atra mors

-Енгук! Стой, Енгук, это действительно хорошая идея! - Химчан, чтобы ты не предложил, можешь не надеяться, что я соглашусь на это, - Енгук все-таки тормозит и оборачивается, смотря на почти задыхающегося от быстрой ходьбы друга. Химчан выдыхает возмущенно, поправляет челку и распрямляет спину, смотря прямо в глаза Бану и, кажется, решив, что от этого его решение можно поменять. Может быть, лет шесть или восемь назад это могло бы и сработать, но не сегодня. Енгук уже три года ежедневно наблюдает десятки таких печальных лиц, которые ещё и плачут перед ним навзрыд, надеясь разжалобить его. Но он уже имеет иммунитет против таких взглядов, тихих просьб, и детей, смотрящих на него грустными глазами оленят. Когда ты учитель, другого в твоей повседневности быть и не может. Ежедневные проблемы с учениками, а после и с учителями, потому что «Енгук, ну тебе жалко что ли, поставь ей высший бал, она ведь на отличие идет. У неё только с химией проблемы». Ему не жаль ни девчонку, ни учительницу, которой приходится таскаться за ним уже две недели кряду. Он не будет делать этого чисто из принципа, потому что то, какие вы оценки получаете за пределами его кабинета – это ваше собачье дело, и если вы не дотягиваете до нужного уровня, когда находитесь в его обители, в кабинете химии, то извольте получать низкие балы. Енгук не терпит, когда кто-то пытается подлизаться к нему с целью получения выгоды, а потому упорно не договаривается с девчонкой, которая, кажется, привыкла, что за неё везде заступаются, и что её чуть менее, чем среднее знание его предмета ей не помешает. Но кабинет химии это не остальная школа. У Бан Енгука свои правила на счет учебного процесса, и если вы с ними не согласны, то можете уроки не посещать и вовсе, а приходить лишь на контрольные работы. Енгук привык, что он в своем деле один из лучших учителей города, и что с ним лучше не ссориться, потому что Бан умеет спорить. И мстит он тоже с крайней изысканностью. Только вот Химчана, человека с атрофированным инстинктом самосохранения никакой авторитет априори не существует, и он частенько находит себе проблемы из-за своего почти детского зазнайства и упрямости. Киму никакие законы не писаны, и Енгук частенько шутит, что был бы Химчан айдолом, фанаты бы свихнулись на третьей неделе после его дебюта. Потому что Химчан слишком гиперактивный, слишком эмоциональный, слишком несдержанный. За мыслями того сумасброда трудно угнаться, его трудно заткнуть, с ним почти невозможно спорить – сколько бы аргументов не было на твоих руках, Химчан их переспорит, и ему для этого не придется приводить даже примеры. Он просто начнет говорить, и, стоит поверить, вы сами согласитесь на любые его доводы, лишь бы он на секунду замолчал. Они с Енгуком определенно были отличным бромансом. Енгук был молчалив и по большей части просто угрюм - Химчан постоянно развлекал его, начиная класса с пятого, когда Бан в полной степени познал, насколько жизнь не то, что хотелось бы иметь. Их нередко путали с обычной романтической парой, только у Енгука от одной такой мысли сводило челюсть, а Киму сводил челюсть метким хуком слева его любимый парень, а заодно и завуч школы, в которой работал сам Енгук. Ендже такие наговоры терпеть не мог, потому что считал, что те полностью выдавали его несостоятельность, как парня Ким Химчана, но сам светлоликий заявлял, что ему все равно никто не нужен. Эти их разборки было наблюдать даже приятнее и веселее, чем все развлечения, придуманные Химчаном, который втюхивал их Енгуку с поразительной постоянностью. Это немножко раздражало, но как раз в той степени, чтобы не дать начала смертоубийствам и членовредительству. Иногда все же случаются эксцессы, но это происходит реже, чем кто-то говорит о том, что Енгук «сегодня» хмурый, а значит не является