On-line одну жизнь назад

Я уже говорила, что Фред обожает маггловскую технику. Он западает на маггловские тачки, шарит в компьютерах, свободно взламывает магический интернет-канал и сам же продумывает для этого канала защиту. У него в комнате с самого детства всегда валялся какой-то металлолом, который он таскал из дедушкиного сарая и пытался как-то придать ему рабочий вид и какие-то полезные свойства. Со временем у него стало неплохо получаться. Но несмотря на все на это, Фред не любит маггловское метро. А вот я — да. Меня не пугают ни толпы народа, ни то, что эти толпы состоят из магглов, ни то, что в Лондонском метро процветает воровство. Но есть одно небольшое «но», конечно же. Куда без него? Я люблю кататься в этих дохрена забитых вагонах, в основном, когда мне очень очень хреново, и я не хочу никого видеть. Я люблю исчезать в толпе людей, которым на меня насрать и среди которых я вряд ли встречу знакомых. Это то, что надо, срабатывает безотказно. Уже после часа толкотни, переглядок с симпатичными магглами-парнями и гневных воплей какой-нибудь мелкой старушенции по поводу того, что ей не уступили место, я, как гребаный феникс, возрождаюсь из пепла. Лучшего средства я пока еще не нашла. Так было и в тот вечер. Был апрель — Пасхальные каникулы. Мы с Фредом всегда возвращались из Хогвартса на Пасху, потому что помимо этого праздновали еще и папин день рождения. Праздник выходил тот еще. Отец скупо улыбался, наскоро благодарил за подарки и сваливал с «вечеринки», как только подворачивалась возможность. И гному было понятно, что он всей душой этот день ненавидел, но, тем не менее, мы все равно садились за большой стол и приглашали всю семью. Я до сих пор не понимаю, нахрена. И никогда не пойму, наверное. Тогда все было совсем ужасно, потому что как только свалил папа, сославшись на внезапную гиперсрочную встречу с мифическим китайским спонсором (так себе отговорка, бывало и лучше), я тоже решила свалить — не хотелось в который раз рассказывать Джинни, как у меня дела на личном фронте, вернее их отсутствие. И все бы ничего, если бы мама не увидела, как я натягиваю куртку, стоя в прихожей. Она заявила, что я непременно должна остаться, а я меньше всего хотела выслушивать, как мои многочисленные дядья углубляются в школьные воспоминания, и смотреть, как они бухают. Фред попробовал за меня заступиться, но закончилось все тем, что мама раскричалась, а я хлопнула дверью. Я ненавидела, когда мама пыталась делать вид, что все хорошо. И не понимала, зачем и для кого она каждый год затевает весь этот дерьмовый спектакль. Я не вмешивалась, потому что это все же было дело родителей, но и ввязываться в эту срань не хотела. Если уж отец свалил с собственного дня рождения, то почему мне нельзя? В метро я спустилась на автомате. Был вечер воскресенья, и народу было не так уж и много — счастливый случай, не иначе. Я уже успела проехать пару станций, когда, вдруг, вместе с еще несколькими бесцветными людьми в вагон вошла она. Золотистые волосы выделялись на фоне мешковатой черной куртки, зеленые глаза, накрашенные довольно ярко и броско, равнодушно осмотрели вагон в поиске свободного места. Мы встретились взглядами. Пару мгновений смотрели друг на друга, а потом я пригласительно кивнула на сидение рядом. Хрен его знает, зачем — ведь я не хотела никого видеть, тем более, Кару Хэтфилд. Но вот она здесь, в гребаном Лондонском метро, а я, вдруг, стала типа дохрена гостеприимной. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Мы с Хэтфилд учились на одном курсе, но она была в Гриффиндоре. Я с ней не общалась. Откровенно говоря, курса до четвертого я вообще не знала о ее существовании, пока вдруг не заметила, что Ариана подозрительно много начала тусить с какой-то незнакомой мне невзрачной девчонкой. Было бы резонно задать вопрос: как можно 4 года учиться вместе и не знать об этом? Да очень просто. Пока я была мелкой, я цеплялась за Фреда и других братьев и сестер. Потом у меня появился придурок-Ноэль, через него я сошлась с Арианой. Два идиотских льва — они друг друга стоили, вот уж честно. К концу первого курса я окончательно подружилась с моими соседками по комнате и другими когтевранскими ребятами и не испытывала особой нужды заводить еще каких-то левых друзей на соседних факультетах. Каре же, будто бы вообще нахрен ничего не сдалось. Она была такой апатичной, такой нереально мертвой, что не заметить ее было проще простого. Это было самым логичным свойством, тем более, для такого человека, как я. Я — не подарок. Я не наблюдательна и не чувствительна, так что куда уж мне было до того, чтобы обратить внимание на какую-то там грустную однокурсницу, когда предки купили мне новую метлу по случаю того, что меня приняли в сборную