Not my husband...

Гриндевальд мало говорил. Его речи сужались до односложных одинаковых вопросов, связанных с информацией о Грейвсе, МАКУСА и сиротах Новых Салемцев, с которыми Персиваль небеспричинно водился, вот только мало что мог поведать, в силу стёртых воспоминаний. Ведь Криденса он знал благодаря Ньют, сжалившейся над мальчишкой в своё время. Гриндевальд этот фокус просёк, став ещё более жестоким и нетерпимым по отношению к своему пленнику. - Почему тебя так волнует эта девчонка? – задумчиво задал вопрос Гриндевальд, склонившись над омутом памяти, в котором застыло напуганное лицо Ньют Скамандер. С самой первой встречи, Гриндевальда будто что-то кольнуло. Он едва ли когда-либо испытывал подобное. Его тянуло к Ньют, как жажда воздуха под необъятными слоями воды. Слова застревали поперёк горла, всё сужалось в единую картинку – недовольное личико Ньют, в момент, когда Гриндевальд выразился по поводу её магических животных. - Что вас связывает кроме её брата? – потёр подбородок он, затем сократив расстояние между ними и оттянув Периваля за волосы. – Влюблён в рыжую, да? – он неприятно оскалился, вглядываясь в покрытое синяками и свежими царапинами безучастное лицо измученного аврора. Персиваль болезненно прокряхтел, не в силах понять, о чём толкует его мучитель. До тех пор пока, он его не отталкивает и Персиваль не ударяется о грязную каменную стену подвала, в котором Гриндевальд его держит. И в этой холодной, насыщенной ужасом и болью сгустившейся массе, Перси ловит взглядом спину, уходящего по лестнице вверх мага. От самого плеча, к пояснице, у Гриндевальда разорвана мантия. Разорвана гигантскими когтями, которые могла оставить лишь птица…Птица-Гром…Птица-Гром по имени… - Фрэнк, - булькнул Перси, сквозь лихорадочный бред и потерял сознание. Он пролежит так достаточно долго, а очнувшись, им завладеет ещё более острый и ощутимый ужас. Вместе с воспоминанием о Фрэнке, придёт и образ девчонки, которым дразнил его Гриндевальд. Она будет рядом с Перси, когда тот гладит Фрэнка по гигантскому клюву, а потом Перси с ней проснётся, ощутив тёплое ни с чем несравнимое чувство. Он не просто увидит, как целует её, услышит свой же шёпот ей на ухо, но и почувствует горячее дыхание на своих губах, ощутит прикосновения шершавых ладоней на своём обветренном лице. Он вспомнит клятвы, которыми они обменивались с этой рыжей девчонкой, вспомнит, сколько добра выкрал у него её нюхль и почувствует искренне-детский задор в своей тогда еще не пустой душе, при каждом взмахе руки, призывающем магией усадить Ньют себе на колени и прижать поближе, уткнувшись к ней в шею. Персиваль увидит гуляющую по саду с магическими тварями девчонку, за которой вереницей будут топтаться существа похожие на карликовых лам, только с огромными кукольными глазами, одного из них Ньют уже качала на руках, ссылаясь на жуткую ангину малыша…с каких пор лунтелята вообще болеют ангиной? И откуда Перси знает название этих странных чучел? А потом он снова увидит нюхля, на этот раз напуганного, сжимающего в лапках волшебную палочку Персиваля. Он будет в этот момент жутко зол, но потом смягчится и возьмёт малыша на руки, вынудив отдать палочку лаской и лестными словцами в адрес его начищенного клюва. Сколько раз, Персиваль просыпался в хаосе. Сколько животных валялось в их с Ньют постели, а сколько раз они будили его по голодной нужде, когда Ньют так зарабатывалась за ночь, что не была в силах и пошевелить пальцем. Он её звал «Артемис», так же как и её брат…порой просто «Ньюти», чаще «булочкой». Свежеиспечённой коричной булочкой со сладкой сахарной глазурью – его любимой. Ньют их пекла по воскресеньям и каждый понедельник, Персиваль нёс их с собой в офис, чтобы насладиться вкуснятиной вместе ланча. «Ньютон Артемис Фидо Скамандер», обычно значило, что его тоже назовут его полным именем, ведь так они обращались друг к другу во время крупных ссор или пылкого недовольства, которых хватало в хаосе их семейного гнёздышка. Но всё всегда заканчивалось хорошо, даже очень хорошо. Настолько хорошо, что они даже подумывали о детях, пусть им и хватало выводка магических тварей за окном. - Артемис, - повторил Грейвс, горько усмехнувшись. Над ним царил мрак, становилось холоднее, но душу уже не разъедала гнилая пустота. Персиваль Грейвс не был готов умереть.