Дополнительные занятия

Когда вечером, после праздничного ужина в честь первокурсников, к Юри с тихим писком в комнату забежало до боли знакомое оригами в виде мыши и без церемоний запрыгнуло к нему на колени, он долго не мог решиться открыть послание. Гриффиндорец позволил себе небольшую заминку, в ходе которой, задумчиво покусывая губу, пытался собраться с мыслями. Рассеяно поглаживая пальцами пергаментный бок бумажного животного, Юри напряжённо вспоминал, в каких ужасных ощущениях прошёл праздничный ужин. Не понимая природу своих волнений касательно Виктора, Кацуки старательно избегал зрительного контакта с ним весь вечер, мысленно молясь, чтобы их скорее отправили в спальни. Напряжённо держа спину, он почти насильно давился некогда любимыми блюдами, лопатками чувствуя чужое внимание. Когда же наконец его молитвы были услышаны, парень встал из-за стола одним из первых, вот только, бросив неосознанно взгляд в сторону стола, над которым развевались синие знамёна, замер, пойманный в ловушку чужих глаз. Глаза Виктора были полны неподдельного беспокойства, отчего Юри не смог сдержать судорожного вздоха. Не прерывая зрительного контакта, Никифоров решительно поднялся из-за стола, чем вызвал внутри Кацуки всплеск паники. Замотав головой, Юри отшатнулся, из-за чего лицо старшекурсника пораженно вытянулось. Гриффиндорец сам затруднялся определить природу своих поступков, но одно он знал точно: прежде чем лично поговорить с Виктором, ему нужно было основательно подумать и разобраться в себе. Брови Юри изогнулись, придавая его взгляду умоляющих ноток, и Никифоров, нахмурившись, серьёзно кивнул. Разорвав зрительный контакт, Виктор совершенно незнакомым металлическим тоном призвал первокурсников не расходиться и стать по парам. Ещё никогда гриффиндорцу не было так тяжело смотреть в чужую удаляющуюся спину. Казалось, что вместе с Виктором из его жизни стремительно уходило что-то очень важное. Теперь же, сидя без сна в своей спальне, он пытался понять, в какой именно момент всё пошло не так. Почему он так отреагировал на встречу с Никифоровым? Почему от одного взгляда на него сердце бешено заходится в груди? Как всё могло измениться за одно крошечное лето? Смогут ли они вернуться к нормальному общению после сегодняшнего дня? Каждый новый вопрос в голове оседал внутри тяжёлым грузом, мешающим нормально дышать. Мысль о встрече, время которой сейчас было написано в складках бумаги на его коленях, пугала и радовала одновременно. Вот только в случае с Юри страх перед собой почему-то был куда сильнее. Желания, проснувшиеся сегодня в нём, ещё не обрели чёткую форму в голове, но уже пугали своей силой. — Хорош гриффиндорец, — беззвучно выдохнул Юри, откидываясь на подушку. Это было слишком внезапно, чтобы не выбить его из колеи. Страшно было подумать, как это выглядело со стороны для Виктора. «Как же стыдно», — подумал Юри, мучительно покрываясь красными пятнами. Неожиданно тишину комнаты прорезал предупреждающий писк. Взяв в руки письмо, Юри, судорожно выдохнув, всё же решился его открыть. Вот только вместо времени встречи на бумаге содержалось сообщение о том, что с вечерними занятиями придётся пока повременить, ибо Виктора назначили патрулировать замок. Растерянно смотря на холодный ровный почерк, Юри не чувствовал облегчения. Лишь обжигающую пустоту, сожаление и совсем немного обиды. В голове засела мысль, что, возможно, он своими руками сегодня заложил начало конца в их отношениях. Парень так и не сумел заснуть той ночью. Сжавшись на нерасправленной кровати, Юри до дрожи в пальцах надеялся, что мироздание сжалится над ним и утром просто сотрёт существование вчерашнего дня и его дурацких чувств в частности. Но чем больше он беззвучно повторял, что это всё глупости, тем ярче становились в голове образы Виктора. Его тёплая улыбка, посвящённая успехам Юри. Его проникновенный голос. Его пальцы, уверенно описывающие в воздухе нужные символы палочкой. Виктор для Юри всегда был чем-то недосягаемым. Он не боготворил его, конечно же, но превозносил гораздо выше себя, поэтому восхищался им, не претендуя ровным счётом ни на что. Его мысленная идеализация образа Никифорова не давала даже шанса появиться мысли о том, чтобы рассматривать когтевранца как-то по-другому. Разница в силе, происхождении, возрасте накладывала на неокрепшее сознание Юри определённые