Вселенная разбегается бесконечно

Ты просыпаешься и будь этим доволен. Чак Паланик

— Что за чертовщина?       Солнечные лучи светят прямо в глаза, прожигая их, и именно тогда я вспоминаю слова своей мамы о том, что нужно поменьше сидеть за телефоном и компьютером, иначе сетчатка глаза скажет тебе: «Было приятно познакомиться, но мне пора», и до конца своей жизни ты не сможешь отличить и пенёк от кота. Так вот, вспоминая её слова, я осознаю, что солнце мне сейчас сделает во много раз хуже, чем экран телефона. Сбрасываю одеяло, встаю, потягиваюсь и машинально включаю радио, которое стоит на моём столе. Мне подарила его на четырнадцатилетие Алекса, сказав, что в этом мире ну уж очень много прекрасной музыки, которую я обязана услышать. С тех пор я каждое утро включаю утренний эфир и наслаждаюсь музыкой. И вот, включив радио и настроив его на первую попавшуюся станцию, я услышала, как по комнате разнеслась спокойная музыка, которую я слышала много раз в детстве. — Это «The Smashing Pumpkins», что ли? — спрашиваю я, и ответ не заставляет себя долго ждать.       Музыка затихает, и мужской голос в приёмнике говорит: «Ну вот и подошёл к концу новый трек «The Smashing Pumpkins» под названием «Ava Adore», который взорвал все музыкальные чарты США. А сейчас перейдём к погоде. В Литтлтоне сегодня прекрасная погода, дождей не предвещается, кажется, лето девяносто восьмого года можно назвать самым благополучным за десятилетие...». — Какой ещё Литтлтон, блять, я же в Портленде, идиот. — Я стою и пялюсь на этот чёртов приёмник, стою без эмоций, обрабатываю информацию, и каждый раз мой мозг выдаёт мне ошибку. Будто ты — ребенок, который только выучил таблицу умножения, а тебе дают задачку из тригонометрии со словами «Ну, решай», и ты сидишь, пялишься в этот листок с задачей и не понимаешь, что происходит. Так и я сейчас. — А теперь к новостям: Президент США Билл Клинтон дал показания большому жюри о своих отношениях с Моникой Левински. — Да заткнись ты, блять!, — кричу я на приёмник и выдираю шнур из розетки. Наконец радио замолкает.       Либо я схожу с ума, либо это осознанный сон. С осознанными снами всегда так: ты не знаешь, сон это или реальность, и в конце концов тебе начинают чудиться страшные вещи и ты умираешь. Ну ладно, не умираешь, в худшем случае — сходишь с ума. И потом ты даже не можешь отличить, живешь ты по-настоящему или это какой-то очень реалистичный сон. Я стою и начинаю нервно пересчитывать пальцы, тыкать пальцем в ладонь. «Лишь бы только всё это оказалось сном», — думаю я. Но пальцев десять, а ладонь всё чувствует в нормальной мере, и всё происходящее вокруг меня подчиняется земным законам: палец не проткнул ладонь насквозь, а радио не продолжило работать. И я думаю, что теперь всё — у меня неприятности.       Надеваю чёрные джинсы и тёмно-синюю футболку с надписью «Больной безумный мир», которую мне подарил Алекс на Рождество, натягиваю на себя высокие ботинки и, выбежав из комнаты, бегу по скрипучей лестнице вниз на кухню, надеюсь, что сейчас встречу маму или брата Дэнни, и кто-нибудь скажет мне: «Тут какому-то идиоту в голову пришла идея замутить вот такой вот флэшмоб, а мы тебя предупредить не успели, такие дела». Но на кухне я встречаю лишь маму, которая готовит завтрак на плите. Её волосы уложены в локоны, которые на солнце переливаются от темно-фиолетового до рыжего, а от лака, которым она скрепила всё это, отражаются яркие лучи света. Она замечает меня в проёме и радостно говорит: — Ты уже оделась? Какая молодец! Вам с Дэнни нужно поторопиться, новая школа как-никак не любит, когда в неё опаздывают, — мама берёт тарелки и выкладывает на них оладьи, потом зовёт Дэнни завтракать и говорит: — Садись за стол. Это совершенно не то, что ты хотел бы получить на первый учебный день. — Наверное, в этой школе всё будет очень крутое, — говорит мой братец, сев за стол. — Может, хоть в этом году запишусь в спортивную команду. — Звучит многообещающе, — говорю я, призадумавшись, — стоп, а что за школа-то? — Да мы же тебе уже несколько раз говорили, — мама вздыхает, — старшая школа Колумбайн.       Я давлюсь апельсиновым соком, который пила, а затем выдаю: — Ммм, Колумбайн, в самом деле? Отличная школа. С великим будущим, я бы сказала.       