обыденностью. Правда эти предложения встретить очередное приключение, стоя одной ногой в понедельнике, конечно немного устарели. Кажется, года на три уже, но Химчан не прекращает попыток вытащить Енгука хоть куда-нибудь. И то, что у Бана весь день расписан по минутам, ни то, что Енгук уже нашел себе досуг, никогда не останавливало Кима от его несуразных, а порой и очень странных предложений. - Ну почему? Это отличная идея! Господи, ты хоть когда-нибудь решишься сделать хоть что-то, чтобы не провести свою жизнь как скучный комок серости? - Ты же атеист, Химчан, - невпопад спрашивает Енгук и Ким по привычке закатывает глаза, ощутимо давая другу в бок, - И у меня вроде запланирован вечер?... - Что веселого в том, что ты сидишь целый вечер в чайной и пьешь чай? Я предлагаю тебе пойти на крутую вечеринку, там будут такие девушки, как раз как ты любишь. И парни тоже, то что тебе нравится. - С каких пор ты стал сведущ в том, какие у меня предпочтения в постели, Ким Химчан?- Енгук выразительно вскидывает бровь и громко фыркает, складывая руки на груди. - Да, с каких пор?- Химчан тут же куксится, а Ендже только сильнее хмурит брови и поджимает губы. Не то, чтобы он был очень ревнивым, или что-то в этом роде, просто его иногда и правда бесили всякие инсинуации в сторону «вроде как друга». На самом деле Ю Ендже был просто ОЧЕНЬ ревнивым парнем. - Да брось, Ю, и ты в туже степь, - насмешливо тянет Ким и притягивает молодого мужчину к себе, обнимая его за талию. - Тут люди, Химчан, - шипит на него завуч по воспитательной работе. - М? Ну и что? - Тут дети, Ким? - Им что, завидно что ли? - Это школа, Ким Химчан, и если ты меня сейчас не отпустишь, то я лишусь места работы, а ты лишишься вообще заработка. - Как скучно в школах. Как хорошо, что я в неё не ходил. Одни правила. Что же, Ким Химчан, двадцатишестилетний мужчина ростом метр восемьдесят четыре сантиметра, надувший губы и нахмуривший брови почти в детском капризном жесте – зрелище, которое стоит увидеть. Енгук просто делает вид, что оказался тут случайно, стоит, опершись о подоконник, и осматривает учеников с самым безразличным видом, как обычно делает, если его ставят дежурить. Ученики, по привычке предпочитают не ввязываться и идут мимо, делая вид, что вообще ничего не видели. Ендже благодарно кивает, Енгук просто просит, чтобы он закрыл где-нибудь Химчана до конца дня, и идет в кабинет, чтобы впустить в него первый класс на сегодня. День тянется почти мучительно медленно, будто его волоком кто-то тащит, но так лениво, что Енгук чувствует себя выдохшимся на третьем уроке, и сидит, чувствуя, как голова начинает раскалываться от одного голоса ученицы (на самом деле голос у неё не очень противный, но Бану напоминает больше скрежет пенопласта по стеклу). Хочется пойти и напиться спирта, который у него заготовлен для практических работ, и уснуть на денек-другой, чтобы вся эта пора контрольных и проверочных прошла его стороной. Тетрадки увесистыми стопками собираются вокруг его стола, на тумбе и в шкафу, но Енгук предпочитает не заострять на этом внимание – их все равно меньше, чем у учителей математики или языка, у которых по две контрольные в семестре. Енгук лениво перелистывает тетради одного класса, пока контрольные пишет другой и безразлично смотрит на плачущую старшеклассницу, которая не успела дописать решение последней задачи, но тетрадь он отдает не ей, а грязно ругающемуся парню, который бурчит себе под нос что-то о том, что гениям никогда не хватает времени на свои открытия. Не потому, что он предвзято относится к ученикам, а потому, что в руках у девчонки он уже давно заметил листок, исписанный убористым почерком одного из её одноклассников, а у парня были видны только сжатые от досады зубы. Енгук сажает их обоих рядом с собой за учительский стол, и решает, что