On-line одну жизнь назад

У шампанского был привкус отчаяния. Такой, пепельно-сладкий. Я чувствовала его на кончике языка. Смаковала, от души наслаждаясь каждым мгновением и стараясь не скривить лицо. Видит Мерлин, я правда старалась. Улыбалась, почти что скалилась всем, кто проходил мимо меня и кивал мне в знак приветствия. Их выхоленные лица, блестящие бриллианты на шеях, обручальные кольца стоимостью в половину моей жизни и потухшие мертвые взгляды бесили похлеще, чем собственная неуместность. Я была до тошноты вежливой, хотя на самом деле хотела плюнуть каждому из этих людей в лицо. Но я этого не делала. Я смаковала шампанское. Хотелось надраться до потери памяти, начать творить хуйню и испортить к чертям собачьим весь этот пафосный адовый вечер. И зачем только я сюда пришла? Я знала, зачем. Не могла не знать. Не могла не прийти, в конце концов. Все же Ариэль Готье выходила замуж. Уж такой пиздец я не пропущу, хотя стоило бы. Правда стоило. Стоило выкинуть в мусорку вычурное приглашение, терпко пахнущее розовым маслом, стоило сделать вид, что ничего не случилось, стоило поехать вместе с Томасом в Ковентри на открытие новой фабрики «Nimbus». Стоило забыть и никогда не вспоминать древесно-жасминовую дурь, отпечатавшуюся где-то глубоко внутри ожогом французского пламени. Ариэль была прекрасна, и, вероятно, я любила ее. А теперь смаковала шампанское на ее пошло-вычурной свадьбе. Мы встретились, когда я училась на шестом курсе. Ариэль Готье перевелась в Хогвартс из Шармбатона, бог знает зачем. Она покорила всех с самого первого дня. Убийственной красотой и столь же убийственным взглядом: попадешь под него и хочется съежиться, провалиться сквозь землю и вынырнуть где-то в другом месте, подальше от нее. Особо впечатлительные поговаривали, что она вейла. Я в это не верила, конечно, но иногда мечтала о подобном. Было бы романтично, встречаться с вейлой. Ариэль пахла волшебством. Не обыденными приевшимися бытовыми чарами или затхлыми заклинаниями с пожелтевших страниц библиотечных книг. Было в ней что-то такое истинно волшебное, что сбивало с ног и поражало разум. Она была интересной. До любопытства, до потери рассудка. Ариэль говорила с французским акцентом, красила губы винно-алой помадой, всегда, я серьезно, всегда носила каблуки и забавно морщила нос, когда ей что-то не нравилось. А еще поджимала губы в порывах холодной злости. Порой пугала темнеющими яростными глазами и требовательными грудными нотами в голосе. Я ее почти не знала. Она, естественно, поступила на Слизерин, закорешилась с нашей местной школьной элитой и заняла там свое почетное место. Ходила под ручку с Мелиссой Максвелл и Беатрис Уилкс, выкладывала в инстаграм фотки из примерочной в бутике Chanel, пила только сухое красное, под цвет помады. Курила только тонкие ментоловые. Или траву, но это уже совсем другая история. Еще Ариэль бесилась, когда смеялись над ее именем и вспоминали диснеевскую русалочку. Она за это была готова глотки рвать. И у нее, как и положено девочке-богачке, тоже была своя мутная семейная история с несчастливым брачным союзом в будущем и навеки зарытой молодостью, искрящейся последними отзвуками и бокалах дорогого шампанского. Эти истории у всех были. Мне даже кажется, что в их снобистском сообществе считалось плохим тоном не побывать жертвой своей судьбы. Впору снимать фильм «Богатые тоже плачут», основываясь на реальных событиях. Когда-нибудь я обязательно это сделаю, и все меня возненавидят. — Уизли, на тебя смотреть жалко. Ты бы хоть надела что-нибудь черное для приличия, под траурное ебало. Роджер Фоули, уже заметно поддатый и явно употребивший внутрь что-то помимо алкоголя, бухнулся рядом со мной на соседний стул и подтянул к себе бутылку шампанского. Ту самую, которую я уже успела наполовину опустошить. Я подняла