Вселенная разбегается бесконечно

«Дорогой Дилан,       Хоть моя голова и ноет от невыносимой боли, я думаю, что даже если бы я умирала прямо здесь и сейчас, в своей комнате, я бы дописала это письмо и отдала бы его тебе вместе с рисунком. Есть вещи, которые я обязана сделать для тебя и я не смогу себя простить, если когда-либо их не сделаю. Но это то, что только в моём понимании, так что я сразу перейду к делу.       Я увидела в тебе милого парня, который много пишет на уроках и жутко волнуется на физкультуре. У каждого из нас есть вещи, которые мы видели, и клянусь Богом, в которого я не верю, что если бы меня попросили показать восьмое чудо света, я бы показала тебя. С тобой было классно обсуждать что-либо на литературе и говорить о музыке, потому что многие песни, которые ты советовал послушать, мне очень понравились. Я понимаю, что не внушаю особого доверия, но твои пятна на штанах от воды и порезанное тело заставляют меня побеспокоиться. Потому что я, если честно, знаю, каково тебе. Терпеть эту несправедливость мира и видеть ребят, таких счастливых и беззаботных, а потом видеть себя и понимать, что ты не имеешь того, что имеют они. Но не вешай нос, Дилан, ведь те, кто не имеет счастья, что имеют все — обзаводятся особенным счастьем. Я имею в виду, что ты не должен завидовать этим парням, у которых самые новые тачки и самые красивые девушки. Потому что тачки стареют, а девушки надоедают и перестают казаться такими красивыми. Всё разрушается. Даже Мона Лиза, чёрт возьми, трескается. Ты имеешь самое большое счастье из всех. Ты имеешь самого себя. Такого независимого и индивидуального, парень, я смотрю на всех этих безмозглых зомби, у которых цели в жизни уже исчерпали себя и вижу тебя, с твоими необычными взглядами на жизнь и всем таким. Просто мысли путаются об ноющей головы, ничего страшного.       Пусть эти до смерти красивые девушки встречаются с джоками, спортсменами и остальными сливками общества. Пусть они тратят свою юность на серую, ничем не примечательную массу. На эти золотые бочки с жиром и мышцами. Им же хуже. Просто помни, что оригинальные вещи всегда ценятся дороже, чем те, которые даже сосчитать не получится — так их много в своём роде. Тебе сегодня исполняется семнадцать, а это значит, что сегодня я мысленно поблагодарю кого-то там наверху за то, что вижу тебя почти каждый день. За то, что в тебе всё ещё есть та доброта, которую я не видела ни в одном человеке с того момента, как оказалась в Литтлтоне. За то, что ты есть на этом свете.       С днём рождения, Дилан Клиболд. Не теряй себя».       Три месяца. Три месяца моё письмо лежит на столе у Дилана. Три месяца парень перечитывает его каждый вечер. Чтобы удостовериться, что это не его галлюцинации. Он перечитывал эти строки уже сотню раз и, наверное, они ему не очень-то помогали, раз он продолжал ненавидеть себя и свою жизнь. Мой рисунок — тот, где Дилан в плаще изображает из рук пистолет, висит у парня в рамке на стене, прямо над письменным столом. Чтобы, если что, и на этот раз не забыть, что Клиболд вовсе не изгой, не ошибка.       Дилан открыл мне дверь, когда я стояла с телефоном в руке, улыбаясь. — Появляешься с каждым разом всё эффектнее, — произнёс он.       Мы сидели на его кровати и говорили о том, что сейчас довольно похолодало. Дилан говорил, что сейчас ветер довольно холодный дует по ночам, спросил, не замёрзла ли я. Замёрзла ли? Ни капельки. Совсем нет. — Да, немного замёрзла, — говорю я, когда Дилан согревает меня в объятиях. На нём белая футболка и домашние серые штаны в клетку. Он сидит по-турецки, обнимая меня, когда я вожу руками по его спине. Рисую замысловатые узоры, в то время как мои руки то ли от разгона крови, то ли от горячей спины Клиболда, согреваются. А дальше ничего не происходит.       Мы сидим на мягкой кровати с постельным бельём бежевого цвета и дышим друг другу в шею, сидим с закрытыми глазами и наслаждаемся тем уютом, который сами же и создали. Но ничего не происходит. Мы ложимся друг напротив друга и смотрим друг другу в глаза, но даже тогда ничего не происходит. Словно время остановилось. И мы тоже. — Классно, наверно, когда к тебе в дом заваливается без предупреждения какая-то девушка и лежит потом, пялится на тебя, — я улыбаюсь и приподнимаюсь, чтобы снять свою куртку, которая мешает мне свободно развалиться на кровати Дилана, а потом снова устраиваюсь возле парня. — В глубине души я знал, что мне не показалось, будто в дверь кто-то стучал. — Твоя мама чудесная. Она даже не возражала, когда я попросила не говорить тебе о том, что это я пришла. — Забавно.       