On-line одну жизнь назад

Я называла Мелиссу Максвелл «чайной девочкой». И дело было не только в ее терпком имени, отдающим тем самым запахом трав с лёгкой сладковатой ноткой лимона. Просто так бывает. Иногда ты видишь человека, и прозвище в твоей голове формируется само собой. А потом от него уже не отвязаться, каким бы странным и глупым оно не казалось. Никакими подругами или хотя бы просто приятельницами мы не были. Мелисса была на курс меня старше и принадлежала к той самой элитной компании, куда таким, как я, вход был заказан. Яхты, тачки, шмотки, дорогущая косметика и однообразные селфи наполняли ее инстаграм, как чай наполняет чашку. К тому моменту, когда я впервые поцеловалась, Мелисса уже успела объездить полмира и обзавестись обручальным кольцом на пальце. Фотографии с ее помолвки пестрили красивыми улыбающимися лицами, ее подружки засирали комментарии поздравлениями с кучей восклицательных знаков и тупых смайлов. Я ставила лайк и равнодушно дальше листала ленту. Таких, как Мелисса, в Слизерине было как грязи. Там что ни девчонка, то принцесса, аристократка, чистокровная до мозга и костей, богатая и уже наверняка проданная в жены какому-нибудь такому же богатому и влиятельному мужчине. Это было в порядке вещей, этому давно уже перестали удивляться. Мелисса не была кем-то экстраординарным. Выделиться из толпы людей, у которых в этом мире есть все, и даже больше, слишком трудно, и она не выделялась. Ходила на уроки, ела вместе со всеми в Большом зале, красила губы помадой от Dior, напивалась на пафосных вечеринках и прилежно постила в инстаграм фотки своей уныло-роскошной жизни. На младших курсах я подписывалась на каждую такую девчонку, как маньяк, но потом поняла, что чтобы знать о них обо всех, достаточно быть подписанной на двух-трех, не больше, потому что у них одна большая общая тусовка. И почему-то Мелисса осталась среди этих двух-трех. Чайная девочка. Я даже не знала, любила ли она чай. Вряд ли бы я вообще вспоминала бы о Мелиссе Максвелл после школы, если бы в один прекрасный день нам не выдалась возможность поболтать друг с другом и завязать что-то смутно похожее на общение. Это была середина марта, суббота, так что мы все выбрались в Хогсмид. Весна рисовала улыбки и румянец на бледных лицах учеников, я шла под руку с Марго и почти что по-собачьи принюхивалась, пытаясь услышать в воздухе этот особый, холодный, но такой желанный весенний запах. Такой ни с чем не перепутаешь. А еще я жмурилась, подставляя лицо долгожданному солнцу и совсем не смотрела под ноги. А зря. Падение мое было эпичным. Еще не успевший растаять лед, на котором я поскользнулась, треснул от удара об мою пятую точку, а когда я попыталась встать, то грохнулась еще раз, и на этот раз пострадали мои коленки. Марго разрывалась между причитаниями и смехом, Ариана фыркала, выдыхая сигаретный дым. Кое-как им все же удалось меня поднять и помочь мне доковылять до ближайшей лавки, чтобы оценить ущерб. На пятом курсе мы еще не умели лихо и без помех залечивать магией синяки, шишки и раны, так что Марго отправилась в аптеку за заживляющей мазью, а Ариана — в «Три метлы» — взять еду на вынос. Тогда-то я ее и увидела — Мелиссу Максвелл. На ней было светло-серое пальто, и меня это удивило. Отличительной особенностью всех слизеринских «принцесс» было то, что у них не наблюдалось переходного возраста. Среди них не было таких девчонок, которые красили волосы в яркие цвета, прокалывали носы и брови в знак протеста против всего мира или в тайне от предков делали татуировки. Нет, им такое было строго настрого запрещено, родители бы их прибили на месте. Все, что они могли, это дымить ментоловыми сигаретами и бухать, как проклятые, обязательно выставляя процесс в инстаграм. А Мелисса взяла и отличилась. Выделилась, все-таки. В один прекрасный момент она сменила свои кашемировые свитера на кожаные куртки, стала подводить глаза, как солист «Диких сестричек», и от нее постоянно несло сигаретным