девочке можно дать шанс. Если она успела выучить то, что ей написали, то Енгук может и простит ей её истерику. Девушка краснеет, и посидев пять минут над тетрадью уходит, пряча смущенное лицо, пока парень почти вдохновенно строчит что-то в тетради. Енгук вообще не жестокий и не злой, каким его представляют ученики, он просто строг и требователен, и на самом деле может простить многое, даже незнание своего предмета – все же химия нужна в жизни почти так же, как и высшая математика, но его на самом деле волнует, сколько усилий они прикладывают, чтобы выучить материал, им предоставленный. Он ценит, когда ученики спрашивают и переспрашивают, пытаются найти хоть какой-нибудь подход к сложной науке, и пусть у них это может не получится, то, что они прикладывают к этому усилия уже делает из в глазах Бана людьми взрослыми. Именно поэтому кабинет химии отдельное государство, в котором целиком и полностью заправляет Енгук. У него есть свои правила. - Что ты там строчишь, Чхве? - Я просто недавно прочитал про второй способ решения этой задачи, хочу попробовать и сравнить, - парень легонько стучит ручкой по столу, а после принимается писать в тетради, от усердия закусив губу. И кто скажет, что это главный обалдуй школы, прогульщик и двоечник? Енгук смеется, и лениво помешивает себе чай, и продолжает проверять тетради дальше, иногда отвлекаясь на писанину парня. Кажется «ещё одно решение» в понимании Чжунхона это ещё пять способов решения этой задачи. Почему бы и нет, Бан и не думает ему мешать. Все-таки хоть немного дольше побудет в школе, все равно уйдет, как контрольную напишет, он этого мелкого насквозь видит. Чжухон уходит после третьего-четвертого урока, а Енгук реально думает подлить себе в противный дешевый чай немного спирта. Голова раскалывается, и Бан малодушно радуется, что у него сегодня нет уроков. Он лениво, почти скучающе проверяет тетради, одновременно с этим смотря какой-то скучноватый и очевидный детектив – нужно как-то скоротать время до очередной серии Шерлока, но сейчас как-то скучно совсем, и если бы разговоры не расслабляли его отчего-то болевшую голову, Енгук бы непременно выключил эту в крайней степени посредственную картину. Тетради быстро и верно заканчиваются –химия все-таки тот предмет, который ученики так и не научились списывать хотя бы чуточку по-разному, потому проверять тетради, не такой уж тяжелый труд. Бан лениво потягивается и смотрит на часы – его рабочее время почти закончилось, так что можно смело брать пальто и идти коротать свой вечер в чудесной чайной на углу его новой квартиры. На самом деле Енгук всегда был кофеманом. Сколько себя помнил, лет с двенадцати он чай просто не переносил, от него хотелось спать, а когда ты так плотно занимаешься музыкой, то без кофе просто не прожить. Годы прошли, привычка осталась – чуть что, Бан хватается за чашку кофе. Это было что-то вроде традиции, такой незыблемой и постоянной, что Енгук никогда даже не думал, что одно посещение чайной вместо привычной кофейни может так изменить его привычку. Эта самая чайная была…Не то, чтобы странной, скорее какой-то умиротворяюще чудесной. Она будто бы не вписывалась в общий сюжет города, маленькая, приземленная деревянная, что казалось, что её привезли из какой-нибудь провинции и впаяли в уголок улицы почти в самом центре Сеула. В ней приятно пахло липой и сиренью, и вообще было до безобразия уютно и тепло, хотя была чайная выполнена в полностью традиционном стиле, даже чай готовили по всем правилам. Сидеть на полу было очень приятно, а чай, который там подавали, впервые не отдавался на языке Енгука неприятной горечью, а только наоборот, сладким послевкусием дразнил ещё несколько часов спустя. Это было как-то необычно, потому что раньше Енгук чай не переносил, а этот, как говорят, собранный самим