Дилан отряхивает голову, когда длинные волосы падают ему на лицо, но даже после этого они остаются всё ещё на лице, не давая парню видеть окружающий его мир. — Давай помогу тебе, — хихикая, я провожу ладонью по волосам Дилана, заправляя пряди назад, чтобы они не лезли в лицо.       И тут что-то происходит. Как огромное цунами, забвение обрушивается на меня и я смотрю на Клиболда долго и непрерывно, даже не моргая. Я смотрю в его голубые глаза, которые полны счастья и волнения и понимаю, что сейчас Дилан смотрит в мои карие, но такие же счастливые глаза.       Однажды мне сказали, что если даже самый печальный в мире человек найдёт кого-то, кто сможет его выслушать, то однажды этот печальный человек непременно будет спасён.       Дилан засыпает на моей груди, когда время идёт уже за полночь. И я смотрю на него, такого маленького солнечного мальчика, каким он был до всего этого, на его длинные ресницы и шелковые волосы. Слышу, как он тихонько сопит, устроившись поудобнее на мне и понимаю, что не хочу уходить. Потому что разбудить этого спящего мальчика и уйти — всё равно, что разрушить мир. Мои родители спрашивают утром, где я была и что делала этой ночью. Я говорю им, что пыталась помочь потенциальному самоубийце, и что у меня почти получилось. — Слышали? Сэм вечеринку у себя дома устраивает в среду, — Брукс роется в своём шкафчике, доставая спортивную сумку. — М, и он всех нас приглашает? — Эрик стоит, оперевшись спиной на шкафчики и сложив руки на груди. Он сегодня был довольно нервным и искоса поглядывал на Брауна, что-то бормочущего себе под нос. — Да, знаешь, он попросил позвать всех из «Мафии» и, если у кого есть, принести водки или типа того, потому что не уверен, что тех бутылок, что он припас, хватит. Я постукиваю ногой по мраморному полу светло-серого цвета в такт мелодии, играющей у меня в голове, когда Брукс спрашивает: — Хэрол, ты с нами?       Я мгновенно забываю о чём он только что говорил и, шагая по кругу и потягиваясь, неуверенно говорю: — Ну... Да, наверно, я с вами, — я специально делаю паузу, чтобы показать, что я в теме и обо всём в курсе, но мне нужно срочно поиздеваться над кем-нибудь, — Раз вы приглашаете, — и снова пауза, — Я, возможно, прихвачу с собой бутылочку водки и апельсиновый сок, чтобы не умереть. — О, я тоже люблю водку с соком смешивать, — Дилан стоит рядом с Эриком и, задумавшись, смотрит куда-то в пол. — Фокс Малдер такую хлебал, — поясняю я.

Иной счастлив под звёздами вполне, Имея титул, славу площадную. Куда скромнее путь назначен мне, И я предпочитаю честь иную.

      В среду, когда мы собираемся в доме Сэма вечером, над Литтлтоном собираются тучи. Звёзд не небе не видно, ни черта не видно, и мы приходим в дом к Сэму, каждый со своей бутылкой. Кто-то даже умудрился притащить коньяк, так что вокруг этого парня сразу же собралась толпа парней, желающих выпить. В гостиной играет индастриал в проигрывателе, а по телевизору идёт «Терминатор». Половина членов «Мафии» собралась в гостиной у ящика с водкой, половина уже отжигает на кухне, когда я замечаю, как к дому подъезжают несколько машин. Из одной выходит Брукс с двумя девушками, из другой — Эрик с Диланом. Пьяный Сэм встречает Брукса на крыльце и неодобрительно смотрит на девушек рядом, когда Браун говорит ему: — Ну не мог же я отказать им, когда они просили взять их с собой.       Сэм шатается и смотрит на них стеклянными глазами, которые вот-вот закатятся внутрь, когда по-джентельменски открывает перед девушками дверь и орет: — Прошу, милые леди.       Светловолосая девушка, одетая в малиновый топ и чёрные брюки с высокой талией встречается со мной взглядом и идёт мне навстречу. Видимо из-за того, что я, кроме неё и её подруги, единственная девушка на этой вечеринке. Она подходит ко мне чуть ли не вплотную и здоровается: — Привет, ты Хэрол, верно? Я думаю: вот облом, она уже обо мне знает. — Ага, — безынициативно бросаю я. — Приятно познакомиться, — девушка тянет руку, — Я Саша. Саша Джейкобс. — Взаимно, — отрезаю я.       Ах да, это же Саша Джейкобс.       Это же та ненавистная в будущем подружка Харриса.       Точняк.       