда не узнает — сам не знал, почему рассчитывал на подобную безопасность. Но Джен Та узнал, разумеется, он узнал, и у Цзяня И не было даже времени почувствовать, как сердце начинает стучать в груди, словно отбойный молоток, потому что слишком болело все остальное, чтобы он мог почувствовать тихий отзвук сердца. Позже, возможно, он пожалеет, что разорвал сеть с американцами. Но позже — это не сейчас, и раз Джен Та до сих пор просто не всадил пулю ему в голову, он мог с уверенностью сказать, что ночь обещает быть долгой. — Не имеет значения, что я им сказал. — О, я думаю, что имеет. Цзянь И покачал головой — насколько это было возможно без звона в ушах, словно он заперт в колокольне. — Не имеет, потому что они больше не будут работать с тобой. — Ах ты мелкий педик, — выплюнул Джен Та, вцепляясь в волосы Цзяня И так, что шею свело, а глаза заслезились, потому что это совсем не было похоже на то, как делал это Чжэнси. Ни капли. — Что ты сделал, отсосал одному из них в обмен на их преданность? Цзянь И стиснул зубы. — Я не говорил, что вместо этого они будут работать со мной. Джен Та отпустил его, резко дернув рукой, и Цзянь И подумал, что он, должно быть, вырвал клок волос, судя по тому, как обожгло это движение. Его ступни скользили по твердому полу, пальцы замерзали, потому что бетон был невыносимо холодным, но ему нужно было как-то снять давление с рук, потому что он не мог долго висеть вот так. (И да, он знал, что может. Что его тело способно вынести куда больше, чем вот это. Но вначале всегда было тяжело.) — Ты разрушаешь все нахер, Цзянь И. Разрушаешь все то, что твой отец построил из ничего. — У вас есть 14К… — Нахуй 14К! Они — Триада старой закалки, которая нихрена не знает о производстве и продаже наркотиков. — Почему тогда вы подписали с ними контракт? Джен Та уставился на него, ошеломленно покачал головой. — Ты… ты тупой, наивный маленький засранец. Цзянь И никогда прежде не видел Джен Та в таком состоянии. Он видел его злым, видел, как слегка подергивался его рот, а пальцы теребили манжеты рубашки. Но никогда… никогда не видел, чтобы он вот так терял над собой контроль. И Цзянь И был не настолько глуп, чтобы сказать, что это не пугает его до ужаса. Потому что он знал, на что способен Джен Та, когда спокоен. Когда он собран и сдержан. Но этого он не знал. И не хотел узнавать. — Скажи мне, Цзянь И. Скажи мне, что ты сказал им, чтобы я мог сделать им предложение получше. Все еще можно исправить. — Где моя собака. — Мы не трогали твою шавку. — Почему вы убили Фэнга. Джен Та стиснул зубы. — Твое сотрудничество было обеспечено до тех пор, пока оставался кто-то, кто, как тебе казалось, был на твоей стороне. Кто-то, кто был связан с твоим отцом. Кто-то, кто заставлял тебя считать, что ты в безопасности. Мы использовали это прежде, и мы использовали это сейчас. — Почему он позвонил мне? Почему заманил меня туда? — Потому что все ломаются, Цзянь И, — сказал Джен Та. Тихо. С каким-то странным сочувствием, словно он видел, как запястья Цзяня И трутся о железо, как вздымаются ребра на вогнутой груди, потому что он не мог нормально дышать в таком положении. Словно он мог сказать, что смерть Фэнга не оставила Цзяня И незатронутым. Не то чтобы ему было грустно из-за этого. Скорее он был… Разочарован. Видимо, он считал, что Фэнг — тот человек, что будет сражаться за него, пока его отца не выпустят. И какая дурацкая шутка — он полагал, будто его отец, эта опасная, неуловимая фигура, вдруг когда-нибудь появится и спасет положение, и они будут жить долго и счастливо? И как бы сильно