Услышь мой шёпот.

      Что значит смерть? Ничего. Просто один человек прекращает существовать. Но мир от этого не меняется. Все продолжает течь своей чередой. Кузнец с утра, размяв плечи, возьмется за молот, а его женщина начнет хлопотать на кухне. Лесоруб со своими ребятами отправится в путь, еще до того, как взойдет солнце, ведь им еще нужно спуститься с гор, чтоб добраться до деревьев. Все будет идти так же, как шло и вчера, и позавчера. И множество дней до этого. Солнце будет вставать на востоке и уходить на западе. Не пойдет неожиданно снег, и даже маленького дождика не будет. Ничего не изменится. Никак не скажется на жизни одного поселения. Только одного человека уже нет. Не будет его улыбки, не будет недовольного ворчания и азартных споров. Не будет попыток разузнать все, что можно и нельзя. Не будет больше одного светлячка. Когда Лан не вернулась в назначенное время в пещеры, синий дракон взволновался, но Амида остудил его пыл, прося верить в дочь. Когда пошли вторые сутки, отряд охотников, что согласились помочь найти потерявшуюся девочку, отправился на поиски. Когда мужчины скрылись за уступом, Сейрю порывался пойти следом, но бдительная Ясу за ухо утащила его к себе. Когда, через трое суток, он увидел, как охотники на руках вносят двух мужчин к Ясу, ноги сами собой подкосились, заставляя опасть на землю. Один из них, будто бы постаревший на десяток лет, был Амида. Без руки, с застывшим, ледяным взглядом. Но не он был тем, кто произнес страшный приговор.  — Лан мертва. — Тогда словно гром прозвучали слова Шинджи в небольшом помещении. Слова, что словно плеть, рассекли воздух. Слова, что заставили вечно собранную Ясу выронить из рук тарелку. Слова, что в одночасье оборвали все внутри маленького дракона. Амида, все такой же чуждо-холодный, не произнес ни слова. А Шинджи продолжил, обеспокоенно кидая взгляд на друга. Он рассказал, как сложно было им выследить путь Лан. Как ушли они вглубь леса. О кровавой веренице следов подстреленного оленя. И о следах группы людей. Чужих. Как обеспокоенно следуя за ними охотники наткнулись на труп воина. О следах погони и рассеченные в некоторых местах стрелами коры деревьев. О поломанных кустах с парой прядей фиолетовых волос. О том, как Амида, чуть не свалился со скалы, куда вывел и оборвался след. Шансов выжить нет. Прочесав берег реки на многие ли*, они не смогли найти тело. Да и мало кто сможет. Шинджи не умолчал и о том, что будто одержимый, отец Лан выискивал тех, кто повинен в смерти его дочери. А после подобно зверю, сражался с солдатом, что лишил его руки. Трое солдат, против почти десятка охотников? Это даже не смешно. Хотя, правильнее было бы сказать, что два солдата против семи охотников. Амида выбрав, непонятно по каким причинам, одного из солдат, не позволял никому вмешиваться в их бой. Бой выверенного постоянными тренировками охотничьего пса против рассвирепевшего волка, вот что напоминало, по словам Шинджи, их противостояние. Но Сейрю на тот момент времени было все равно. Его взгляд, скрытый за маской, уставился в одну точку. Осознавать происходящее было невозможно. Почувствовать что-то? А что значит чувствовать? В один момент все будто выцвело и опустело. Чувства, мысли. Все потеряло смысл и краски. Вдыхаемый воздух царапал изнутри, подобно колючкам лесного ежа. Это было мучительно. Ирреально. Невозможно. Глаза синего дракона сами собой закрылись. Глупая попытка спрятаться от безжалостно мнущей всю твою суть реальности. Только вот дрожь всего тела стала ощущаться слишком отчетливо. Сейрю почти слышал, как рвется его кожа на ладонях под острыми ногтями. Ногтями, которые его светлячок совсем недавно ему осторожно стригла стащенными у Ясу ножницами. Волна фантомной боли, прошедшей по телу, заставила маленького дракона сжаться, а по помещению прокатиться тихому звяканью колокольчика.  — Сейрю… — Его имя из уст не-Лан заставило его вздрогнуть, но подняв взгляд на звавшего его, он ничего не увидел, из-за мутной пелены перед глазами. А так ли важно, кто его зовет? Нет. Абсолютно. Ничего не важно. Кто-то еще что-то ему говорил, но он не понимал. Не хотел понимать. А когда попробовали дотронуться до плеча дракона, он увернулся и помчался прочь. От не-Лан. Ноги сами привели его в тренировочную пещеру. Ту самую, в которой они последний раз говорили. Последний… Слово отдало горечью и отчего-то солью. Заставляя все выворачиваться в груди. И вовсе не на сердце, нет. По центру. Разрывая, сжимая, выворачивая наизнанку. Обжигающе спуститься ниже к животу. Заставляя раскрыть рот в немом крике, так как в себе держать осознание просто невозможно. Упасть на колени, разбивая их об твердый каменный пол. Сжаться, прижимая руки к груди, где легкие не желали принимать кислород. Сейрю…  — А-а-а-а-а… — Вой, вырвавшийся из его груди разнесся по всей пещере. Руки с остервенением сжались в кулаки, что отстранившись от груди с грохотом опустились на пол. Жалкая попытка выплеснуть боль в этот жестокий мир. Я не должен был ее отпускать… Глаза нестерпимо жгло, в внутри ворочался монстр, тот самый, которого так боялись жители деревни. Тот, кого он ощущал сейчас слишком отчетливо. Ему тоже было больно, он тоже ревел, но от ярости, что волнами стала распространяться по телу подростка. Разорвать, сожрать, раздавить. Уничтожить того, кто виноват. Того, кто покусился на его орхидею. Убить. Ярость сжирала его изнутри, вырывалась наружу рычанием и синими сполохами, что распространялись по всей пещере. Сознание юного дракона терялось в столь непривычных ему ощущениях, а гнев будто хотел сожрать его душу, все то светлое, что было в нем. Сейрю… Тихий оклик-фантом заставил его замереть, замолчать словно статуя, а глаза широко раскрыться, судорожно ища источник звука. Но ничего не найти. Ее нет… Сейрю разогнулся и тяжело упал на спину, уставившись пустым взглядом в высокий потолок. Ярость сожрала все, что в нем было, гнев в душе превращался в печаль, что танцевала на пепелище его воспоминаний, оставляя пустоту. Удушливый комок, что царапал сорванное горло, душил с того момента, как он услышал роковой приговор, наконец прорвался беззвучными слезами. А предательская память вновь и вновь воскрешала перед внутренним взором ЕЁ. Её образ в день первой встречи на полянке близ прошлой деревни, ее теплый взгляд, когда она наблюдала за его тренировками, ее объятья, когда он потерял Ао. ЕЁ последний, но такой уверенный взгляд перед тем, как она отправилась на охоту…  — За что? — Шепот вырвался из потрескавшихся губ, озвучивая мысли. Слезы сжимали его горло, мешая дышать. Дыхание оборвалось, сердце замерло, из горла вырвался полухрип-полурык, а рука нанесла новый удар по земле. Физическая боль возымела эффект, позволяя ему вдохнуть, наполняя легкие затхлым воздухом пещер. Он просто лежал, бессмысленным взором уставившись в никуда, и вспоминал. Эмоции, что легко читались в ярких глазах, три крохотные ямочки на щеках, что появлялись во время ее улыбок, эфемерное тепло каждого прикосновения. Без гнева, ярости, боли. Только заполняющая все пустота и тоска. Точно такая же, как и тогда, когда ушел Ао. Печаль по ушедшему навсегда человеку…другу…сестре…

***

Исполинские деревья в свете солнца блестели от капель еще не растворившейся росы. Изумрудная трава шуршала под ногами. В ней мелькали маленькие цветы с нежными желтыми лепестками. Лес был полон звуков — стрекота насекомых, пения птиц, шелеста листьев, шороха травы от наших шагов. Я всегда это знала, прислушивалась к нему еще на первых выходах с папой на охоту. Училась понимать в более старшем возрасте. Но впервые я смогла услышать его лишь теперь. Шепот самого леса. Неразборчивый, тихий, мелодичный, сливающий в себе и шелест молодой листвы, и журчание мелкой речушки. Лишь теперь я смогла различить его тихую, но такую красивую речь. Говорит он о многом: то о давно ушедших временах, то о недавних событиях в его глубоких недрах. Его рассказы были интересны. Его хотелось слушать. Шелест листьев, треск сухих веток и писк или крик обитателей этой лесной обители. Да будь моя воля, всю жизнь бы просидела в лесу, беседуя и слушая его. О родившихся недавно поздних лисятах, о поваленном из-за последней грозы клене, о зарастающей траве на прошлогоднем пепелище. На секунду я ощутила атмосферу безмятежности, отстраненности, пронизывающую этот лес. Мне бы хотелось здесь поселиться. Я все еще жду тебя… Тело вздрагивает само по себе и делает следующий шаг. Сколько я уже иду так? Не знаю. Куда? Тоже остается без ответа. Но что-то в груди меня упорно тянет куда-то на запад. На слишком отчетливый зов. А я, не имея конечной цели пути, не противлюсь. Ведь разницы для меня