Вселенная разбегается бесконечно

      Маленький светловолосый голубоглазый мальчик уже не маленький. Светлые волосы торчат во все стороны, когда парень с трудом поднимает голову с подушки, а голубые глаза красные от пролитых слез и бессонных ночей. Потому что даже маленькие дети после унижений взрослеют. Забиваются в угол, перестают разговаривать со всеми и терпят, а когда гнева уже накопилось достаточно, срываются. И все по-разному. Кто-то срывается на родителей, кто-то на друзей или знакомых, кто-то вовсе на незнакомцев. А Дилан Клиболд срывался на себя.       Прохладный ветер с северо-запада гонит тучи на городок, когда Дилан просыпается поздним утром в выходной. Он спускается вниз проверить, кто дома, и встречает на кухне свою мать, которая вертится у плиты и жарит что-то на сковороде, а по дому разносится аромат оладьев и ягодного джема. Женщина снимает оладий со сковороды и обмакивает его в джеме, а затем откусывает маленький кусочек и одобрительно кивает, подливая ещё теста на сковороду. — Доброе утро, мам, — Дилан подходит к ней сзади и, обнимая руками, целует в щеку. — Ох, ты уже встал? Ну наконец-то, — Сью протягивает сыну тарелку с оладьями и джемом, — Держи, ты не ел ничего со вчерашнего обеда, я волнуюсь.       И она действительно волновалась. Волновалась каждый раз, когда её сын говорил, что не хочет есть, когда он не выходил из своей комнаты долгое время или когда он возвращался из школы в ужасном настроении. Она думала, что если поговорит с сыном, то может что-то наладится, но ничего не налаживалось. Дилан не хотел с ней обсуждать свои проблемы, ещё хуже, он не хотел жаловаться на свои проблемы. Не хотел говорить, как ненавидит свою жизнь и самого себя, поэтому она думала, что всё однажды с её сыном будет хорошо.       И когда Дилан радостно принялся за свой завтрак, она лишь улыбнулась и отряхнула свой бордовый фартук, а затем снова начала вертеться из стороны в сторону у плиты, всё доставая и убирая обратно кухонные принадлежности.       На часах было три, когда Дилан стоял у выхода и кричал матери, что идёт прогуляться. — Буду ждать тебя, — Сью поцеловала его в щеку и побежала на кухню, чувствуя запах горелого. — Береги себя! — кричала она ему вслед, когда парень уже закрывал за собой дверь.       Маленький мальчик в чёрном плаще шёл по Кугар-роуд и думал, что ему хотелось бы оказаться сейчас где-нибудь над пропастью и с довольной улыбкой шагнуть вперёд. Потому что Дилан ненавидел всё, что с ним происходило. Эти джоки, что развлекались на физкультуре, закидывая его мячами совсем не думали, что робкий парень полон ненависти, которую он очень скоро выплеснет на всех них. На всех нас. Эти девушки, которые не обращали на него внимания, наверное, скоро обратят, потому что он будет стоять со стволом пистолета у их голов и думать, кого же прикончить первой. Кому же первым делом отомстить. И он считал, что совсем скоро обретёт свободу. Совсем скоро помрёт и наконец-то будет спокоен. Он шагает по Кугар-роуд и сворачивает на Мэйн авеню, и совсем не замечает, как доходит до парка, где можно посидеть на скамейках, уединиться с самим собой. Он не боялся встретить там какого-нибудь мудака из школы, потому что знал, что они там не ошиваются.       В парке Дилан встречает меня.       Я сижу с книгой, которую уже устала читать, потому что она настолько нудная, что мне хочется бросить её в урну прямо сейчас. Я вздыхаю и оглядываюсь, когда замечаю высокого парня в плаще впереди и вскакиваю со скамейки, направляясь к Клиболду. — Большая удача встретить тебя в выходной, — мы останавливаемся посреди дороги и Дилан неловко запинается, пытаясь поприветствовать меня. — Я вот тут... Гуляю... — он оглядывается по сторонам и потом спрашивает: — А ты тут какими судьбами?       Мы сидим рядом на скамейке под деревом с полуопавшими листьями, впереди по траве носятся вороны, а тучи всё больше и больше закрывают ярко-голубое небо. — Как с Ребом погуляли? — спрашивает Дилан, пристально наблюдая за моим поведением. — Отлично. Мы смотрели на звёзды и он пролил на себя пиво. — Он сказал, что с тобой было весело. Я улыбаюсь. Иногда со мной весело, это да, но не тогда, когда я полутрезвая вспоминаю о своих друзьях и чуть ли не начинаю плакать. — Как твои руки? спрашиваю я, отбросив книгу в сторону, — Заживают?       Парень отводит взгляд. Да, это не тот вопрос, который он хотел услышать, но так или иначе, я его ему задаю. Хочу знать, понял ли он меня тогда, когда я просила его перестать заниматься этим дерьмом. Самобичеванием.       На вечеринках в Портленде, в этих андерграундских кирпичных зданиях с просторными подвалами, мы собирались под разноцветными лучами светомузыки и упивались газировкой с алкоголем вперемешку, а потом бросались друг другу в объятия и отжигали под «Crystal Castles». И сознание теряли под «Crystal Castles». И блевали в туалете под них же. А потом просыпались в своих комнатах и понимали, что вчера пережили охренительную ночь. Мы были бунтарями, как Эрик и Дилан, только развлекались по-другому. Вместо фильмов про наемных убийц снимали на камеру свои нелепые тусовки и путешествия в Сиэтл, вместо практик в стрельбе практиковались в ломании костей, когда сыпали соль на руку и накладывали лёд, температура которого опускалась чуть ли не ниже -17 и соревновались, кто дольше продержится.       