он ни цеплялся тогда за идею о том, что Чжэнси придет и спасет его, о том, что для этого придет его отец, он думал даже чаще. Разве не таким человеком он был? Разве не так все продолжали о нем говорить? — И, — продолжил Джен Та, — потому что, судя по всему, он заботился о тебе не так уж сильно, как ты полагал. Цзянь И уставился на него. Издал слабый смешок с почти веселой, но невыразительной и болезненной улыбкой. — Может быть, — сказал он. — Джен Та, — раздался чей-то голос. Низкий, мужской. Один из людей в капюшонах, что стояли позади него и наблюдали. До этого момента они хранили молчание. — Конечно, — сказал Джен Та, словно он забылся. Словно на мгновение Цзянь И сумел отвлечь его. Он подошел к Цзяню И сзади, и Цзянь И мог бы повернуться, медленно, болезненно, но он услышал, как ремень ослабляется, и почувствовал руку на своем плече и застыл, а затем невольно начал сопротивляться под весом этой ладони. — Нет, — прохрипел он, извиваясь, пытаясь увернуться, но он не мог. — Не надо… — Больной маленький ублюдок, — пробормотал Джен Та. Его голос был так близко. — Можно подумать, я когда-нибудь притронусь к кому-то вроде тебя. И, возможно, это было правдой. Потому что за все эти годы он ни разу не тронул его. Он часто склонялся к нему, нарушая его личное пространство, привязывал его к кровати, и Цзянь И был почти уверен, что он может, потому что ненависть и похоть не так далеки друг от друга, но он ни разу не сделал этого. — Помнишь это? — сказал Джен Та. А затем наклонился и помахал чем-то перед его лицом. Нефритовая ручка. Черное лезвие, настолько темное, что его поверхность не отражала ничего. Он увидел его и моментально вспомнил. Вспомнил ощущение его на спине, врезающегося в плоть, то, как он скользил все глубже и дальше, продолжал двигаться, пока Цзяню И не начинало казаться, что больше он не способен вынести, его удерживали силой за ладони и колени, лицом вниз, и он кричал в подушку и ждал момента, когда все потемнеет, когда его тело смилостивится над ним и даст ему передышку, когда его сознание наконец выключится. И этого так и не происходило. Возможно, потому, что Джен Та знал, как заставить его висеть на самом краю, как заставить его держаться, но еще, вероятно, потому, что он знал: если он отключится, вполне возможно, что очнуться он уже не сможет. А потом Джен Та потянул его за плечи, заставив склониться вперед настолько, насколько позволяли цепи, толкнул между ног, чтобы придать ему более устойчивую позу, задрал его рубашку, и он почувствовал, как холодное лезвие скользит по основанию позвоночника, и задрожал, желая двинуться, но зная, что не может сделать этого, потому что рано или поздно ему придется перестать сопротивляться — так получалось только больше грязи. — Ты помнишь? — повторил он. — Я помню, — прошептал Цзянь И и вновь почувствовал это тянущее ощущение в животе, желание сбежать, эту тошноту, и услышал собственное хныканье, когда нож прижался к коже, и отчаянно пытался удержаться неподвижно, стоя на кончиках пальцев, и ему пришлось повернуть голову и вцепиться зубами в руку, чтобы сфокусироваться на этой боли, на ощущении этого, сфокусироваться на том, чтобы не издать ни звука, хоть он и знал, что в конечном итоге это все равно не сработает. Он чувствовал, как кровь теплой влажной струйкой стекает за пояс, и знал — знал, что совсем скоро вся рубашка намокнет и будет прилипать к телу, потому что свободная ладонь Джен Та в перчатке уже скользила по его боку, мягко и нежно, словно ладонь любовника. Ему было так тошно. Губы Джен Та прижались к его уху, и он почти почувствовал жар его тела на своей спине, что было странно, потому что это означало, что кровь попадет и на него, а Джен Та обычно действовал с почти клиническим равнодушием. — Что ты сказал американцам, Цзянь И? — прошептал он. И дыхание Цзяня И было дрожащим и тихим, и он пытался заставить себя не трястись — хоть это и помогло бы ему согреться, но так у него быстрее кончатся силы — и его лихорадило, и ему пришлось оторвать зубы от собственной плоти, чтобы сказать Джен Та катиться нахуй.***