теперь нет. Лишь бы подальше от людей и дорог. Минимум пересечений с ними. Слишком свежи воспоминания, хоть и прошло уже два месяца. Месяцы бесконечного пути и потерей связи с реальностью. Сначала было сложно и как бы я не храбрилась, и как бы папа не обучал меня жизни в лесу, но выжить и правда было сложно. И дело не только в приступах, хотя и они не облегчали жизнь. Все дело в простой неприспособленности. Охота и умение разводить костер не все, что необходимо в пути. Знать направление, какие травы съедобны, а какие нет, умение готовить, делать из шерсти животных прочную тетиву. Все это помогло мне выжить в первые недели. Но когда сломался лук, та самая надежная вещь, что подарил мне отец, та вещь, что кормила меня, руки сами собой опустились. Не знаю, что именно на меня тогда нашло, но тогда я испытала полное отчаяние. Потеряла само желание жить. Не видела в своем существовании смысла. Я не могла быть с людьми, которых любила, не было никакой надежды, что есть лекарство от моего недуга. Да и разве могут быть лекарства от собственного сознания. Я калека, если так можно выразиться. Я не могу быть самодостаточной охотницей, так как приступ мог начаться в любой момент. Я не могу вернуться обратно, не подставив под удар окружающих. Ведь я неуправляема. Бешеный зверь, напичканный успокоительными, но кто знает, когда действие трав спадет? Тогда я и услышала его впервые. И засмеялась. Я больше не знала, когда приходят видения, не знаю, когда они заканчиваются. Кажется, будто они стали неотъемной частью меня самой. Странные картины видений перемешались с моим настоящим. Я перестаю ощущать саму себя. Будто — я не я вовсе. И все чаще мелькает мысль в голове: «А кто я?». Я — это тринадцатилетняя девочка, родом из небольшой деревушки на окраине страны? Не знавшая своей матери, но выращенная любящим отцом? Девочка, у которой был лучший друг с чарующими глазами цвета меда? Я — это женщина лет двадцати пяти, что вновь и вновь сражается с неизвестными? Что пела песни для аловолосого мужчины? Тренировалась с беловолосым мужчиной и устраивала споры на желания с парнем, у которого во рту вместо обычных зубов — набор пираньи. Женщина, что любила наблюдать за работой ловких пальцев своего товарища-скульптора? Или я — это девушка лет двадцати, что живет в чудном мире. Где по улицам ездят повозки без лошадей. Где есть дома, в которых можно купить любую, какую только себе представить можно еду. Девушка, у которой крепкая и дружная семья и есть младший брат? Которая любит переодеваться в героев сказок и читать книги? Кто из них я? И кто остальные? Что связывает нас троих? Я не знаю. Так и не узнала за все время своего пути. Я устала думать. Устала искать ответы на вопросы. Но даже гоня эти мысли прочь, легче не становилось. С каждым днем вопросов без ответов становилось все больше, запомнившиеся ведения терялись в памяти, оставляя на своем месте пустоту. Или же в памяти терялись не только ведения, но и мои реальные воспоминания? По сравнению со всем этим, редко встречающиеся призраки и тени с их шепотом были привычны. Даже больше, вслушиваясь в их истории, я могла отвлечься от своих проблем. Не разбираться в спутанных воспоминаниях и видениях. Просто слушать «сказки». Где же ты?..  — Иду я, иду. — Пробормотала, понимая, что зовущий меня не услышит и, что это всего лишь моя шиза, но все же обретая некое спокойствие. Глупая надежда, что меня и правду кто-то зовет и ждет, и это вовсе не очередной выверт восполненного сознания. А еще я была благодарна этому голосу и эфемерному желанию увидеть говорящего, рожденной где-то глубоко внутри. Именно благодаря им я смогла двинуться в путь. Не оттого, что не сдалась, вовсе нет. Именно потому, что сдалась. Именно потому что, можно сказать, потеряла всякую надежду, я пошла вперед в неизвестность. Мне было нечего терять. Близких? Они далеко и навряд ли я их увижу, так как уже поняла, что лекарства от моего недуга нет. Жизнь? А можно ли назвать мое нынешнее существование жизнью? Надежды были растоптаны приступами безумия, выдраны собственными руками, вместе с каждой чешуйкой из ушей. Ни надежды, ни мечты, ни цели. Пустота. И все же человек поразительно живучая тварь. В этом я убеждаюсь на собственном примере изо дня в день. Я смогла сама изготовить лук. С энной попытки, смогла сделать грубый, но