И мама улыбается, смотрит на меня своим теплым материнским взглядом и говорит: — Мы с отцом очень рады, что тебе понравилось. Ага, думаю я, только сильно не радуйтесь, а то потом плохо будет.       Отец подвозит нас с Дэнни к парковке возле школы и говорит: «Будьте паиньками, хотя чего это я, вы и так будете. Люблю вас, до скорого». Мы выходим и оглядываемся: повсюду ученики спешат по делам, вон какие-то парни что-то бурно обсуждают в своей компании, вон девушки встречают друг друга поцелуями и радостными криками, и я говорю: — Дэн, старшая школа — полное дерьмо. — Согласен.       Мы подходим ближе к школе, и я замечаю, как парни в белых кепках громко смеются и кричат: «Лузер, иди сюда!». Перед ними идут заучки, ботаники с книжками, но глянув на парней в кепках, лишь облегченно вздыхают и идут себе дальше. «Значит, не они», — думаю я. А затем в глаза бросается футболка «KMFDM» и до жути знакомое лицо. Перед парнями в белых кепках стоит Эрик, скрестив руки на груди, и говорит: — Решили снова высказать своё никчёмное мнение обо мне? — он стоит в берцах, мешковатых штанах синего цвета, черной футболке и черной кепке на голове. С виду он серьёзен и спокоен, но я знаю, что внутри него бушует целая волна ненависти. — Ну, что молчим?       Я стою и понимаю, что сейчас я своими глазами смотрю на живого Эрика Харриса, который в сотый раз терпит издевки джоков, и я думаю: «Эх, Эрик, как же мне жаль». А джоки смеются и продолжают: — Как каникулы провел? Опять, наверное, подрабатывал в этой убогой «БлэкДжэк пицце»? — говорит один из них, чернокожий парень в дорогих шмотках. Ну, выглядят они вполне обычно, но вдруг это сейчас самые крутые вещи магазинов Литтлтона? В любом случае, мне насрать. Парни смеются один за другим, будто создают впечатление, что их друг только что феерично унизил Харриса. — Оу, не стоит так, «БлэкДжэк пиццу» в убогости превзойти можешь только ты, если честно. — Эрик говорит это спокойно, с незаметной улыбкой, и тут джоки затихают. — Что ты сказал, ублюдок? — говорит чернокожий парень, шагая к Эрику. — Я сказал, что ты убо... — не договаривает Харрис, потому что его собеседник нападает на него с кулаками. И теперь на территории школы развязалась драка между Эриком Харрисом и Айсайа Шоэльсом — капитаном школьной спортивной команды. Эрик колотит кулаками Айсайа по лицу, и вскоре дружки капитана все вместе решаются пойти силой на Харриса. Вот так и бывает в жизни: борешься один на один, а потом приходят левые люди и пиздят тебя по самое не хочу. Попробуйте потом заикнуться про справедливость. Парней разнимают, и я вижу Эрика, у которого кровь хлещет из носа и пачкает футболку.       И это то, что ты можешь встретить каждый первый день учебы в старшей школе Линкольна в Портленде, потому что пьяный Алекс всегда найдёт с кем подраться. А потом мы обычно приносим ему лёд, потому что он то нос себе разобьёт, то губу — и так каждый год. Дэн стоит рядом со мной и шепчет: — Вот это шоу, Хэрол, мне тут нравится. — Надеюсь, тебе нравится тот парень, что сейчас надирает тому моднику в белой кепке задницу, — говорю я. — Не знаю. Возможно.       Сзади нас появляется директор и приказывает Харрису и Шоэльсу пройти к нему в кабинет, всем ученикам расходиться по школе, а затем добавляет: «И ещё, Хэрол и Дэниел Клим здесь?». Мы отзываемся, и он говорит: «Вам тоже необходимо пройти ко мне в кабинет, идёмте», — машет нам рукой, подзывая, и шагает в здание школы. — Пошли, — говорю я Дэнни и беру его за руку, — сейчас будем узнавать, что у них тут за дела творятся.       В кабинете директора царила скорее офисная, нежели школьная обстановка. На столе были аккуратно сложены бумаги, на стенах, выкрашенных в нежно-бежевый цвет, висели благодарности и какие-то благодарственные письма, сертификаты и прочее. Напротив директорского стола стояли несколько стульев, на которых уже сидели Харрис и Шоэльс. Когда мы с Дэном зашли, мистер Диэнджелес попросил нас сесть на кресла для посетителей в углу кабинета. Усевшись, я удивилась, насколько же моё кресло скрипучее и неудобное, а позже — насколько же директор мудак. Потому что, когда он выяснял причину драки, все попытки Харриса постоять за себя и добиться справедливости он пресекал. И выслушивал лживый рассказ Шоэльса о том, что Айсайа — милый и дружелюбный парень — стоял себе мирно в компании друзей, как вдруг появился неадекватный ХАРРИС и начал БИТЬ Айсайа по ЛИЦУ вот просто НИ С ЧЕГО, но Шоэльс ведь не даст себя в обиду, верно? Так что Айсайа толкает безумного Эрика от себя, а тот, неуклюжая задница, разбивает себе нос — какая жалость. И директор говорит: — Я вас понял, мистер Шоэльс, можете идти. А вы, мистер Харрис, останьтесь.       