Парковка у дома Хэ Тяня была пустой и холодной, салюты закончились уже какое-то время назад, и подвыпившие люди уже разбрелись по домам или нашли место где-нибудь в переулке, а дети вернулись к матерям, а любовники вернулись в постели. Кроме них пятерых, больше там никого не было, а если бы кто-то и увидел их, надолго бы он вряд ли задержался. — Ты же сказал, что не занимаешься преступной деятельностью, — сказал Хэ Тянь брату. Ему не хотелось смотреть на него. Но приходилось. Потому что сейчас им было не до личных разборок, для этого будет время позже. Хэ Тянь подумал, что это, вероятно, ознаменуется разбитыми губами, содранными костяшками пальцев и выбитыми зубами. — Не занимаюсь. — Тогда почему ты работал на его отца? Наркотики? Ян Сиу покачал головой. — Это было из-за Цзяня И. — Я не понимаю, — сказал Чжэнси, когда дальнейших объяснений не последовало. Каждый раз, когда Хэ Тянь смотрел на него, он казался все бледнее. Круги под его глазами больше напоминали синяки. Гуань Шань, сидевший на лавочке, постоянно дергал его за рукав, пытаясь убедить его присесть, потому что казалось, что ноги в любую минуту могут ему отказать. — Его отец нанял нас. Просто чтобы сохранить его в безопасности. Ничего больше. — То есть когда вы пришли в средней школе… — Он попросил нас обезопасить Цзяня И, — сказал брат Хэ Тяня. — Он сказал, что многие члены группы убиты и что Цзянь И в опасности. Мы всего лишь исполняли услуги по охране. — Почему его мать остановила его? — тихо произнес Чжэнси. Его голос дрожал от холода и от чего-то еще. Температура упала ниже нуля, парковка была укрыта бело-серым одеялом снега толщиной в несколько дюймов, но Гуань Шаню все равно хотелось подышать воздухом, хоть он и поеживался от холода, а Хэ Тянь не хотел приводить их к себе в квартиру, а Чжэнси был готов в любой момент сорваться с места и побежать. Их голоса эхом разносились в темной тишине, оказавшись заключенными в какой-то странный, сверхъестественный пузырь, через стенки которого не мог проникнуть ни один звук. Мимо не проезжало ни единой машины, огни небоскребов и вывесок магазинов казались тусклыми. — Она считала, что все будет нормально, — сказал Ян Сиу, сунув руки в карманы пальто, его голос заглушался шарфом. — Она считала, что способна сделать достаточно — что полиции будет достаточно. — И ошиблась, — предположил Хэ Тянь. — Поначалу — нет, — ответил его брат. — Но три года назад его отец сказал нам, что произошла очередная выбраковка. Что остался всего один из его… коллег, кому он может доверять. И они забрали Цзяня И. Я не знаю, что именно они сделали. Но среди них действительно остался всего один из людей его отца, и он не мог постоять за него и защитить его наперекор всей группе. Хэ Тянь уставился на него. — Почему ты сказал, что ты не имеешь никакого отношения к его исчезновению? Каждый раз, как я тебя спрашивал, ты все отрицал. — Потому что это было правдой. Мы не имели. Его забрала группа, не мы. — Но ты знал это — ты знал и ничего не сказал. — Я не хотел причинять тебе боль, Хэ Тянь. Не