вполне крепкий каркас. А до этого, чтоб прокормить себя, смогла из подручных средств смастерить ловушки. А найти норы зайцев не так уж и сложно, не теперь, когда я могу слушать лес. Раньше я с ума сходила от шепота мертвых, но теперь смирилась и даже использую, чтоб отвлечься. Хотя каждый раз, когда призраки оканчивают свою очередную историю у меня мороз по коже. Смерть — это ужасно. Страшно. Жутко. Необратимо. Я не желала так. Не хочу после смерти вновь и вновь вспоминать свою жизнь. Думаю это и стало для меня еще одной причиной жить. Назло этому миру и богам, одарившей этой проклятой силой. Смаргиваю отчаянно злые слезы и сжимаю зубы крепче. Вот и все, что остается. Все умирают, вот так. Раз, и ты уже дух, что вновь и вновь делится историей, которую никто не услышит. Забывая свою жизнь и дорогих тебе людей. И, что бы я не думала о том, что не увижу ни вечно замученного, но понимающего папу, ни робкого, но умилительно упрямого дракошу, ни острую на язык, но все же заботливую Ясу, ни неунывающего и любящего подурачиться Ренджиро, ни стеснительную, но скорую на расправу Мияко, я все же не хотела забывать. Никого из них. Поэтому вновь и вновь ломала голову над вопросом: как с этим бороться?  — А с этим нужно бороться?  — Неожиданно раздавшийся близко тихий голос заставил споткнуться на ровном месте и прокатиться с пригорка, утыкаясь носом в землю.  — Ха-ха, а ты все так же неуклюжа? Звонкий, мелодичный смех раздался не в моей голове. А надо мной. Тот самый, который меня звал, и к которому я шла. Слегка приподнявшись над землей, я удивленно уставилась на человека. Лет двадцати пяти, может чуть больше. С плавными аристократическими линиями лица. Одетый в явно дорогую одежду аметистового оттенка. Часть его длинных волос, насыщенно голубого цвета, были собраны в пучок на затылке. На щеках незнакомца алые, знакомые, отметины в виде клыков. И глаза. Тепло-медовые. Нечеловеческие.  — Давно не виделись, ласточка. — Улыбнулся незнакомец, протягивая мне руку. — Я ждал нашей встречи.  — Кто ты? — Срывается с губ до того, как я инстинктивно потянулась и дотронулась до его холодной руки. Рывок и мир вокруг теряет краски, становясь невзрачным и серым, а я оказываюсь в освежающе прохладных объятиях, незнакомца. От моих слов он прижимает на миг меня крепче к себе, а после слегка отстраняется.  — Так ты не помнишь меня.  — Он с грустной улыбкой смотрит мне в глаза, своим драконьим взглядом, будто надеясь, что это шутка. Но понимая, прикрывает на мгновение глаза, а открыв печально улыбается.  — Вот как. Я ожидал подобного. Прости, думаю, объятия незнакомца тебе не очень приятны. Он отпустил меня и сделал пару шагов назад, разделяя расстояние между нами. Свои руки он прячет в рукава, соединяя их. А после слегка кланяется. Не так!  — что-то кричит внутри меня порываясь обратно в кольцо холодящих рук, но я удерживаю себя на месте. И с удивлением понимаю, что разум, как и память, до неприличия чист. Нет глупых, запутанных мыслей. Есть четкое осознание себя. Без запутывания и хаоса в голове.  — Но все же я рад нашей с тобой встречи, ласточка. — отвлекает меня от самоанализа мужчина, слегка печально улыбаясь.  — Я не ласточка, мое имя Лан! — Я хмурюсь, обнимая себя руками и оглядываясь по сторонам. Странно. Я вроде бы нахожусь все так же в лесу, но все равно, чувство будто где-то в другом месте. Свет и цвет окружающего пространства поблекли и будто бы стали бледнее, посерели. Под ногами трава, но серая покрытая не то плотным слоем пыли, не то… Нет, это точно не пыль. Пепел. Серый и сыпучий. Звуки леса доходили до меня приглушенно, словно уши водой заложило. В отличие от голоса мужчины, что стоял передо мной. Он звучал довольно звонко и отчетливо, заглушая более четкие, чем раньше, шепотки мертвецов. Хотя последние и находились явно далеко.  — Лан… — Парень повторил мое имя, слегка растянув гласную, будто пробуя на вкус. Незнакомец глубоко вздохнул, прикрывая глаза, будто смиряясь с чем-то и открыв, кивнул. — Да, прости, новая жизнь — новое имя. — Новая? — Я хватаюсь за странную фразу и внимательнее вглядываюсь в человека, стоящего напротив. Стоп. Глаза расширяются сами собой, а дыхание перехватывает. Он не человек. Дух. Призрак. Мертвец, что в своем посмертии не рассказывает своей истории, а может говорить и осознано действовать.