On-line одну жизнь назад

Не то чтобы мне очень хотелось об этом говорить, но иногда случаются такие ситуации, в которых если ты не говоришь сам, то за тебя начинают говорить другие. И это приводит к не самым благоприятным последствиям. День стоял пасмурный и мерзкий. Такой настоящий промозглый, сырой и ветреный день поздней осени. В такие дни положено сидеть на подоконнике, завернувшись в плед, читать книжки и пить чай с апельсиновым джемом, корицей или мятой, закусывая все это дело лакричными палочками и шоколадными лягушками. Ну, или смотреть маггловские сериалы, не вылезая из кровати и не расставаясь с ноутбуком и пачкой чего-нибудь дохрена вредного и дохрена вкусного. Или торчать в общей гостиной вместе с однокурсниками, жарить на огне в камине зефир, ржать над плоскими шутками мальчишек и просто радоваться жизни. На крайний случай, можно сидеть в теплой и сухой учебной аудитории, отрабатывая Манящие чары или грызть гранит науки в насквозь пропахшей пылью и древностью школьной библиотеке. Но мы с Фредом сидели в кабинете у МакГи. Там тоже было тепло и сухо. Но, клянусь труселями Мерлина, лучше бы мы копали грядки Хагрида на улице под дождем. МакГи сидела за столом и испепеляла нас самыми гневными из своих взглядов. Губы у нее были плотно сжаты, а худые старческие руки, испещренные морщинами и венами, казалось, вот-вот сожмутся в кулаки. И эти кулаки врежут нам обоим со всей силы. Даже палочка не понадобится. Наверное, она думала, что если мы испугаемся ее дохрена грозного вида, то это развяжет нам язык. Отчасти она была права, конечно. Я тогда училась на четвертом курсе и все еще пугалась. Зато Фред был уже выпускником, а пугаться перестал еще на втором. А когда я была в компании Фреда, я всегда чувствовала себя уверенней. Так что, мы молчали. Видок у нас обоих был тот еще. У Фреда была рассечена губа и разбит нос, на заляпанной кровью рубашке не хватало нескольких пуговиц, ворот ее был неровно разорван. Гриффиндорским галстуком он замотал обильно кровоточащую рану на предплечье, и теперь вместо ало-золотой ткань стала просто алой. А еще у него были содраны костяшки пальцев. Медно-рыжие волосы растрепаны так сильно, что даже мне, любившей его лохматый вид, хотелось запустить в них руку и хоть немного их пригладить. Но Фреда все еще трясло от злости, и я не решалась не то чтобы прикасаться к нему, даже говорить с ним. Сама я выглядела немногим лучше. Тщательно заплетенные с утра косы смотрелись так, будто бы я только что свалилась с метлы, пара царапин украшали левую щеку, колготки были безнадежно порваны, а коленки содраны до крови. Ну, думаю, ясно, к чему я все это говорю. Мы подрались. Причем подрались так нехило, что МакГи написала нашим предкам. Фред ей до сих пор этого не простил. Я знаю, хотя мы стараемся не вспоминать тот случай. Но и просто вот так забыть его тоже не можем. Подрались мы, конечно, не друг с другом. Фред никогда в жизни не позволил бы себе ударить девчонку, тем более, собственную сестру. Да и вообще, за все семь лет в школе, эта драка была его первой и единственной — обычно он держался от подобного дерьма подальше. Репутацию портить не хотел. Он был спокойным, рассудительным, старательным, умным — просто образец идеального студента. То, что помимо этого он был язвительным хитрожопым мудаком, как-то наружу не вылезало. Ладно, что там говорить, Фред был старостой и мечтой всех школьных тихонь. Когда ему перед пятым курсом в конверте значок пришел, папа заявил, что поедет с нами в Хогвартс и утопится в Черном Озере. Но мы знали, что на самом деле он очень гордился. Он гордился любыми нашими достижениями. Гордился нашими первыми шагами, полетами на первых игрушечных метлах, гордился нашими плохими и хорошими оценками, гордился нашими маленькими победами и поражениями, он гордился даже нашими (моими) выговорами. Возможно, именно из-за этого мы и сидели тогда у МакГи. А, возможно, просто потому, что такова участь всех детей, похожих на нас. Ведь когда ты потомок героя Второй Магической войны, это на самом деле нихрена не круто, как могло бы показаться. И иногда я думаю о том, что запросто махнулась бы родителями с каким-нибудь магглорожденным волшебником, лишь бы не было всех этих не то понимающих, не то сочувственных взглядов в сторону нашей семьи. Я очень корю себя за эти мысли, но поделать ничего не могу. Бесит. Просто дико бесит. Хотя Фреду приходилось куда хуже, чем мне, держался он куда лучше. Сколько я себя помню, каждый раз, когда мы приезжаем в Нору, бабушка смотрит на Фреда так, будто бы он гребаное привидение. Фреда