хозяином чайной был невероятно вкусным, а ещё как-то успокаивал. Бан мог прийти в чайную в любом настроении, но неизменно уходил в приподнятом настроении, будто долго и хорошо отдыхал, потратив на это всего пару часов своего времени. Чайная не бедствовала, было видно, что посетителей здесь много, но как-то так получалось, что гости приходили в совсем небольшом количестве, и никогда не заполняли все места, предназначенные для них. Это было странно, но все равно не портило впечатления, наоборот, было совсем мало шума и Енгуку очень нравилось там находится. Он мог тратить вечера, просто сидя у окна этого маленького здания и пить теплый липовый чай, просто смотря, как течет жизнь за окном. В этом месте казалось, будто ты отделяешься от жизни, будто находишься в месте, где время остановилось, и наблюдаешь за движущимся миром, ощущая себя мертвым и живым одновременно. Это было не столько восхищающе и волнительно, сколько приятно и как-то сонливо понятно, что Бан мог пользоваться этой иллюзией почти каждый день. Ещё лучше случалось, если ему везло пообщаться с хозяином столь странного для столицы места. Мужчина был умен, спокоен и сдержан, с ним было невероятно приятно и легко разговаривать и впервые учитель действительно не чувствовал своего коммуникативного барьера в разговорах с окружающими его людьми, потому что темы находились так легко, разговор между ними тек так невероятно просто, что Бан впервые получал удовольствие от простой болтовни. Иногда они говорили про музыку – было приятно слушать человека, который в этом разбирается, который, как и ты пишет вечерами песни, которые мир никогда не увидит. Чужой голос приятно грел уши и Енгук, по секрету, не раз вдохновлялся его звучанием, придумывая новые тексты. Иногда они говорили об истории, и казалось, что нет человека, который знал бы о ней больше, чем загадочный хозяин чайной. Иногда они говорили о страхах, морали и любви, могли потерять нить разговора в самом начале и выбрать новое течение беседы, будто бы не было никаких проблем. Никакой неловкости, никакого заикания или волнения – только беседа, одна на двоих, тягучая и тоже отдающая потом сладким послевкусием на языке. - А он красивый, этот твой хозяин? – иногда с интересом выспрашивал у него Химчан, как ни в чем не бывало перебирая волосы уже начинающего бесится Ендже. Бан замирает всегда на этом вопросе, потому что ему всегда трудно описывать чужую внешность, с его памятью на лица. Но когда он вспоминает нового знакомого, лицо прорисовывается предельно четко – строгое, чуть тонковатое, с волевым подбородком и тонкими губами, высоким умным лбом, и глазами. Серыми-серыми глазами, которые большие похожи на два чертовски глубоких колодца с чем-то чернильно-черным на самом дне. Это чернота и глубина в первое время отпугивает, потому что взгляд кажется каким-то неживым или ненастоящим, но после к ней привязываешься, как к чему-то родному и близкому, и она уже не кажется пугающей и мертвой, только чувствуется поволока грусти и тоски, какой-то давящей тайны, которую он всегда связывал с тайной главного страха нового знакомого. У мужчины была гаптофобия. Довольно развитая, но не переведенная в ранг паранойи, он просто не терпел прикосновений к открытым участкам кожи, ненавидел, когда кто-то пытается навязать свое прикосновение и всегда скрывал руки тонкими, но плотными перчатками, пресекая любой контакт с его кожей. Привычные теплые свитера с высоким горлом только дополняли его образ закутанного и упрятанного в одежды принца (почему-то у Енгука складывалось именно такое представление). Он был необычайно красив. Он был утонченным, по-холодному красивым человеком, напоминал героев со страниц книг, и Енгуку очень нравилось, когда хозяин сам принимался готовить чай. Он одевал традиционные одежды, всегда черные, но