на него взгляд и прищурилась. Зрачки у него были в пол-лица. Роджер ухмыльнулся. У него дрогнула рука, и шампанское пролилось на скатерть мимо фужера. — Какой я неловкий. — Ты бухой и обдолбанный. А я, между прочим, собиралась быть здесь единственным буйным пьяным быдлом. Не отбирай мой хлеб, засранец. Фоули со страшно издевательским видом демонстративно приложился прямо к горлышку бутылки и сделал несколько внушительных глотков. Мне хотелось ему врезать. Он это знал и веселился. Ненавижу его. — Ты просто завидуешь, — хмыкнул он, поставив бутылку на стол. — Было бы, чему завидовать. — Так и не говорила с ней? Мы схлестнулись взглядами. Я моргнула первой. Губы Фоули дрогнули в ненавистном сознании собственной правоты. Он перестал издеваться и говорил теперь так серьезно, что у меня внутри все похолодело. Конечно, он знал. Он ведь был одним из лучших друзей Ариэль. Он знал про нас с ней все то, что не положено было знать ни единой душе. И за это я хотела его убить. Я невольно повернула голову и бросила короткий робкий взгляд на ее тонкий силуэт, облаченный в белый шелк. Ариэль всегда была невъебенно красивой. Именно такую красоту хочется воспевать в женских любовных романах. Ликерную, фарфоровую. Французскую, иначе и не скажешь. В школе мы долгое время никак не контактировали, пока однажды не столкнулись перед рождественскими каникулами. Это были последние учебные дни, так что, многие уже уехали домой. Я помню тот момент ярко и отчетливо. Помню большой лакированный стол в большом зале. Помню омелу под потолком. Ее было так много, что казалось, будто бы ты в омеловом саду. Она была повсюду, и все постоянно целовались, я помню, как меня это бесило. Я помню клетчатые листы бумаги, на которых я записывала конспект параграфа из учебника, помню скрип моего пера и ощущение теплого флиса на своей коже. Я помню, как услышала ее запах. Chanel №5, их ни с чем не спутаешь. Запах женщин, а не школьниц. Это были любимые духи Ариэль. Я помню, как она прошла мимо меня, и как я, сама себя не контролируя, обернулась ей вслед. Я помню, как гулко стучали ее шпильки по каменному полу, как плавно изгибались складки на форменной школьной шерстяной юбке, как идеально ровно тянулись стрелки на ее капроновых чулках. Я помню, как она протянула руку к шее и откинула за спину свои тонкие угольно черные волосы, собранные в мальвину и перевязанные бархатной кроваво-алой лентой. Я помню, как я вдохнула омеловый воздух, и как у меня перехватило дыхание. Я с пугающей отчетливой ясностью помню, как за одно мгновение я втрескалась в Ариэль Готье, как последняя идиотка. — Ариэль! Она остановилась и медленно обернулась. Помню легкое удивление в ее глазах и настороженно-вежливую светскую улыбку винных губ. У нее в руках была коробочка с круассанами, источавшими восхитительный аромат только что приготоленной выпечки. Я помню этот запах, смешанный с запахом ее духов, помню, как мне снесло крышу за несколько секунд. Я поднялась из-за стола и подбежала к ней. Я хотела поцеловать ее прямо здесь, немедленно, сейчас же, сию секунду! — Я — Роксана. Уизли. Мерлин, как глупо. Я помню, как глупо, как нелепо я смотрелась рядом с ней. — Приятно познакомиться, Роксана Уизли, — с еле уловимой насмешкой промолвила Готье и вскинула брови в дальнейшем вопросе. Она была выше меня, а еще взгромоздилась на эти дурацкие каблуки и теперь, тонкая, красивая, как будто бы облитая блеском и великолепием, глядела на меня с вызывающим, испытывающим почти любопытством. Я спохватилась. — Слушай, мы с моим братом Фредом каждый Новый год устраиваем вечеринку у себя дома. Приглашаем всех друзей, а они приводят своих друзей, и я подумала, что, может быть, ты захочешь тоже прийти. Будет много выпивки и… Я запнулась. На самом деле кроме выпивки, обилия народа, громкой музыки и пары