***
Все столицы — проститутки. У них выжигающая сетчатку красота, внутренний стержень и мудрые глаза бывалых. Ночная Москва въедается в горло, заставляет сердце в пятках шуршать. Город не спит. Женщины с младенцами едут в рестораны. Молодые девушки натурально, как на члене, прыгают на задних сиденьях лексуса и подпевают трекам, которые чаще скачивают на iTunes. Город горит огнями, от него пахнет красивой жизнью и деньгами. Как от мужчины с самым лучшим древесным парфюмом, что проходит рядом и успевает броситься на тебя взглядом. И ты непременно запомнишь его горькие шоколадные глаза и сильные руки, обтянутые хлопковой белой рубашкой. Со всех сторон звучит музыка на любое ухо. Город искушений и блядства. Вера спускается в метро, втягивая ноздрями знакомый запах подземки — креозот для смазки шпал, и мчит через две станции, инстинктивно морща переносицу под чёрной оправой пластиковых очков от того, что заложило левое ухо. Ей сейчас правильно хорошо, невзирая на мелкий факт — они познакомились всего на прошлой неделе. — Макс. Нестерович увлечён очередной починкой авто, оттого не слышит, девушка склоняется и аккуратно дёргает за тяжёлые берцы. — Иди без меня, я потом. Хуйня какая-то, не могу вдуплить, — Максим уверен, что над ним стоит Игорь. — Максим — это я, — у Веры голос тёплый, кажется, если она будет им выносить смертные приговоры, то несчастные даже не поймут о чём речь и будут кивать ей в ответ. Хватило минуты, чтобы Нестерович бросил ключ на бетон и выкатил своё тело из-под капота, махая перепачканной ладонью. — Привет, — откровенно облизывает солёные от пота губы, щуря глаза от резкого света. — Я за тобой. — Вер, мне как-то не удобно, что ты сама. Это я должен был звонить, приглашать и… — Брось. Мы в современном мире, мне не нужно твоё приглашение на бал. Просто поехали куда-нибудь, посидим, хоть в парк на лавку. — Или под лавку. — Я согласна, — у Веры глаза смеются, несмотря на двенадцати часовой рабочий за плечами. Она это осознаёт, и сама себе ещё больше улыбается. — Подожди минут пятнадцать, ладно. Если хочешь, там на столе есть яблоки. Она была их тех, кого вряд ли вычислишь в гнусавящей толпе. Большой нос не был украшением её лица, россыпь чёрных точек добавляла несовершенства, а рост едва назовёшь выше среднего. В детстве мама Веры не раз откровенно повторяла: «да, ты не вышла у нас писаной красавицей, но ты запомни — с лица воды не пить». Вера обижалась, пока не выросла, а потом занялась собой — тренажёрный зал, каре, модная оправа и вишнёвая помада на встречи. Она стала юристом, не забыв оставить при себе доброе сердце и глаза. Из незаметной превратилась в ту, которой всегда хочется предложить донести сумки с продуктами и жизненными печалями. Максим сам не понял, когда она протянула ему те самые сумки, а он взял и понёс. В прошлый четверг Вера приехала к директору автосервиса узнать, когда тот вернёт её боссу деньги и подпишет договор, который она уже пять раз отправила ему на электронную почту. В ожидании Леонида Николаевича Вере пришлось простоять внизу четверть часа, где она заметила парней, поедающих холостяцкий обед — макароны быстрого приготовления. Ближе к вечеру вернулась, протягивая одному из них пластиковый контейнер с домашней едой. Одним из них и был Макс. Нестерович растерялся, глаза, как резиновые мячи, подпрыгнули вверх. Он забыл, когда о нём последний раз кто-то заботился не словом — действием. Сам виноват, отучил всех и каждого, приказав не лезть. К тому же людям свойственно поскальзываться на своих бедах, лететь со звоном и выбивать из башки чужое горе. От того, что чужой человек привёз ему миску с едой, почва ускользнула из-под ног. Максим предложил взамен прогулку. Вера рассказала, что она провинциалка, а Нестерович сгладил углы метнув: — Да ладно тебе, я сам москвич из жопы Москвы. У него не было на неё ни единого плана, он просто благодарил и хотел, как в поезде, поговорить с тем, кого вряд ли ещё увидишь. Вера отвечала взаимностью, снабжая о родителях, что остались в Саратове. Мама — повар в школьной столовой, а папа — вечный тестер дивана в гостиной. Она не понимала, почему мать не уходит, сохраняет терпение, принимает