такое отношение очень выводит из себя, но он никогда этого не показывает, и я его за это до усрачки уважаю. Тут все, конечно, ясно. Так похож на отца, а, следовательно, и на его погибшего на войне брата-близнеца, но ради сердечных жил дракона, зачем постоянно видеть в моем брате того, кого уже не вернуть никогда и никакими силами? Хоть убейте, а я все равно не пойму. Отец и то, вел себя куда мужественнее. Нет, у него, конечно, тоже бывали эти «периоды», когда он становился замкнутым, нелюдимым и избегал всех членов семьи. Всех, кроме меня. Мне он разрешал быть с ним рядом почти всегда. Было понятно, почему не Фреду и не маме. Они были слишком явными отзвуками прошло, а я прошлым не была. Я была самым, что ни на есть настоящим. И я ценила в отце то, что прошлое он оставляет в прошлом, хотя ему это давалось с умопомрачительным трудом. Если такие дни случались в каникулы, то обычно я шла с папой в его магазин, и мы вместе работали с раннего утра и до самой глубокой ночи. Пока я была помладше, он заносил меня в дом на руках, дохрена усталую, уже почти спящую. Аккуратно доносил до моей комнаты и сам укладывал меня в кровать. Потом эта детская романтика пропала. Я выросла, стала слишком много жрать, весить и настороженно относиться к объятиям и прикосновениям. Но я не перестала работать с папой в магазине до глубокой ночи, когда ему это было нужно. Мы справлялись с этим. Вместе. Мы с родителями любили друг друга. Любили так, как умели. Немного неуклюже, немного некрасиво, может быть, немного грубовато. Но честное чародейское, мы готовы были разорвать глотки всем тем, кто считал, будто бы наша семья неполноценна и несчастлива. Потому что, идите все к Мерлиновой бабушке, это было не так. Далеко не так. МакГи нервно пристукнула по столу и тяжело поднялась с кресла: — Мисс Уизли, раз ваш брат отказывается объяснять мне, что произошло, может быть, вы окажете честь? — Мы подрались, — бесхитротсно бросила я в ответ, но не потому, что хотела ответить. Просто сидеть в тишине становилось невыносимо. Фред рядом со мной саркастично хмыкнул, но под взглядом директрисы снова уставился на свои ботинки. МакГи обошла стол, левитировала себе палочкой стул и опустилась на него рядом с нами так, что мы втроем образовали небольшой кружок. Это напомнило мне посиделки у костра, и я чуть было не хихикнула. Те еще посиделки бы были. Для полного счастья только гитары не хватает, вот тогда совсем бы был порядок. — Мисс Нотт заявила, что вы, Мисс Уизли, ударили ее учебником во время Большой перемены. Это так? — Да. — А потом применили к ней заклинание Ватных ног? — Да. — А потом ввязались в драку, не используя волшебных палочек? — Да. МакГи сощурила глаза, а потом вдруг встала (я подумала, что она нас заколдует, потому что ее задолбало разбираться во всем этом дерьме), прошла к старому серванту, стоящему у стены и вернулась с какой-то коробкой. — Возьмите-ка печенье. Вы оба. Фред усмехнулся впервые за все то время, что мы просидели здесь. Я просто дико охренела, но печенье из коробки взяла. Наверное, от страха, что, если не возьму, МакГи силой засунет его мне в рот. — Мистер Уизли, как вы там оказались? — продолжила допрос директор. — Мимо проходил, — буркнул Фред, вертя свое печенье в руках, будто бы раздумывая, есть его или не есть. МакГи подняла брови в вопросе, но Фред, видимо, не собирался больше давать показания. Да и я присмирела. Ну, не были мы теми, кто легко пускал людей в свои головы. Не были, и все тут. Мы слишком рано научились этому: не показывать больше, чем следует. И МакГи могла сколько угодно строить из себя добрую тетушку, но мы бы с Фредом скорее съели бы Распределяющую шляпу, чем сказали бы ей, что ввязались в эту драку, потому что какая-то овца позволила себе сказать, что наш отец — сумасшедший, помешанный на умершем брате, а мать — его личная сиделка и не больше. Начала драку я. Фред действительно просто проходил мимо, так же, как и старшекурсники Слизерина. Мы защищались. Мы могли бы сделать это остроумнее и тоньше, но иногда обстоятельства складываются так, что лучший выход — это от души треснуть обидчика чем-нибудь по башке. Я — девчонка, я точно это знаю. Мама была очень зла. На следующий день она прислала нам с Фредом гневное кричащее письмо, вызвав тонну насмешек со стороны однокурсников и удовлетворение на лице МакГи. Но ни МакГи, ни все остальные не знали, что помимо этого мама прислала нам и другое письмо, в котором было всего лишь одно слово: «Спасибо». И, клянусь труселями Мерлина, это стоило тысячи наших с Фредом содранных коленок и разбитых носов.