Услышь мой шёпот.

Они устали от войны. Неистовая кровавая бойня давно утратила буйство и новизну. Спустя несколько лет каждый из моих братьев видит только грязь, кровь и слёзы. Вместо ровного ряда храбрецов, стоящих на передовой, мой взгляд тянется туда, вдаль, за волнующееся море людей, где темнеют обозы с продовольствием и походными палатками. Когда-то я не замечала их, а теперь перед битвой со слабым отблеском любопытства думаю о том, успели ли привезти орешков из последней пройденной деревушки, и что новый повар приготовит на ужин. Обещали оленины, но чёрт его знает. На этой выжженной адом земле, теперь никто ни в чём не может быть уверен. Солдаты-подчиненные смотрят восхищённо. Прославленные драконы. Защитники Коуки. Братья и сестра Хирью. Легендарный фиолетовый воин-дракон. Одна из самых, на мой взгляд, противных черт войны в том, что я сильнее, чем кто бы то ни было из моих противников. Я могу спокойно проникнуть в самое сердце рядов врага и выпустить смертоносный яд, забирая сотни жизней. А они даже не поймут. Без надрыва, даже не прикладывая должных усилий. Но ведь там от моего отвара погибнут люди. Каждая жизнь - священная, неповторимая, единственная. А я обрушиваю на них туман из вечного сна, что поглотит всех врагов моего короля, превращая тела в неопознанные куски гниющего мяса, отправляя души на небеса. Отобрать великий дар жизни мне ничего не стоит. Я так устала убивать. Мне так мерзко, смотреть на собственные руки. И так больно смотреть на такие же усталые глаза своих братьев. Эти бесконечные битвы, что сменяется одна за другой, войны, что возобновляются чуть ли не каждый год, убили отчаянное геройство и сковывающую трусость, любовь и ненависть, яркие переливы эмоций в драгоценных братьях. Высушили эти кроваво-черные цвета жизненную беспечность вчерашних мальчишек, оставив только закаленных кровью и солью мужчин. Кроме одного, того, кого Хирью не пускает на поле боя. Яркое, юное солнышко, ставшее для всех нас отрадой. Все такой же яркий, дарящий истинные эмоции, о которых многие из нас стали забывать. Король и меня не хотел пускать на поле брани, но я не слушала. Глупой была, мне хотелось сражаться, защищать своего мастера, прикрывать спины своих товарищей. Возможно, послушай я его, то осталась бы такой же, как и наше маленькое солнышко. Возможно, поступи я так, другие драконы не кидали бы на меня взгляды, полные сожаления и вины. Возможно глаза моего любимого друга не теряли бы своих красок при разговоре, приобретая болезненную пустоту. В такие моменты мне хотелось кричать. Кричать и смеяться. Безумно хохотать, ведь идя на войну, я мечтала сблизиться со всеми ними. Стать полноценной семьей, которой была лишена с рождения. А получилось вот как. Но я не могу. Ни рассмеяться, ни даже хотя бы просто спросить, чем заслужила к себе такое отношение? Где ошиблась? Не поймут, не ответят. Поэтому мне остается выплескивать свое безумие иначе. Кидаться в бой, как оголодавшей псине. Рвать своих врагов на части верным тессеном или, лишившись в пылу битвы оружия, душить голыми руками. Скалиться в тускнеющие глаза своих жертв... И я скалюсь, наслаждаясь и упиваясь предсмертными муками своей проигравшей жертвы. С чувством, с толком, с расстановкой. Чтоб забыться. Чтоб очистить разум от сожаления о потраченной на войне жизни. Забыть о мучительном взгляде раскаяния любимых глаз. Пока не доходит, что вместо вражеского воина, предо мной бледное, испещренное морщинками лицо старика. Незнакомого. Мертвого. Его сухие руки все еще бессильно сжимали мои запястья, что крепко, подобно когтям коршуна, впились в его шею. Ногти местами прорвали полупрозрачную старческую кожу, и теперь были заляпаны капельками крови. - Мое имя Рейкон... - Шепот заставил и так застывшее от понимания тело покрыться холодным потом, а рот мой открылся в беззвучном крике. Предо мною будто сплетаясь из ветра, стал появляться дух старика, что умер от моих рук. Я убила. Убила собственными руками. Убила. Медленно переведя безразличный взгляд я уставилась на призрака, что вещал свою историю. Медленно моргнула, постепенно приходя в себя после приступа. Ощущения собственного тела возвращалось постепенно. Ещё раз также медленно моргнула, продолжая