хотел, чтобы ты ввязывался в это. Мы все полагали, что его убили. Я знал, что ты интересовался им, что он тебе по каким-то причинам нравился. Я не хотел, чтобы ты представлял то, что с ним могло случиться. Представлял то, что, как мы думали, уже случилось. Хэ Тянь знал, о чем бы он подумал. Он представил себе Цзяня И, связанного, отощавшего, окровавленного. Представил его мертвым, просто выброшенным где-то в поле, в переулке или на заднем дворе ресторана, представил, как его тело поедают лисы, птицы и личинки. Представил все это и понял, как он рад, что брат так ничего и не рассказал ему. — Наша команда наблюдения следит за их машинами, — сказал Ян Сиу, пролистывая что-то в телефоне. — Но их всегда было трудно отследить. Они знают слепые пятна города. Они знают наши слепые пятна. Они три года избегали нас. Даже дольше. Наступила тишина, и в этой тишине сквозила безнадежность. Осознание того, о чем говорил Ян Сиу: все, за что они могут уцепиться, это машина, и вполне возможно, что ее даже не удастся отследить. Словно внезапно Цзянь И снова пропал для них, исчез в ночи, и, возможно, больше уже не вернется. — Вы нашли что-нибудь с именем Джен Та? — сказал Чжэнси. — Ничего, — отозвался Ян Сиу. — Мы проверили все базы данных. Все записи интервью, которые мы проводили. Кем бы он ни был, этот человек — призрак. В плане преступной деятельности его нет ни на наших радарах, ни на радарах МГБ. Они тоже проверяли. Хэ Тянь провел рукой по волосам. — То есть ты пытаешься сказать, что мы ничего не можем сделать, потому что ничего не знаем. — А что с его телефоном? — сказал Чжэнси, пытаясь уцепиться за вероятность того, что хоть что-то они все еще могут сделать. — Выбросили из окна машины, — ответил Ян Сиу. — Мы нашли его на тротуаре в Синьцзекоу. Его не могут держать нигде поблизости оттуда. Слишком многолюдно. — Что, если они просто используют дом? — Слишком очевидно. Камеры в жилых районах находятся повсюду. Номерной знак бы уже давно заметили. — То есть это где-то в коммерческом месте? — сказал Хэ Тянь. — Там, где они уже были. Его брат и Ян Сиу обменялись взглядами. — В теории, — осторожно ответил его брат, с такой неохотой давая им хоть какое-то обещание. Подтверждая хоть что-то как реальное. — Что насчет промзоны? — подал голос Гуань Шань. — Я проверял, — ответил Ян Сиу. — Я тоже, — сказал Хэ Тянь. Он знал про склады; Ян Сиу сказал, что проверил эти камеры так же быстро, как тогда, еще до того, как Дай Линь перестал использовать их в качестве хранилищ. Хэ Тянь бросил взгляд на Гуань Шаня — теперь он понимал, почему. Но Гуань Шань сидел там и казался таким маленьким, и его живот все еще болел, и Хэ Тянь не мог даже упрекнуть его за все случившееся, потому что все это само по себе уже послужило достаточным наказанием. — А торговая зона у пристани? — сказал Гуань Шань. Его брат с любопытством взглянул на него. — С чего вдруг нам искать там? Гуань Шань ответил ему точно таким же взглядом. — Ну, Дай Линь говорил, что там расположены заводы-изготовители группы. Он сказал, что многие из команды собираются там для обсуждения местных продаж. Воцарилось молчание. — Я думал, вы об этом знаете, — медленно произнес Гуань Шань. — Нет, — сказал брат Хэ Тяня. — Нет, мы не знали. — Они делали собственные наркотики. Это должно быть химическое производство. Что-то… что-то, что можно замаскировать под законное предприятие, но в то же время использовать для наркотиков. Вычеркните все крупные бренды, и получится список потенциальных кандидатов. — Уже занимаюсь этим, — сказал Ян Сиу, переключаясь между