такую жизнь как данность. Брат Веры чуть позже, чем она сама, переехал в Москву. Ваня жил в студенческом общежитии, получая от сестры лишние пару купюр на еду и поддержку, Вере было спокойно, что Ванюшкин теперь рядом. — Увидимся завтра? — Да, давай, — Нестерович не мог отказать её открытости, при этом прекрасно понимая, что за ней прячется сталь. Возможно, она напоминала ему его самого. Не успев захлопнуть дверь своей съёмной, он уже трижды набирает известный номер, выслушивая: «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, the subscriber’s…». Катя ошибается неосознанно, он успел её узнать, Максим предвидит её тёмную катастрофу. Раз за разом чертя пальцем по гладкому экрану приводит к одному, терпение Нестеровича машет ему на прощание, заставляя зло выкинуть «да и пошла ты на хуй, заебала». Максим не собирается прямо сейчас выпрыгивать из квартиры, бежать, что пятки сверкают, за Катей. Не считает себя виновным. Да и что, других в городе мало? Поезда доставляют регулярно по расписанию. Изначально было плохой идеей привязываться и влезать в её жизнь — мысли давят. Выходит на лоджию, вставляя между пальцев сигарету, снег продолжает мести в лицо ровно по назначенному диктором циклону. Прохожие стремятся скрыться в уютном баре или хотя бы в подземке. Колкие стеклянно синие глаза зимы наблюдают дальше, заглядывая под каждую людскую кровать.***
Игорь опирается на стойку «приёмной» школы, отпивая из горла воду и заговаривая зубы Максу. Парень решает спросить в лоб то, что волнует: — Как там? — признаваться не очень выходит, имя в горло не лезет. — Пиранья эта? — И тебе досталось? — Нестерович в миг начинает веселиться, уголок губ кривит, руками точно Арлекино машет. — Слушай, я пытался уладить. Но ты сам знаешь эту женщину, характер: возьми табуретку, подставь, молодец, теперь вешайся. Благо, удалось убедить «подумать», она ж хорошая девка. — Танцует? — Конечно, куда денется. От великого Рудника никто не уходил! — Гарик грозно машет пальцем, а потом серым зайцем смывается за угол, когда видит потную Решетникову в леггинсах и майке до пят, вываливающуюся из первого зала. Рыжая ловит знакомое лицо, теряется на секунду, но не сдерживает ног и идёт на охоту. — Чего твой любовник убежал? Куда на этот раз решили меня пристроить: Тодес, дом престарелых, паблик хаус? — вцепляется испытующим взглядом, как умеет. — Язвишь? Язви. За пару минут Катя успевает заметить, как брюнетка отдала ключи от тренажёрного зала, другая носительница женского бремени и лодочек взяла связку от своего кабинета, администрация, а неподалеку мнутся две студентки, боясь что-то уточнить у «красавчика». — Ты, собственно, что тут забыл? — На улицах девочки закончились, зашёл тут посмотреть, — подмигивает длинноногим румяным подружкам. — Вот так мы теперь разговариваем, — в уголке глаза собираются морщинки, по которым невидимо спешит ток. — Ты задала тональность, дорогая. Девчонки, — Максим призывно машет рукой, — пройдитесь. Ух, какие попки. — И брови. — Ты что-то сказала? — он всё слышит, иллюзорно, играя на её нервах. — Прекращай так общаться с девушками, — она бесится, что выливается в нравоучения, словно она парит над ним, имея право раздавать приказы. — Как так, Решетникова? — Ты же не подонок, Макс. — Обижаешь. Я он и есть. Если я с тобой такой, это не значит, что и с другими тот же. — Да? Тогда скажи, чего ты тут стоишь, делая работу администратора? — ей надо просыпаться и всё про него знать. — Я тут теперь админю. — В смысле? — Решил сменить поле деятельности, работаю здесь за стойкой: тебе нужен ключ, хочешь переставить группы местами, организовать какие-то творческие посиделки, договориться с сантехником, чтобы починил кран в тренерской? Пожалуйста. Мост качается, удерживая на себе двоих.***