рамки. Которые почему-то дали ощутимую трещину, когда сегодня утром на перроне вместо идеализированного светлого наставника гриффиндорец увидел нечто другое. От Виктора исходила совершенно другая аура. От него веяло незнакомой силой и уверенностью. А неземные лёгкость и красота сменились вполне себе земными. Красотой настолько притягательной, что на неё невозможно было не смотреть. Конечно же, к утру прийти к какому-то решению Юри так и не смог. Болела голова, глаза резало от яркого света, а тело ныло каждой клеточкой и требовало дать наконец свою законную часть отдыха. Но идти на занятия всё же нужно было. Так же как жить дальше, встречаться с людьми, говорить, учиться и пытаться привести свои внутренние весы в относительное равновесие. Как бы тяжело сейчас ни было на душе. Подстроиться под учёбу без вечерних посиделок с наставником, как оказалось, было не самым сложным делом. Сложнее было остаться без возможности говорить с ним вообще. И Юри это понял достаточно скоро. Безусловно, при встрече в коридорах они здоровались и даже перекидывались парой ничего не значащих фраз. Но это было отчего-то даже тяжелее, чем просто молчать. Ту гамму эмоций, что испытывал Юри под прямым внимательным взглядом Виктора, невозможно было описать словами. Каждое слово Никифорова, произнесённое таким знакомым мягким тоном, творило внутри Юри нечто невообразимое. Нечто такое, что держать в себе становилось всё сложнее. Но Виктор не спешил идти с ним на разговор. Он улыбался при виде Кацуки, всегда здоровался с ним и делал вид, что ничего не изменилось. Вот только Юри прекрасно видел и чувствовал, как он отстраняется от него. И как предотвратить это, вернуть всё, как было раньше, гриффиндорец просто не знал. Что совсем не удивительно, для подготовки к урокам теперь пришлось перебраться в библиотеку. Сказать, что это было очень неудобно, — не сказать ровным счётом ничего. Особенно после того, как спустя пару дней обучения к его столу решительным шагом подошёл младший брат Виктора и демонстративно опустился на стул напротив. В первый раз Юри не смог совладать с удивлением, посмотрев недоумённо на своего внезапного соседа. Реакция первокурсника была почти мгновенной. Вскинув пылающие раздражением глаза, он всем своим видом в весьма резкой форме поинтересовался, есть ли у Кацуки проблемы касательно его соседства. Одного взгляда на искажённые неприязнью черты лица хватило, чтобы Юри запутался ещё сильнее. Обведя взглядом полупустое помещение читального зала, гриффиндорец решил не забивать голову поступками этого странного мальчишки и опустил глаза обратно в книгу. Но что интересно, подобное поведение Юры не стало разовым случаем. Вопреки ожиданиям, он начал подсаживаться за стол к Юри буквально каждый день. Демонстративно безмолвный, Плисецкий делал вид, что просто не замечает Кацуки, занимая своё место независимо от того, был ли свободен остальной читальный зал. Первое время Юри искренне не понимал мотивов такого поведения. Как не понимал те задумчивые взгляды зелёных глаз, что иногда ловил на себе во время обеда. Было мало удивительного в том, что мальчишку с колючим взглядом отправили на змеиный факультет. Его гордость и принадлежность к чистокровному роду угадывались в каждом движении, взгляде или слове. Тем не менее найти себе приятелей он так и не смог, о чём недвусмысленно говорила его одинокая фигура, всегда сидящая за столом в отдалении от других студентов. И что-то было в этом такое знакомое для Юри, что он невольно начал присматриваться к ершистому мальчишке. Быть может, виновата была в этом его тоска по компании Виктора или же желание увидеть на чужом лице хоть что-то, кроме напряжённо поджатых губ, но Юри начал делать едва заметные, пусть и безуспешные, шаги навстречу. Если за таковые можно принять его попытки здороваться и интересоваться делами при встрече. Попытки, правда, полностью игнорируемые, но... Юри почему-то не очень-то расстраивался по этому поводу. Он даже невольно начинал улыбаться, когда на своё негромкое: «Привет, как дела?» — получал полный смурного недовольства взгляд. Своим присутствием Юра, пусть и сам того не ведая, давал Юри немного времени отвлечься от собственных переживаний. Потому что, с каждым днём отдаляясь от Виктора, он вяз в них всё сильнее. Юри был далеко не глупым человеком и после многих часов самокопания