смотреть на духа, но взгляд как был пустым, таким и остался. Прямо как голова: она тоже кристально чистая. Ни единой мысли. Не поворачивая головы, не сводя взгляда с Рейкона, по ощущениям догадалась, что на ноге и правом боку наложены повязки, пропитанные чем-то мокрым и оттого прохладным. Заживляющие мази? Скорее всего. Узнается слегка неприятный запах трав, которыми меня учила пользоваться Ясу. Медленно поднявшись над телом, я приняла сидячее положение, смотря все так же на дух старика. Дыхание ровное, голова поднята, спина прямая, руки спокойно лежат на ногах. Мыслей нет, их заменяют слова Рейкона. Его история, что непрестанно льется в мои уши. Рейкон был долгожителем, семьдесят восемь, если точнее. В шестнадцать он женился на своей возлюбленной Джи-чан, что уже через год порадовала его красавицей-дочкой. Счастливый муж, заботливый отец, уважаемый в деревне человек. Он прожил счастливую жизнь. Любимая дочурка вышла замуж за довольно богатого приезжего торговца, что увез ее жить в столицу, и она изредка писала им письма. Когда они получали их, то сразу же бежали к старосте, чтоб он прочел для них, ведь ни он, ни его любимая женушка не были обучены грамоте. Поздний сын, что родился спустя девять лет после дочки, тоже нашел свое место в этом мире. Он был неспокойным и постоянно куда-то стремился. И желая увидеть всю их страну, отправился в путь с благословением родителей. Родительское сердце было неспокойно, но спустя пару лет в их деревушку приехал уже статный мужчина. Их сын, что осел в Чжуне, одном из самых крупных городов Коуки, и основал там таверну. Он хотел забрать родителей с собой, но они отказались. Куда им, уже старикам, двигаться в путь. Деревня, в которой они родились, была их маленькой родиной, домом, где они родились и где хотели умереть. Сын пытался их уговорить, но не смог. Но все же приезжал еще пару раз. Последний раз Рейкон виделся с ним и со своей дочерью на похоронах своей любимой жены. Уже покрывшись сединой и плавными морщинками, она ушла тихо, во сне, с улыбкой. А он не смог оставаться в деревне. Слишком много было воспоминаний, хоть светлых, радостных, но все же сжимающие тоской сердце. И он ушел в глубь леса, предпочитая жизнь отшельника. Деревенские мужчины помогли по старой памяти сколотить небольшой домик, и изредка принося продукты, сколько бы раз он не пытался отказываться. Видите ли, у них богатые урожаи. Несколько лет подряд. В клане огня. Так и жил, пока не выловил в реке раненую девочку.… Выпрямившись, спокойно вдохнув и выдохнув, я поднялась на ноги и сделала несколько шагов от тела. На душе так паршиво от осознания всего, что произошло. Хочется просто взять и сдохнуть, но я не могу. С губ сорвалось хихиканье. Потом ещё одно. И ещё. Прикрыв ладонью рот, я не могла сдержать тихого смеха, закрыв глаза. Нет, ну серьёзно, ситуация до ужаса тупая и оттого смешная. Я стою над трупом, которого убила, и слушаю его историю. Историю того, чью жизнь оборвала из-за приступа. Но отчего-то мою грудь разрывает смех. Что не так с этим миром? Что не так со мной? Запустив пальцы в волосы и сжав пряди со всей силы, я зажмурила глаза, закусывая губы, чтобы не взвыть от отчаянья из-за нахлынувших волной мыслей. А ведь на месте этого человека мог быть Сейрю или Ясу... папа... Губы задрожали, а ладони закрыли лицо, будто пытаясь спрятать меня от бед, да только от себя не спрячешься, не сбежишь, не закроешься. Я прислонилась спиной к стене в качестве опоры, но ноги задрожали, из-за чего, по-прежнему закрывая руками лицо, медленно съехала вниз, сев на пол. Первый всхлип. Поломанное тело у ног, с короткими голубыми волосами. Второй всхлип, сопровождаемый судорожным вздохом. Покрытый смертной пеленой пустой взгляд знахарки. Третий всхлип. А перед глазами, сознание рисует видение бездыханно-бледного лица отца. Слёзы покатились по лицу, всхлипы сменились тихими рыданиями, а тело сотрясалось мелкой дрожью. Уткнувшись лицом в собственные ладони, я плакала, а слёзы, просачиваясь между пальцами, падали на одежду, оставляя небольшие мокрые следы. Плечи подрагивали в такт всхлипываниям, звучавшими приглушенно из-за закрывших лицо ладоней. Не знаю, сколько проплакала, знаю только, что у меня сейчас была