Но даже самая крутая вечеринка может надоесть. Даже самые бунтари могут «выдохнуться».       Дилан тяжело вздыхает: об этом он не говорил ещё ни с кем. У него жуткая депрессия. Он хочет умереть. Он ждет, когда наконец-то умрёт. Считает дни. У него дрожь пробегает по всему телу, когда он видит баскетбольный мяч, потому что фигура очередного джока перед ним мерещится каждый урок физкультуры. Он не знает, как от всего этого спрятаться, потому что ищет счастье в жизни, ищет свою любовь.       Он говорит это кому угодно, только не мне. Мне же он выдаёт: — Не докапывайся до моих шрамов. — Хорошо, не буду, — успокаиваю его я, — Но если что, то вот мой номер. Можешь позвонить мне когда угодно и рассказать о чем угодно. Обо всём, что тебя тревожит. Потому что я тебя выслушаю.       Я пишу номер на странице из этой дурацкой книги и вырываю лист, передавая его Дилану, когда он восклицает: — Да так ведь нельзя с книгами поступать! — Мне всё равно не нравился этот момент.       И возможно, что в тот вечер у маленького светловолосого мальчика появляется надежда.       Некоторые люди настолько подлые, что мне хочется им врезать. Они либо эгоистичны, либо полные задницы. Либо всё сразу. Ты болтаешь с таким парнем и всяком разном и он рассказывает тебе, к примеру, о своей новой машине. А ты прерываешь его: старик, у меня проблема. Ты рассказываешь о своей проблеме, изливаешь этому парню всю свою душу и ждёшь, когда он тебе ответит. Когда он постарается помочь. А он продолжает заливать тебе про свою новую машину. И ты думаешь, что жаль, что за убийство сажают. Эти люди тебя слушают, но не слышат.       А Дилану было необходимо, чтобы его услышали.       Он не звонит мне в тот вечер или на следующий день. Не звонит на следующей неделе и я уже начинаю волноваться, что он потерял ту страницу из книги с телефоном. Но в один день, когда неделя подходит к концу, он звонит мне поздно вечером и говорит: — Привет. — Привет, что-то случилось? — Наверное, нет. Я думаю... В общем, ты просила позвонить, если вдруг меня начнёт что-то тревожить и мне нужно будет с кем-то поговорить, а я как раз подумал, что... — Клиболд теряет мысль, будто отвлёкся, а потом продолжает: — Я подумал, что мне стоит с тобой поговорить, потому что я думаю, что ты понимаешь. Понимаешь то, что я чувствую. Я не знаю, с чего я так решил, но я просто решил тебе рассказать. Я режу себя, потому что ненавижу никого так сильно, как себя. Даже сейчас этим занимаюсь. И тут я чувствую, как у меня сердце сжалось. — Ага, понимаю, а расскажи, из-за чего ты себя ненавидишь? — я хватаю в руки куртку и выбегаю из дома, открывая гараж. Мы жили минутах в десяти от Клиболдов, так что я посчитала, что успею добраться до места на велосипеде минут за пять. И когда я еду, держа одной рукой руль, а другой телефон, я слышу где-то на другой стороне линии: — Я как будто в этом мире чужой. В школе — изгой. Среди девушек - единственный, с кем никто не хочет иметь отношений, хотя я понимаю, что это может быть из-за того, что я как-то нелепо выгляжу, но я не знаю.       Да всё с тобой нормально, Клиболд, думаю я, когда подъезжаю к дому Дилана. — Вероятно, все эти девушки вокруг и ребята из школы просто слишком глупы, раз не видят в тебе такого интересного парня, какого вижу я.       Я стучу во входную дверь и мистер Клиболд открывает мне дверь. Я шепчу ему и Сью: — Не говорите Дилану, что я пришла. Мне нужно с ним поговорить, вы не будете против, если я войду? Где-то на противоположной стороне Дилан отвлекается: — Погоди, к нам, кажется, кто-то пришёл, — он приоткрывает дверь из своей комнаты и кричит: «Мам, к нам кто-то пришёл?». Сью стоит напротив меня и кричит ему: «Нет, дорогой, тебе показалось». Парень возвращается: — То есть, ты действительно думаешь, что я не виноват в том, что происходит? — Конечно не виноват, Дилан, ведь ты не выбирал к себе такое отношение. Эти недалекие люди, что тебя унижают и девушки, что не могут глянуть дальше своего носа и сходить на свидание с кем-либо, кто отличается от этих скучных накачанных парней со своими историями про случай на матче, они все - просто одно большое неудачное обстоятельство, в котором ты оказался. Поверь мне, жизнь не останавливается на сраной школе Колумбайн и не вертится вокруг одного Литтлтона, у тебя всё будет хорошо, если ты поймёшь, что в этих всех проблемах ты не виноват, — почти бесшумно поднимаясь по лестнице, я останавливаюсь у двери в комнату Дилана. — То, что ты сейчас говоришь, звучит так невероятно, если честно, — смеётся Клиболд и я слышу его глухой смех за дверью. — Знаешь, мне хотелось бы тебя сейчас обнять, — говорю я, перетаптываясь с ноги на ногу. И Дилан отвечает: — Мне тоже.       Я оглядываюсь, и передо мной оказываются чудесные семейные фотографии Клиболдов, которые я бегло осматриваю, оборачиваюсь обратно и смеюсь: — Ну так открой дверь, солнышко.