Популярненький лживый мудак уходит, а Эрик остаётся, и я наблюдаю за тем, как директор, оперевшись руками на стол, говорит: — Мистер Харрис, напоминаю, что в этой школе устраивать драки недопустимо, и также напоминаю, что ваши выходки могут привести к вашему исключению из школы. Я считал вас образцовым учеником, но мне кажется, что моё мнение о вас было ошибочно. Это моё последнее предупреждение, ещё одна такая выходка и вы... — Но ведь он же не начинал эту драку, — встреваю я. — Что вы говорите? Мисс... — Клим, сэр. Я сама видела, как этот Шоэльс первым ударил Эрика, тем более, я сама слышала, как Шоэльс начал беседу с не слишком уж приличных слов. — Вы отдаёте отчёт словам, которые говорите? — спрашивает директор. Он говорит это так, будто бы я только что сказала, что он — старый ебучий обоссаный идиот, подтирающий задницы всем богатеньким деткам, хотя, если честно, это действительно так. — Да, сэр, я отдаю отчёт своим словам. Мой брат может подтвердить, что всё сказанное мною — чистая правда, в отличие от некоторых, он не боится восстановить справедливость. В отличие от некоторых. Я замечаю улыбку на лице у Харриса. — Хорошо, мисс Клим, мне кажется, что с вашей точкой зрения мне не стоит спорить, — мистер «яебалатвоюфамилию» Диэнджелес открывает дверь и переводит взгляд с меня на Эрика, — мистер Харрис, вы можете идти.       Мы остаёмся втроём. Директор достаёт из своего шкафа наши личные дела и говорит: — Ну-с, для начала вам нужно выбрать уроки, которые вы будете посещать. С кого начнём? Мы с Дэном смотрим друг на друга в течение десяти секунд и затем говорим одновременно: — С неё! — С него! Директор улыбается и суёт список предметов Дэну со словами: «Выбирай». — Хорошо, — отвечает братец, — я, наверное, возьму физику, французский, литературу и... Слушай, Хэрол, — обращается он ко мне, — что взять ещё? — Возьми психологию, может, наконец начнёшь понимать, кто из окружающих тебя ненавидит. — Например, ты. — Ладно, твоя взяла, — я беру листок с предметами себе, — я возьму литературу, рисование, боулинг и немецкий. Поворачиваюсь к Дэну и шепчу: — Теперь будешь делать домашку по французскому сам. — Отлично, на этом всё. Приятно было с вами познакомиться, мистер и мисс Клим, можете идти.       Этот «яебалатвоюфамилию» Диэнджелес открывает нам дверь, и мы выходим. В конце коридора я замечаю Харриса, который направляется к нам. Дэн говорит: — Блин, а как отсюда выбраться?       И я пялюсь на Эрика, приближающегося к нам, и когда тот оказывается очень близко и здоровается со мной, я говорю: — Нас доведут до выхода, не волнуйся.       Когда предмет твоего обожания идёт по левую сторону от тебя и расстояние между вами меньше метра, ты думаешь: «Вот это да». Ты думаешь, что ещё вчера ты глядел на звёзды и шутил со своими лучшими друзьями, а уже сегодня ты в другом веке, в другом времени, в прошлом, и тебя ведь, по сути, ещё даже не существует. А какой-то Эрик Харрис, из-за которого ты плакал ночью, идёт слева от тебя и что-то увлечённо рассказывает, и ты идёшь рядом и не понимаешь, как же так всё получилось. Возможно, очень скоро я узнаю, что я должна сделать здесь, но пока я просто иду с Эриком по коридорам школы и слушаю его. — Я всё говорю и говорю, а ведь я ещё даже не поблагодарил тебя за то, что ты сделала. Спасибо, — он смотрит на меня и улыбается, поправляя кепку на голове. — Да за что ты меня благодаришь? Это ведь сущий пустяк, — я стараюсь не показывать, что я сейчас на седьмом небе от счастья, но, видимо, выходит у меня ужасно, потому что Эрик улыбается, а Дэн говорит: — За такой пустяк даже я бы тебя отблагодарил, если бы мне угрожал исключением из школы какой-то придурок. — В этой школе все спасают свои задницы и не обладают дерзостью, какой обладаешь ты, так что спасибо ещё раз, эм... — Эрик запинается, и я понимаю почему. — Хэрол Клим, — говорю я и протягиваю ему руку, — приятно познакомиться. Эрик склоняет свою тонкую шею, смотря на мою ладонь, а через секунду пожимает мне руку и говорит: — Красивое имя. Я Эрик Харрис. Знаю. И у тебя тоже.