самая настоящая истерика, что от картин, нарисованных сознанием, у меня случился эмоциональный припадок, что я, как маленький ребёнок, беспомощно плакала, не в силах успокоиться до тех пор, пока не кончатся слезы. И они кончились, оставив пугающую пустоту. И почему как? Хоть я и хорохорилась перед окружающими, но я все еще была ребенком. Ребенком, что нуждался в защите и любви. Но, только вот, кажется, мне этого не обрести. Я потеряла на это право. Убийц никто не любит. А я все-таки убийца. После того, как окончательно успокоилась и пришла в себя, я ещё долго сидела на полу в углу дома, согнув ноги в коленях и положив на них расслабленные руки. Голова откинута назад на деревянную поверхность стены, а уставший, пустой взгляд красных от слёз глаз устремлён в очертания старика. Лишь шепот и отдалённое пение птиц, за пределом дома, разбавляли тишину, как в здании, так и в моей голове. И, что теперь? Простой и, возможно, важный вопрос вызывает очередной смешок. А руки тянутся к волосам и болезненно сжимают их. Дергаю сильно, до искр в глазах. А после руки холодит чешуя. Длинные хрящевые дуги нервно дергаются под пальцами рук. А я рычу, зажмуривая глазами и остервенело сжимая уши. Ногти легко проникают меж чешуйками и срывают их. Я чувствую, как кровь стекает по пальцам, чувствую, как пульсируют они болью и не понимаю. Почему именно я? Почему это все происходит со мной? А голос старика, словно на зло, становится громче. С каждым новым повтором я слышу его всё отчетливее. Снова. И снова. И снова. И снова... Я сходила с ума с каждым его новым предложением. Я должна была что-то сделать. Должна... Должна... уйти... Точно, уйти, бежать, как можно дальше. Куда? Не важно. Только бы подальше отсюда. К папе. Домой. Тело неосознанно дергается, вскакивает, но тут же замирает, когда пред глазами проносится улыбающееся лицо папы. А разум пронзает понимание. Нельзя. Эти приступы. Я могу навредить. Убить их, как... Сейрю! Он мог остановить приступы! Ноги делают пару шагов в сторону выхода. А вдруг не успеет. Тогда дракоша первый окажется под ударом, и тогда... Он же... . С губ срывается очередной смешок, когда ловлю себя на мысли, что чувствую главной героиней дешевой мелодрамы с хреновым сценаристом. Однако это не сериал. Не книга с хэппи эндом в конце. Это жизнь. А в жизни чаще всего конец драматический. И я не могу рисковать. Никем из них. Никем из моей семьи. Мной владел лишь страх, были позабыты все обещания, желания, мечты. Лишь желание убежать от опостылевшего шепота. Уйти! Надо уйти, как можно дальше. Туда, где я не смогу добраться до них. Навредить. Убить. Я срываюсь с места и выбегаю на улицу. Быстрей и как можно дальше, но невидимая сила, словно марионеточную куклу, отбросила меня в стену, стоило мне сделать лишь шаг за порог этого дома. От боли мои глаза закрылись, а по телу пронеслась холодящее тело волна мурашек. Детеныш... А когда я вновь открыла глаза... Вокруг был лес. И сумерки. Хотя когда я пришла в себя светило яркое солнце. При этом тело жутко болело и ныло, как будто после долгих тренировок. Я с опаской стала оглядываться вокруг. Лес в столь позднее время не внушал доверия, но костер, что горел рядом со мной, разгонял тьму и даровал тепло. Над ним висел подвешенный с помощью деревянных палок котелок, от которого шел приятный запах. Сама я находилась на каком-то плаще, в чужой одежде, что была явно на пару размеров больше. Подле меня лежала сумка, заглянув в которую, я обнаружила моток крепкой веревки, огниво, охотничий нож, крючок, пару иголок с нитками и прочие вещи из того, что может понадобится для выживания в лесу, а еще мешочек с парой звонких монет. Взяв из сумки нож, я осторожно поднялась, все так же настороженно оглядываясь. Где-то должен быть хозяин этих вещей. И я не могу быть уверена в том, что могу ему доверять. Подойдя к котелку и заглянув в него, я увидела травяную похлебку. Такую меня учил когда-то делать папа, если были проблемы с дичью. Она делалась из сорняков, которых всегда было много. Но где же тот, кто ее сделал? Я стала осматривать местность, вглядываться в следы и то, что я видела, не поддавалась для меня объяснению. Здесь никого не было. Я здесь была одна. И все следы были моими.