факультета. Впервые я по-настоящему заметила Кару Хэтфилд в октябре, на пятом курсе. Тогда Хогвартс опять замутил эту дурацкую программу по обмену, и к нам понаехала целая толпа Дурмстрангских студентов, среди которых была Кристал. Кристал зачислили в Слизерин, и все их мальчишки на пару недель стали еще большими даунами, чем были раньше. Да и у нас нашлась парочка воздыхателей. Врать не буду, она была красивой. А еще высокомерной, молчаливой и тоже, как и Хэтфилд, дохрена мертвой. И каково же было наше всеобщее удивление, когда в какой-то момент мы поняли, что эти двое сошлись характерами и теперь разгуливают по школе за ручку. Слизеринка и Гриффиндорка. Сплетен было много, но не долго, романов то у всех куча развелось. А после Рождетства Кристал свалила. И когда я смотрела на Хэтфилд, мне было ее прямо реально жалко — вот настолько хреново она выглядела. Как-то я подсела к ней перед уроком. Она посмотрела на меня, как на полную идиотку, но меня это не смутило. Я не собиралась разыгрывать перед ней сцену сочувствия. Я на такое не очень способна, если быть до конца честной, я даже над «Хатико» не ревела (Фред назвал меня «бесчувственной скотиной», когда узнал). Я просто подсела к ней, и все. Потом еще раз, и еще какое-то время мы иногда сидели вместе. Как-то она мне улыбнулась. Как-то я спросила, как у нее дела. Вопрос был глупый, просто глупейший, но она ответила, что все нормально и легким голосом поинтересовалась насчет последнего домашнего задания. Я не знаю, что у нас с ней были за отношения. Нам столько лет было абсолютно насрать друг на друга, и тут, вдруг, мы сплелись резко и внезапно. — Не ожидала тебя здесь увидеть, — Кара опустилась рядом со мной. Я пожала плечами: — Взаимно. — Дерьмовый день? — голос у нее был тонкий, ну такой, прямо, хрупкий. Я к таким голосам не привыкла. И к такой проницательности со стороны Хэтфилд — тоже. — Зришь в корень. Поезд остановился, выпустив и впустив порцию людей. Кара распустила волосы, и я услышала запах шоколада. Похоже пах шоколадный торт, который мама сейчас наверняка нарезала для гостей. Я поежилась. — Куда едешь? — поинтересовалась Хэтфилд. И чего она такая разговорчивая сегодня? Долг по общению решила вернуть? — Никуда. Просто еду, — честно призналась я. Хэтфилд, вдруг, усмехнулась. Это была довольно веселая усмешка: — Выпускаешь пар, значит. Я кивнула, но ничего не ответила. Я не понимала, с чего она так разлюбезничалась, и меня это очень настораживало. Уж кто, кто, а Кара никогда особо не обременяла себя правилами этикета. Если она хотела кого-то послать нахер, она делала это без промедления. Я не раз наблюдала. Может, поэтому они с Арианой подружились? Та тоже была прямолинейна до дрожи. Ариана как-то назвала меня принцессой, но я — не она. Мне бы куда больше подошла роль разбойницы, а вот Кара — да. Ее бы как раз только из башни с драконом и спасать. Эта мысль пришла мне в голову именно тогда, когда мы вместе ехали через Лондон в поезде, целиком и полностью набитом магглами. Мы были как будто бы две льдинки, сошедшиеся в огромном, бескрайнем холодном океане. И несмотря на то, что я все еще относилась к Хэтфилд очень и очень настороженно, я вдруг поняла, что мне приятна ее компания. Именно в этот вечер. Именно в этот момент, когда у меня в жизни все в очередной раз немного пошло под откос. Я драмы не люблю, предпочитаю реализм. А вот Кара — да. Но она не страдает напоказ, она давится своим дерьмом в одиночку, как заядлый неудачливый суицидник давится своими лекарствами. И это не то чтобы вызывает во мне какие-то положительные чувства. Это вообще во мне никаких чувств не вызывает. Но ведь это Кара — принцесса, а не я. Это Каре положено лить молчаливые слезы, а мне положено грабить прохожих и ни о чем не сожалеть. Вот только я сожалела, а Кара не плакала. Да, актрисы из нас вышли, пожалуй, хреновые. — Хочешь? — Хэтфилд достала что-то из кармана и протянула мне. Это была шоколадка в золотой фольге. В электрическом свете вагона фольга блестела и даже отбрасывала на пол какое-то подобие солнечных зайчиков. Я протянула руку и отломила себе кусочек. Кара заправила за ухо прядь золотистых волос и вдруг улыбнулась мне так, как никогда до этого не улыбалась. У меня от этой улыбки внутри наверняка все цветочками покрылось бы, если бы это было возможно. — Все наладится, Рокс. Ты мне сама говорила. — Да… — несмело протянула я, но не смогла не улыбнуться в ответ, — Говорила. Кара улыбнулась еще шире. И в этот момент мне показалось, что в унылые подземные тоннели метро, где я оставляла весь свой негатив, теперь проскользнуло самое настоящее, самое яркое и теплое на свете солнце. Мама, уже, наверное, скоро будет провожать гостей. Надо бы пойти домой. Помочь ей с уборкой.