дымом, но не привычным — ментоловым, а настоящим: крепким и удушливым. Такие сигареты курила Ариана, и я узнавала этот запах даже с другого конца длинного школьного коридора. Не то, чтобы мне было дело до того, что творится в жизни Мелиссы Максвелл. У меня на тот момент было много своих заморочек, мне то никто не запрещал бунтовать и испытывать родителей на прочность, так что я во всю познавала прелести юности и радовалась жизни. И все же, имя Мелиссы было на слуху у многих, так что не обращать на нее внимания получалось довольно плохо. Я замечала ее невольно. Отмечала ее мешки под глазами, засосы на шее, которые она безуспешно пыталась скрывать под воротами водолазок, синяки на тонких запястьях, спутанные волосы, закусанные губы. Все стало ясно, когда Мелисса как-то раз ввалилась в библиотеку с каким-то старшекурсником, о личности которого я не имела ни малейшего понятия. Я так охренела, что не могла перестать на них пялиться все то время, пока они, хихикая и перешептываясь, удалялись к дальним стеллажам. Хорошая чайная девочка встретила плохого алкогольного мальчика. Она вернулась к своей уныло-роскошной жизни так же внезапно, как и послала эту жизнь куда подальше. Снова начала носить кашемировые свитера, красить губы помадой от Dior, перестала подводить глаза и курить крепкие сигареты. Это случилось именно в тот весенний день. — Тебе помочь? — Чего? Я не понимающе уставилась на нее, обняв себя руками. Мелисса вскинула брови и кивнула на мои рассеченные коленки: — Залечить? У нее было бледное лицо. Не такое, как у нас, заморенных долгой зимней стужей, а как будто бы она долго болела. Но она по-прежнему была красивой. И снова перестала чем-либо выделяться и своей аристократической толпы. — Давай, — кивнула я, и она, присев рядом со мной на лавку, достала палочку из кармана пальто. Мелисса работала тщательно, но медленно, и в какой-то момент, тупое неловкое молчание мне надоело, и я ляпнула: — Меня зовут Роксана. — Я знаю, — тихо ответила Мелисса, чем изрядно меня удивила. Но потом я вспомнила, что детей с фамилией Уизли знали все, и мое удивление сошло на нет так же быстро, как и появилось. Что подзадорило меня задать следующий вопрос, я до сих пор не понимаю, и вряд ли когда пойму: — А как зовут того парня? Ну, с которым ты… гуляла. А еще я до сих пор не понимаю, почему Мелисса мне ответила: — Алекс. Снова воцарилось молчание. Чайная девочка лечила мои коленки, и от нее тонко пахло сладковатым лимонным запахом. Мне захотелось достать телефон и сейчас же пролайкать все ее фотки в инстаграме. Даже самые унылые и тупые. Когда Мелисса закончила, я ляпнула неловкое «Спасибо», и она подняла на меня взгляд. Да, я замечала ее мешки под глазами. А вот самих глаз не видела. А они у нее были голубые, красивые до невозможности. Прозрачные и холодные. Мелисса улыбнулась, бросила мне безмятежное «Пожалуйста», и пошла прочь. Весеннее мартовское солнце полыхало золотом в ее светлых волосах, вместо мешковатой кожаной куртки на ней было светлое облегающее пальто и почему-то в тот момент мне стало ее очень жаль. Мы начали здороваться в коридорах. Перебрасываться парой слов за едой в Большом зале или при случайной встрече в Хогсмиде. На шестом курсе я даже рискнула позвать ее к себе на тусовку на Новый год, но она, конечно, не приехала. Зато прислала мне в подарок помаду от Dior. А потом чайная девочка выпустилась, вышла замуж и оставила позади себя и Лондон, и Алекса, и мои рассеченные коленки. Я машинально продолжала лайкать ее фотки в инстаграме и раз в год поздравляла ее с днем рождения, на что всегда получала вежливые до скрежета зубов благодарности и ответные поздравления в день моего праздника. Мелисса стала известным дизайнером, объездила весь мир и, вероятно, ее роскошная жизнь больше не была унылой, в отличие от моей. Лично мы больше не встречались. И я не знаю, почему, но мне очень хочется верить, что у нее тоже было для меня какое-нибудь дурацкое прозвище.