признал, что его детское восхищение в какой-то момент переросло в нечто гораздо большее. И лишь сейчас он действительно понял, что это чувство развивалось в нём постепенно. Вот только все предпосылки, которые должны были ему хоть что-то сказать, он благополучно пропустил. А посему и чувствовал себя настолько смятенно от открытия своих чувств. Юри тосковал по Виктору. С некоторых пор Никифоров, вопреки выработанной за годы их общения привычке, стал садиться к столу Гриффиндора спиной, позволяя Юри беспрепятственно смотреть на него, не боясь быть замеченным. И чем больше Юри смотрел на него, тем больше тонул в своих открывшихся чувствах. Тем больше боялся, что чувства, испытываемые им, не только неправильные, но и невзаимные. Не придавало уверенности ещё и то, что с каждым днём они с Виктором шаг за шагом подходили к изначальной точке их отношений — к полному отсутствию каких-либо точек соприкосновения. Юри запутался. Запутался в своих мыслях, ощущениях и чувствах. Он не знал, как ему быть и что делать. И в этот раз Виктор не протянет руку помощи, как когда-то. Не сядет с ним у камина в Выручай-комнате и не направит его мысли в нужное русло, как делал это тысячи раз до этого. Гриффиндорец слышал в гостиной факультета, что в этом году нагрузка на старшекурсников идёт чрезмерная, многие пророчат нервные срывы к выпускным экзаменам. И в доказательство этих домыслов Кацуки с тяжёлым сердцем наблюдал за тем, как напряжённо стал держаться со всеми Виктор. Во многом поэтому на все советы Пхичита поговорить с когтевранцем Юри лишь рассеянно качал головой, понимая, что Никифорову, возможно, просто не до него с его дурацкой влюблённостью. Спасение от душевных метаний нашлось, как это ни парадоксально, там, где другой нормальный человек его возраста даже не подумал бы это искать. Всё свободное время Кацуки заняла учёба в ненормальных количествах. Книги сопровождали его везде и всюду так же, как и небольшая маггловская тетрадь, исписанная для конспирации мелкими иероглифами. Тетрадь, в которую он с тяжёлым сердцем записывал всё, о чём хотел бы поговорить с Никифоровым. Невзирая ни на что, Юри в глубине души всё же верил, что их отношения смогут вернуться в прежнее русло. Тем непривычнее было ощущать компанию этого необычного мальчишки. Он так разительно отличался от своего старшего брата, что в Юри невольно просыпались любопытство и желание наладить контакт. А может, виной тому грусть, что просыпалась в Юри, стоило ему увидеть одиноко подпирающего стену мальчишку, пока разбившиеся по кучкам одногруппники, словно не замечая его, шумели рядом. Как это обычно случается у Кацуки, положение дел поменялось достаточно внезапно. Дни, когда жизнь Юри переворачивалась с ног на голову, имели привычку начинаться так, что у него создавалось ложное ощущение ничего не предвещающей обыденности. Так случилось и в этот раз. Просто обычный выходной, который, даже невзирая на хорошую погоду, Юри планировал провести в стенах библиотеки. Просто быстрый завтрак и пара фраз, переброшенных с Пхичитом, перед тем как тот умчался на тренировку по квиддичу. Шагая по пустым коридорам, рассеянно слушая весёлый смех, доносившийся из открытых окон, Юри почувствовал, как внутри становится до невозможного пусто. Он никогда не задумывался, как одинок стал после исчезновения Виктора из его жизни. Как много места занимал Никифоров в его сердце, что он не ощущал никакого дискомфорта от того, что дошёл до третьего курса, не обзаведясь на своём факультете даже приятелями. Зато там, где раньше было тепло от общения с Виктором, сейчас зияла незаполняемая дыра. Остановившись посреди коридора, Юри невольно сжал в руках кипу книг, что нёс сдавать. От перспективы больше не найти себе места в жизни Виктора всё болезненно сжималось. А от мысли, что виной всему его дурацкая влюблённость, становилось холодно даже в залитом солнцем коридоре. «Мог бы и потерпеть», — неожиданно разозлился сам на себя Юри. И неожиданно охнул, получив ощутимый пинок сзади. — Какого черта ты стоишь посреди прохода? — зашипели у него за спиной знакомым голосом. — У тебя хобби такое — пинать людей? — нарочито бодро поинтересовался Юри, стараясь пропустить как можно меньше предательской дрожи в голос. — Заткнись, — после недолгого молчания отозвался Юра. — Заканчивай нюни распускать. Идём в библиотеку. Это был первый раз, когда