наркош среди гостей, наши с Фредом тусовки ничем не славились, и сказать ей мне было больше нечего. Нечего предложить. Мы были из разных миров. Мы никогда не должны были пересечься, никогда не должны были заговорить друг с другом. Я вдруг осознала, что только что сделала и тут же захотела провалиться сквозь землю. Надо было немедленно сворачивать разговор и уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заснял и не выставил в сеть. Мне и так хватает комплексов. — Хотя, у тебя уже, наверное, планы. Я не подумала, извини. Но если вдруг захочешь, то я… — Хочешь круассан? — Что? Ариэль прищурилась и усмехнулась, протянув мне коробку: — Угощайся. Брат прислал сегодня утром. Прямиком из лучшей пекарни Парижа. Не зная, что еще делать, я протянула руку, взяла круассан и откусила сразу половину. Это наверняка был самый восхитительный круассан на свете. Но я помню, что так и не почувствовала его вкуса. Ариэль заправила за ухо бархатно-черную прядь волос: — У меня правда планы, но спасибо за приглашение, Роксана Уизли. Я буду иметь в виду. С Рождеством. — Ф Рофдефтфом, — промямлила я, силясь улыбнуться и прожевать все, что было у меня во рту. До чего же по-идиотски я выглядела. Прямо как сейчас. Я снова повернулась и как ни в чем не бывало взглянула на Роджера: — Не понимаю, о чем ты. Фоули закатил глаза: — Прекрати, все ты понимаешь. Но правильно делаешь, что держишь рот на замке. Советую продолжать в том же духе. — Иди в жопу. Я показала Фоули средний палец, подхватила свой фужер и поднялась из-за стола. Я была зла. Я хотела убить его и всех, кто здесь находился. Всех, кто смотрел на меня и спрашивал знакомых, что эта хиппи здесь забыла. А еще я хотела уйти и навсегда позабыть об Ариэль Готье, и ее долбанном обручальном кольце на пальце. У нее такие красивые пальцы, Мерлинова срань. Я помню их. Помню маленькие костяшки, узкие запястья и ногти, накрашенные красным лаком. Я помню, как я целовала их. Помню, как мы боролись друг с другом в экстазе на полу ее комнаты в Слизерине. Как переписывались иногда по ночам короткими ничего не значащими сообщениями. Помню, как все закончилось столь же быстро, как началось. Я зажмурилась. Первый раз мы переспали через неделю, на Новый год. На той самой вечеринке, куда я ее пригласила и куда она не планировала приходить. Тогда Ариэль попала в центр огромного громкого скандала, сбежав со своей свадьбы и разорвав отношения с семьей. Она должна была бы в тот день нежиться на хлопковых простынях в номере роскошного отеля в свадебном путешествии, но вместо этого осталась одна в пучине бушующей жизни с незнанием того, что теперь делать и как собрать воедино осколки собственного существования. Она не знала, куда податься, чтобы ее не нашли. К богатым друзьям было нельзя, к родственникам тоже, а больше всего ей не хотелось быть одной. Я помню, как увидела ее среди уже вхлам пьяных ребят. Такую шикарную, одетую в белоснежное дорогущее пальто с меховым воротником, такую неуместную для нашего плебейского новогоднего бардака, пьяных тел, десятков голосов, слившихся в одну громадную неразличимую звуковую волну. Я помню, как она обернулась и взглянула мне прямо в глаза, а затем тотчас по-хозяйски начала пробираться ко мне сквозь толпу. Помню, в каком шоке я была, помню, что понадобилась пара секунд прежде чем я смогла что-то сказать ей. У меня на шее была намотана гирлянда, и она постоянно мигала. Я люблю гирлянды. Как оказалось, Ариэль тоже. В ту ночь она выпила дохуя виски и обдолбалась волшебной пылью, которую нашла у кого-то из парней. Мне пришлось увести ее к себе в комнату в самый разгар вечеринки, чтобы она не досталась этим пьяным придуркам, с плотоядными взглядами и развязными движениями рук. Она так красиво заливисто смеялась над всем подряд, цеплялась за меня, словно не