вкладками на телефоне. — Тогда поехали, — сказал Чжэнси, рванувшись вперед, словно был готов бежать туда, и Хэ Тянь остановил его вытянутой рукой. — Мы не знаем, там ли он. В одной этой зоне не меньше сотни складов и фабрик. Чжэнси оскалился на него. — Тогда нам стоит начать, разве нет? — Чжэнси… — Нет, Хэ Тянь. Если бы это был Гуань Шань, ты бы уже был там пять минут назад. Так что не надо говорить мне подумать и вести себя разумно. — Он прав, Чжань Чжэнси, — сказал его брат. — Мы не можем спешить с этим. Мы не… Мы не полицейский отряд быстрого реагирования. Мы — независимый союз, и должны соблюдать определенный порядок. Отряд спецназа еще не был проинформирован, и мы еще не получили ордер на нападение. Это территория МГБ. Мне придет конец… компании придет конец, если мне предъявят обвинение в этом. Чжэнси уставился на него, и Хэ Тянь знал, как звучали слова его брата: так политкорректно. Словно теперь, после всего, что было между ними, между ним и отцом Цзяня И, после всего, что он уже для них сделал, он выбирает осторожность. — Я готов рискнуть, — сказал Чжэнси. — Ты погибнешь. Это будет самоубийственная миссия. — Погодите, — сказал Хэ Тянь, подняв руку, пока Чжэнси снова не начал. — Что еще ты о них знаешь, Чжэнси? Что еще Цзянь И рассказывал тебе о группе? — Что еще тут можно сказать? — с горечью произнес Чжэнси. — Нет, это может оказаться важно, — сказал Ян Сиу. — Расскажи нам все. И он рассказал. Рассказал им все: о полетах, о поездках на выходных, о звонках, о встречах с Фэнгом, о тех днях, которые они проводили в аэропортах, ожидая взлета самолетов, тайную информацию о его отце, которая на самом деле ничего не значила и за которую он, как видел Чжэнси, так отчаянно цеплялся. О встрече с его матерью. О вещах, по поводу которых Чжэнси мог лишь строить догадки, и вещах, которые он не должен был знать, и вещах, которые Цзянь И рассказывал ему лишь потому, что такое количество секретности убило бы их обоих. Только вот теперь Чжэнси понимал, что это что-то куда более реальное, чем секретность. — Он встречался с ней? — сказал Ян Сиу удивленно. — Со своей матерью? — Они не всегда были близки, но она все равно его мать, - ответил Чжэнси. — Мы могли бы..? — Нет, — ответил брат Хэ Тяня Яну Сиу. — Уже слишком… — Да брось, — сказал Ян Сиу. — Лучшего варианта у нас все равно нет. — Что? — сказал Чжэнси. — Что? Ян Сиу взглянул на него. Он медленно заговорил: — Его мать работала с полицией, чтобы прекратить перемещения и сделки группы. Дальше ареста ее мужа дело так и не пошло. Было это сделано умышленно или нет, мы не знаем. Но… — Но она могла бы связаться с отделением, с которым она работала, и рассказать им, что мы знаем, — продолжил брат Хэ Тяня. — Что у них заложник. Что она знает их местоположение. Они немедленно вышлют отряд. — Как она узнает, что мы знаем? — сказал Хэ Тянь. Ян Сиу взглянул на брата Хэ Тяня. Его брови были подняты. В этом было что-то почти… обвинительное. — Ты ведь не сделал этого, — отрезал Хэ Тянь. — Полагаю, сделал, — сказал Ян Сиу. — Что? — сказал Гуань Шань. — Он переспал с матерью Цзяня И, — пояснил Чжэнси, догадавшись. — Серьезно? — Это сейчас неважно, — пробормотал брат Хэ Тяня. Он вытащил телефон. — Мне позвонить ей или нет? Цзянь И к этому времени может уже быть мертв. И именно эти последние слова заставили всех затихнуть. Заставили ненадолго отступившее напряжение прокрасться обратно, заставили холод показаться горьким, а молчание — особенно острым. — Позвони ей, — сказал Чжэнси. — Пожалуйста.***