Плисецкий вот так прямо заговорил с ним. И как оказалось, на этом потрясения для гриффиндорца в тот день не закончились. По прибытии на место назначения Плисецкий, вопреки обыкновению, сел не напротив, а рядом с растерявшимся Юри. Но одного мрачного взгляда от него было достаточно, чтобы все комментарии на этот счёт Кацуки оставил при себе. Вот только планы дочитать начатую на днях книгу разбились о непривычно шумное поведение сидящего рядом первогодки. Обычно тихий и сосредоточенный на своих делах, Плисецкий сегодня никак не мог усидеть на месте. Не отрывая взгляда от книги перед собой, он крутился из стороны в сторону, то теребя в руках перо, то неосознанно раскачиваясь на едва слышно скрипящем стуле. Абстрагироваться от копошения рядом было сложно. Поэтому Юри решил пока ответить на письмо родителям, раз уж заняться учёбой не дают. Послание, что принесла сегодня утром сова, всё так же лежало запечатанным меж страниц его тетради. Заметив родной почерк мамы на конверте, он невольно почувствовал себя легче. В конце концов, какой бы бедлам ни творился в его жизни, есть люди, которые любят и ждут его, несмотря ни на что. Не переставая легко улыбаться своим мыслям, Юри вскрыл конверт и углубился в чтение. Пусть он уехал из дома не так давно, в родных краях произошло очень много нового и, к счастью, хорошего. Решив, что в этом году всё-таки стоит на каникулы поехать домой, парень достал чистый пергамент для ответа. Отвлечься от звуков вокруг получилось как-то само собой. На ответ Юри потребовалась пара десятков минут и ещё один чистый лист. Решив пока не обнадёживать родителей своим возможным приездом, тем самым оставив себе небольшой манёвр для сюрприза, Кацуки поставил подпись на письме, запечатал и подписал конверт, после чего хотел уже подняться и отнести его в совятню, как рядом раздался тяжёлый, раздражённый вздох. Обратив внимание на своего соседа, Юри с удивлением заметил, что он пребывал явно в не самом лучшем состоянии духа. Развалившись на столе, запустив одну руку в волосы, чем сильно взлохматил их, Юра тщетно пытался написать что-то на листе. Выводя предложение, мальчишка, пробегаясь по нему глазами, раздражённо вздыхал и размашисто замалёвывал его. Вокруг него уже образовалась целая кучка измятых в порыве раздражения пергаментов. Но Юри находился в таком приподнятом настроении от новостей из дома, что опрометчиво хотелось помочь всем и вся вокруг. Это и послужило шагом к его первой роковой ошибке. Заглянув через плечо распластанного слизеринца, Юри пробежался по ещё не зачеркнутым строчкам, после чего кивнул сам себе и поднялся из-за стола. Он помнил эссе, над которым мучился первогодка. Помнил во многом потому, что это одно из первых эссе, которое ему помог написать Виктор. Пройдясь по библиотеке в поисках материала, Юри вернулся к мальчишке, который, казалось, готов был на себе уже волосы рвать. Опустив перед ним стопку из семи книг с чуть большим стуком, чем он предполагал, парень парой взмахов палочки открыл перед Юрой нужные страницы сразу во всех книгах, после чего проговорил: — Обычный учебник тебе в этом эссе не поможет. В этих книгах информация описана проще и подробнее. Я бы на твоём месте начал с вот этого. Ткнув пальцем в самую старую из книг, Юри поднял глаза и поперхнулся воздухом. Воодушевленный письмом из дома, он, кажется, серьёзно забылся. Забылся и поджёг спичку рядом с бочкой пороха. Глаза Плисецкого опасно потемнели и сузились. Внутри него явно начиналась какая-то реакция, которая грозила вот-вот выплеснуться на Юри если не взрывом, то потоком вполне связанных между собой нецензурных слов. Преимущественно состоящих из адресов, куда стоит проследовать Кацуки со своей помощью. Оценивая свои шансы успеть наложить на мальчишку заклинание тишины, гриффиндорец начал вертеть головой в поисках поддержки, но замер, наткнувшись на странный взгляд Виктора, что стоял в паре метров от них. Облокотившись о книжный стеллаж, он хмуро смотрел на разворачивающуюся перед ним картину. Все слова мгновенно выветрились из головы, оставляя Юри лишь попытки беззвучно открывать и закрывать рот. Заметив реакцию гриффиндорца, Юра проследил за его взглядом и язвительно фыркнул. — Выполз-таки, — протянул он насмешливо. — Что же ты, братец, не околачиваешься со всеми на улице? Я думал, такая звезда, как ты, всегда должен быть