— Привет, ты где? — за сухим голосом Решетниковой едва удавалось спрятаться, её накрыло. — Стоим на Покровке с Рудником, ждём твоего и его атомную войну, — Нестерович случаем успел познакомить Веру с Пылаевой. — Ну ты злая, Пылаева. Она, наверное, хороший человек. — Да, блять, Решетникова. Мне плевать, да хоть сто чертей она самая лучшая баба на этой Земле. Я не буду спокойно смотреть, как у тебя уводят мужика из-под носа. Прошу заметить — любимого мужика, — Ульяна шипит в трубку, прикрываясь ладонью, пока Игорь покупает большой стакан попкорна и не вникает. — Я его не люблю. — Пик-пик. — Что это? — Катя наворачивает круги по комнате, пытаясь заставить чёртовы волны бежать назад. — Так пищит твой детектор брехни. — Я так сейчас ржу, что прямо уписалась. — О, она идёт и машет нам лапкой. Мужика только твоего где-то потеряла. До Кати по проводу долетает, как Вера бодро здоровается и объясняет, что Максим не много застрял в мастерской. — Решето, а ты собственно чего хотела? — Пылаева знает и провоцирует. — Да не, я просто так. Хорошего вечера. — Я позвоню. «Болит желудок, привезёшь таблетки?». Хочется досыпать оправдания, почему он, а не кто-то другой, но путного на ум ничего не приходит. Катя жмёт «отправить». Нестерович снайпер, реагирует меньше, чем через минуту, обрывая домыслы Решетникой об ответной смс. Он бьёт сразу звонком: — Совсем плохо? — она уверена, что Максим сейчас насупился и ноздри раздуваются от тяжелого дыхания. Он волнуется, а Кате здесь же становится стыдно за поведение подростка, строит мышеловки из лжи. Ей становится страшно, что он приедет и просчитает как дважды два — она врёт. Грудь продолжает обдирать стыд. — Ну так, не много есть, — ей ведь правда сейчас плохо, пусть и не от больного желудка. — Аллергия есть? — Кажется, нет. — Я скоро буду, ты же дома? — Да. «Твоих рук дело? Макс: я в пробке, начинайте без меня. Молодец, узнаю свою детку!». Ульяна, будто фея из сказки «Золушка», не оставляет без внимания.***
Она тяжело наваливается на ручку, открывая дверь в его потасканной майке, которую успела стащить Пылаева, когда жила в квартире Максима. Вместе с футболкой возвращаются потоком и те люди-режиссёры с осеннего парка, что с глазами сумасшедшими, вручают новую сцену прежним актёрам. Максим смотрит исподлобья, хмурится и сбито дышит, как и предполагала Катя. Резко перешагивает порог в тусклый коридор, лампочке осталось жить от силы до воскресенья, не менее быстро спрашивает: — Может быть с тобой посидеть? — протягивает белый шуршащий пакет с аптечной эмблемой, выжидая, он обыкновенно хочет, чтобы она прямо призналась, что он ей нужен. Всего одно слово. — Нет, я сама справлюсь, — она же запутавшаяся гордая, северная. А Нестерович не справляется, выпускает злость в ответ. — Ок, я тогда побегу. Меня Вера в кино ждёт. Решетникова едва ли не фыркает «я в курсе, мальчик», справедливо сказать, у Максима получилось вонзиться в неё иглой. Вызов принят. Один, два, три… Мост раскачивается, она тепло дышит на его лицо, за слово близко. Двое летят вниз. Катя жжётся поцелуем в губы, чувствуя его ледяную руку на своей шее, что заводит сильнее. Язык толкается глубже, утыкается кончиком в кончик. Напоследок метко чертит мокрыми губами по его, растирая слюну, и закрывает глаза. Она распахивает дверь так, чтобы шире: — Вали давай. — Выздоравливай, Кать.***
Через вечер в школе Решетникова ярко видит, как Максим целует Веру и закладывает прядь волос за ухо. Она не плачет и не убегает. Она — жонглёр собственными чувствами.***
Катя уходит из зала последняя, ожидая увидеть только охранника, который по своим древним традициям будет смотреть футбол и чистить на вчерашнюю газету воблу. Тёмный коридор легко выдаёт зал, горящий светом и современной американской музыкой. Решетникова носком кроссовка приоткрывает дверь, не сразу собирая в голове картинку, как только выходит, сипит: — Что ты делаешь? — Танцую. — Ты? Танцуешь? — Да. Решил вспомнить молодость. Слушай, зайди, посмотри. Ты в танцах что-то понимаешь, в отличии от меня. Она садится на пол около входа, давая отмашку, а он начинает жить движениями. Похоже, безумный декабрь решил ей в спешке выдать всё то, что должен был в этом году, только не подрассчитал, новостей слишком много, что из головы сыплются. После, как Нестерович заканчивает, Катя пробует отделаться общими фразами и сбежать. Он не даёт, сажая её на против, прося рассказать начистоту всё: — Мне важно, что ты думаешь об этом, — прямой взгляд и протянутая ладонь, — только ты. Катя вкладывает свою руку в его, начиная.