Спина была влажной и липкой и довольно быстро заставила Цзяня И почувствовать себя таким грязным. Это не заняло много времени. Или заняло. Но он вроде бы не терял сознание. Пока. Или терял? Он не мог вспомнить. Теперь он горел везде. И плакал. И его рука кровоточила там, где он прокусил кожу, и из носа текло, и его голос еще не охрип — звучал слишком резко и разносился эхом по старому складу — и иногда Джен Та смеялся над этим. Иногда Джен Та заглушал звук ладонью, зажимал его нос, пока он не начинал задыхаться, а перед глазами не начинало темнеть. Периодически кто-то бил железными костяшками пальцев по его лицу, и скоро он уже не мог как следует открыть глаза из-за крови и отеков. А иногда они надевали мешок ему на голову, пока он не начинал отчаянно хватать ртом воздух и уже почти что сдавался, но еще не совсем. А иногда он вообще ничего не говорил и ненадолго затихал, и Джен Та отвешивал ему пощечину и приказывал не отключаться. Говорил, что он еще не ответил на его вопросы. Что ему не положена подобная передышка. — Джен Та, — сказал кто-то. Они продолжали произносить его имя, словно это должно было что-то значить. И всякий раз, когда они его произносили, он продолжал. Или делал что-то новое. Потому что: — Это не работает, Джен Та, — бормотали они. — Просто пристрели его, и покончим с этим, — сказал кто-то другой. — Он не будет говорить. Босс все равно убьет нас после… — Я здесь чертов босс! — прорычал Джен Та, резко оборачиваясь к ним. Звук звоном отдался от стен. Заставил Цзяня И вздрогнуть своей вездесущестью. А через пару секунд Джен Та закрыл глаза, сжал челюсти. Выдохнул. — Я здесь чертов босс, ясно? Я здесь главный, так что вы будете делать то, что я вам прикажу. Цзяню И показалось, что он засмеялся в ответ на это. Попытался. Ребра тяжело вздымались, он вскрикнул и не в первый раз подумал, что ему правда пора бы уже прекратить принимать глупые решения. И Джен Та вихрем повернулся на этот звук, и Цзянь И услышал, как что-то врезается ему в лицо, еще до того, как почувствовал это. Где-то тогда он, кажется, на время потерял связь с реальностью, потому что когда он снова открыл глаза, его голова была опущена, и ему показалось, что он вывихнул плечо, потому что он висел на цепях как-то иначе, чем прежде. И все… все пахло бензином. Он обжигал его нос. Вызывал непереносимый зуд. А потом Цзянь И осознал, что запах исходит от него. Что он весь пропитан им. И Джен Та просто смотрел на него, словно ожидал чего-то. Словно к этому времени Цзянь И уже должен был сдаться. И он не мог понять, почему он так долго держится ради этого. Потому что не то чтобы ему так уж нужно было хранить этот секрет. Даже если бы он все рассказал, ему вряд ли было бы больнее. Но он знал, что за каждым ударом, за каждым глубоким порезом от ножа, Чжэнси все еще в безопасности. Знал, что если он умрет, если они ошибутся и по неосторожности убьют его, у них не будет причин вредить Чжэнси, потому что Цзяню И не будет от этого больно, если он будет мертв. Так что он молчал. Терпел это как наказание. Словно он знал, что после того, что случилось за эти три года, оно рано или поздно его настигнет. Точно так, как случилось с Гуань Шанем, потому что дети неспроста никогда не должны связываться с подобным. И он снова засмеялся, но на этот раз беззвучно, стараясь сохранить неподвижность. Потому что он не был ребенком уже очень давно. Но затем все веселье испарилось. И никогда прежде он не был настолько в сознании. Потому что позади себя он заметил движение. Кто-то подошел. Услышал щелчок. Увидел, даже едва приоткрытыми глазами, что-то, похожее на пламя.