на виду, чтобы, не дай бог, не забыли, кто тут главный. — Как услышал, что моему любимому братику понадобилась помощь, сразу примчался сюда, — без тени веселья парировал Виктор, смотря почему-то в глаза ничего не понимающего Юри. — О, да не следовало, — переводя взгляд с Никифорова на замершего у стола Юри, проговорил Юра, после чего как-то ехидно добавил: — Тем более что твой... друг мне уже помог. Спасибо ему за это огромное. — Ты мог бы не беспокоить Юри по таким пустякам. — Да? А мне кажется, он был рад мне помочь. — Я не знаю, что ты затеваешь, но не впутывай в свои детские разборки ещё и Юри. — Детские разборки? — мгновенно ощетинился Плисецкий, смотря на когтевранца так, словно готов был прямо сейчас запустить в него парочкой непростительных. — Да что ты знаешь... — Прекрати, — резко оборвал его Никифоров с совершенно незнакомыми металлическими нотками в голосе. Что-то очень личное творилось сейчас между двумя русскими магами. Личное и имеющее корни, уходящие куда дальше, чем мог себе представить гриффиндорец. Отчего-то Юри стало не по себе. Что-то начало давить в груди, с каждой секундой грозя если не сломать ему рёбра, то задушить точно. Смотреть в глаза Виктора было одновременно невыносимо сложно и жизненно необходимо. Юри впервые видел Никифорова таким. Он никогда не позволял себе так говорить с гриффиндорцем, как говорил сейчас с братом. Та аура, которую Юри ощущал с начала учебного года, сейчас проявляла себя во всей красе. Этот ледяной взгляд подчинял. Ломал волю, выворачивал наизнанку мысли, выставляя напоказ все тайные помыслы ничего не понимающего парня. В какой-то момент Кацуки понял, что беззвучно открывает рот в попытке схватить отчего-то не поступающий в лёгкие воздух. — Идиот! Ты что творишь? Ты убить его хочешь? — словно сквозь вату, донёсся до гриффиндорца возглас Плисецкого. Вскочив со своего места, он попытался дёрнуться в сторону Никифорова, но замер, казалось, не в силах двинуться. Страх за то, что Юра может испытать на себе сейчас то, что испытывал он сам, заставил Юри собрать последние остатки воли и чётко выговорить: — Прекрати. И его просьба, на удивление, достигла своего адресата. Вздрогнув, Виктор, казалось, очнулся от оцепенения. Черты лица снова приобрели привычную мягкость, а глаза, что больше не резали холодом подчинения, смотрели на Юри с искренним удивлением. Закашлявшись, оттого что жгущие от нехватки воздуха лёгкие резко наполнились кислородом, Юри смог наконец разорвать зрительный контакт с Никифоровым, упав на первый попавшийся стул. Где-то рядом, держась за горло, шумно дышал Юра. Переведя шокированный взгляд с гриффиндорца на Виктора, он встретился с таким же непониманием в чужих глазах. Тошнота и слабость, подступившие после насыщения организма воздухом, дали понять, что посещения больничного крыла, кажется, избежать не удастся. Поднявшись на нетвёрдых ногах, Юри с трудом взял свою сумку и остановил кинувшегося к нему Виктора, отрицательно покачав головой: — Не переживай, я сам. Просто... нужно отдохнуть. — Я доведу тебя до медпункта! — сказал явно испуганный парень, на что получил тихое, но твёрдое: — Я сам. — Но... — Пожалуйста. — Прости, я не хотел. — Не переживай, — снова повторил Юри, сумев даже слабо растянуть губы в улыбке, прежде чем медленно побрёл к выходу из зала. В его глазах всё опасно дрожало, грозя вылиться в позорное падение на пол. Вот только идти держась за стенку казалось ещё более неправильным, поэтому, часто, но коротко дыша, Юри очень неторопливо переставлял ноги вперёд. И, конечно же, не успел он дойти до первого окна в коридоре, как его догнал Юра, держа в руках книги, о которых Кацуки даже не вспомнил. — Спасибо, — вяло сказал Юри, замечая, что брови первокурсника снова озадаченно сошлись на переносице. — Угу, — отозвался погружённый в свои мысли мальчишка. Судя по тому, что он не спешил отдать свою ношу Юри, Плисецкий собирался довести его до самого больничного крыла. Впрочем, гриффиндорец не находил ни сил, ни желания противиться этому. Ему о многом нужно было подумать. Вот только сил на это просто не было. Жутко хотелось чего-то очень сладкого и спать. Посему, повинуясь желаниям своего тела, Юри решил, что обязательно подумает обо всём, но позже. Например, когда пальцы наконец перестанут дрожать от попытки вспомнить то, что случилось сегодня в библиотеке.