выглядящие невероятно хорошо на нем, и действительно выходил этаким выходцем из прошлого. Он был прекрасен, Енгук восхищался им при том, что не помнил даже имени. - Я не знаю, Химчан, - всегда привычно отвечал ему Бан, - я не знаю. - Что, проблемы с учениками? – теплый голос патокой затек в уши, быстро нарушил нормальную жизнедеятельность тела Енгука, и обратился в друг в чужое лицо прямо напротив его лица, с почти улыбкой на тонких губах. Учитель только улыбнулся, и обхватил тонкими пальцами чашку чая, поднося её к губам. Мужчина принял это за приглашение к разговору, поправил шарф на шее и сел напротив, положив закутанные в перчатки руки на стол. - Нет, я просто очень-очень устал, - Бан тонко усмехается и прикрывает глаза, вслушиваясь в приятные звуки льющейся воды, которая после перетекает в глиняные и фарфоровые чашки, вдыхая полной грудью запах трав, используемых для разных видов чая, и полностью вливается в этот мир умиротворения и какого-то отсутствия, который приносит ему это место. Он удивленно вздрагивает, чувствуя что- то мокрое на щеке и удивлено смотрит на пса, который явно пышет дружелюбием, пытаясь устроится на его ногах. Мужчина напротив впервые смеется. Не смеется вовсе на самом деле, издает всего один смешок и чуть щурит глаза, но Енгуку хватает и этого, чтобы восхититься и позволить псу исполнить свое хитрое дело. - Мортус, так нельзя относится к гостям,- насмешливо журит пса мужчина, а тот в свою очередь утыкается носом Енгуку в живот, и ему становится невероятно тепло от ощущения чужого тела рядом. Бан перебирает пальцами длинную, завивающуюся кольцами шерсть, и улыбается. - У вас чудесный пес. - Многие говорят, что он чудовище, потому что вы первый, с кем он настолько дружелюбен, - немного удивленно выдает мужчина, смотря, как его собака почти ластится под чужие немного неловкие руки, которые путаются в пальцах, заплетаясь в шерсти. - Просто они, вероятно, не знали к нему подхода, или не пахли школьной лабораторией, - со смехом поправляет Бан и делает ещё глоток чая, чувствуя себя почти счастливым. Они сидят в тишине, оба пьют чай, и Бан ловит себя на мысли, что не может оторвать взгляда от чужих рук, от чужого лица, вообще не может оторваться от того, чтобы не разглядывать загадочного мужчину. Енгуку хочется назвать его по имени, но он не знает его. Они общаются уже полгода, и владелец всегда зовет его по имени, а Бан только кивает в ответ, потому что тот даже не думал представляться. Это странно и непривычно, но у Енгука слишком много такта, чтобы спрашивать о таком, ведь если человек не хочет отвечать, то не стоит на него давить. Возможно из-за такого мнения его считают ассоциативным человеком, который не умеет общаться с другими от слова совсем. Они сидят долго, дольше чем обычно, улицы становятся темными и пустыми, а Енгук, кажется, выпивает десятую(или пятнадцатую) чашку чая за вечер. Пес на его ногах давно успел заснуть, а даже последние посетители, да даже работники – разойтись. Енгук чувствует, что ему нужно что-то сказать или сделать, но никак не решается. Он сидит и почти безотрывно смотрит на своего соседа, а владелец, кажется, уже задремал рядом с ним, но когда Енгук открывает рот, чужие темные глаза тут же распахиваются. - А как вас зовут? - Чон Хончоль. И больше ничего не нужно. С груди будто спадает камень, и дышать становится легче. Енгук улыбается, и кивает, показывая, что запомнил, и треплет пса по голове, заставляя подняться его со своих колен. Хончоль провожает его до самых дверей, и кажется даже тянется пожать ему руку, но замирает на полпути. - Буду ждать вас в понедельник, Енгук. - Я обязательно приду, обещаю вам, Хончоль. Это счастье? Это то, к чему так долго стремиться каждый человек, это что-то то неизведанное, чего жаждет каждый? Для Енгука определенно – да.