осознавала, что происходит. А еще иногда кривила губы в безвольной дрожи и сжималась, словно хотела оказаться где-то далеко. Не с этими людьми, не в этом месте и даже не в этом времени. Мы ввалились в мою комнату. Я закрыла дверь. Ариэль прильнула ко мне горько-кислыми губами. Мы потеряли равновесие и грохнулись на пол. Мы смеялись и целовались. Ариэль топила во мне свои семейные проблемы, а я просто таяла, просто поддавалась ей, просто делала все, что она хотела. Было ли мне потом стыдно? Да хуй там. Я была влюблена и счастлива. А для Ариэль это все было как будто в порядке вещей. Мы не встречались, конечно. И даже не общались потом в школе. Не считая того, что спали вместе так часто, как она того хотела. Она иногда звонила мне среди ночи или писала во время уроков. Я ни разу не отказала ей. Она могла лепить из меня все, что ей вздумается, я никогда не сопротивлялась. Я готова была в любой момент бросить все, чтобы прийти к ней и сделать все, о чем она меня попросит. Но она ни о чем не просила и не подпускала меня к себе близко. Держала меня на расстоянии и никогда ничего мне не обещала. Я знала, что это все только на время. Мы обе встречались с другими и спали с другими, но всегда знали о нашей связи и всегда имели ее в виду. Не знаю, чувствовала ли ко мне что-нибудь Ариэль. Но я думаю иногда, что любила ее. Любила на самом деле. Громкое слово. Броское и зачастую очень лживое. Я никогда не любила и не умела лгать, а вот из Ариэль лгунья превосходная. По окончании учебного года она выпустилась из Хогвартса и уехала во Францию. Сначала она иногда даже писала мне, но потом быстро перестала, а у меня не было сил ни на ссоры, ни на то, чтобы хотя бы выбить из нее нормальное прощание. Нахуй мне не сдалось ее прощание, если честно. Это бы все равно ничего не изменило. Я провалялась дома в депрессии тем летом. А в сентябре начала встречаться с Томасом. Я больше не позволяла себе вспоминать об Ариэль или думать о ней, не позволяла себе следить за ней в социальных сетях, не позволяла себе спрашивать о ней кого-то из знакомых. В какой-то момент мне начало казаться, что я себе все это придумала, и на самом деле мы с Ариэль никогда так и не познакомились. Все могло бы вернуться в норму. Но через несколько лет она прислала мне приглашение на свадьбу. И вот, блять, я здесь. Пиздец. Я, наверное, мазохистка. — Спасибо, что пришла. — Не за что. Я подняла взгляд и заставила себя улыбнуться. Ариэль улыбнулась в ответ, протянула руки и заключила меня в объятия. Шелк ее платья приятно соприкасался с моей кожей. В нос ударил запах Chanel №5 — Ариэль не изменяла своим привычкам. Пусть это и пиздец, как уныло, но в тот момент я чуть не разревелась. — Надеюсь, ты будешь счастлива, — сказала я, когда мы отстранились друг от друга, — Я тебе в подарок прислала коробку презиков, которые пердят и травят унизительные шутки в процессе. Думаю, ты оценишь. Ариэль прыснула, прикрыв рот ладошкой. Я бросила взгляд на ее обручальное кольцо. Оно было дорогим и красивым. Как и вся жизнь Ариэль. Как и сама Ариэль. Она была мне не по карману. С самого начала. Мы обменялись еще несколькими дежурными фразами и больше не разговаривали в тот вечер. И потом тоже. Я помню, как в какой-то момент уловила свое отражение в одном из больших зеркал в зале. На мне было кричащее алое платье с пышной юбкой, отделанное кружевом. Жутко официальное и пафосное. Зато в волосах у меня по-прежнему мелькали ленточки, а запястья были увешаны феньками и самодельными браслетами. Я помню, что я тогда подумала. Что в жизни Ариэль я была просто случайным нелепым пятном с гирляндой на шее и лентами в волосах. Не знаю, можно ли такую херню назвать любовью. Но знаю, что в тот момент я всем сердцем желала Ариэль счастья. И что у меня в косметичке с тех пор всегда был пробник Chanel №5.