Эта Саша подзывает свою рыжую подругу к нам, когда я уже открываю бутылку, чтобы напиться и поскорее перестать быть вменяемой для разговоров со всеми. Эти вечеринки, где нет твоих лучших друзей, с которыми можно вместе весело проблеваться в туалете — полный отстой.       Рыжеволосая полноватая девушка подходит к нам, когда Джейкобс представляет мне свою подругу: — А это Роби. — Робин Андерсон, - поправляет её подруга. — Приятно познакомиться, я Хэрол. Что расскажешь, Робин? Как дела у поставщиков оружия семнадцатилетним парням? А где они, кстати?       Ах да, вот они, стоят возле своих машин и курят. И курят достаточно долго, испытывая моё терпение. А потом, наконец, суют руки в карманы и подходят к дому. У нас здесь уже всё пропахло горьким запахом спиртного, пьяные ребята на кухне еле могут связать пару слов между собой, слушатели индастриал-музыки уснули на диване, и я думаю, что эти ребята, вероятно, ещё никогда не бывали на вечеринках.       Музыка становится громче раза в два, когда к нам с Сашей и Робин подходят Эрик и Дилан и начинают что-то говорить. Но музыка играет так громко, что ничего нельзя расслышать. Эти все пьяные ребята хватаются за голову и все как один кричат: — Вырубите эту хуйню!       Музыка продолжает играть и Эрик продолжает что-то пытаться до нас донести. А мои никчёмные нервы на исходе от всей этой тусовки, громкой музыки и девушек напротив, которые мило разговаривают с парнями.       Музыка наконец затихает не сразу. Мы все кричим, чтобы кто-нибудь сделал звук потише. Потому что у нас головы раскалываются. — Ну хоть кто-нибудь, — кричит Браун, проходя через нас с закрытыми ладонями ушами, — Выключите это, пока я не умер от разрыва перепонок.       Эрик и Дилан болтают с Сашей и Робин в пяти метрах от меня, когда я жадно опустошаю содержимое моего микса водки с соком и, откашлявшись из-за горечи во рту, начинаю яростно орать: — Я вас здесь всех к хуям перережу, если вы не выключите этот ебучий проигрыватель сейчас же, уебки!       Секундой ранее Брукс выдернул проигрыватель из розетки. В доме повисла тишина, и лишь мой крик раздавался в каждом уголке комнат.       Все стояли и пялились на меня с неловким видом. Саша больше не болтала увлечённо с Эриком, а Дилан не выслушивал длинный монолог Робин. Сэм, в полуживом состоянии, стоял неподвижно в проёме. — Заебали, — бросаю я им всем, поднимаясь куда-то в неизвестном направлении на второй этаж.       Побродив по коридору, я обнаружила небольшую комнатку в конце, где было что-то наподобие зоны отдыха. Большие подушки валялись на полу, резной книжный шкаф был заставлен книгами разного размера, толщины и цвета обложки, на небольшом столикие стояла лампа, излучающая яркий желтый свет, а на светло-голубых стенах висели небольшие натюрморты. Такие, которые обычно продают в магазинах с предметами для домашнего уюта. С этими пластмассовыми рамами, выкрашенными в золотой. А потом я подумала, что, возможно, мне нечего делать на этой вечеринке на первом этаже, если я могу посидеть здесь тихо, читая какую-нибудь книгу. Из резного книжного шкафа я достала книгу в красной обложке, на переплете которой золотыми буквами было написано «Овод». - Вот с тобой-то мы и проведём этот вечер. И когда я читаю рассказ Овода о том, как его в Южной Америке избил кочергой пьяный матрос, как он работал в цирке уродом, как сбежал по юности из дому, к моему горлу подступает ком. Который проходишь лишь тогда, когда я отвлекаюсь на парней, зашедших в комнату. Это в жопу пьяные Эрик и Дилан, они на ногах еле стоят, когда кричат в мою сторону: — О, а мы тебя повсюду ищем. Опять вечер испорчен из-за каких-то свиней, думаю я. — Мы выпили весь ящик этой водки, мне кажется, я сейчас сдохну, — Эрик складывается пополам и падает на подушки, — И ещё эта Джейкобс... Она мне все мозги выебала, сучка. — О-о да, вечеринка удалась, — смеётся Дилан, — А ты чего тут одна сидишь? — Да знаете, я как бы... саморазвиваюсь. — О, это охуенно, — протягивает Эрик, развалившись на полу среди подушек. — Я чувствую себя богом сейчас! Это такое круто чувство! — Да ну блять, — постанываю я, когда Дилан начинает шагать по комнате и кричать о своём богоподобии. — Да, старик, мы с тобой и вправду Боги, — Эрик машет рукой в воздухе, — Сколько там до нашего суда? Шесть месяцев? — Пять. — Охуенно. — А я и не знала, что вы юристы, — встреваю я.       Дилан кричит: "Блять!", падая с грохотом возле Эрика на подушки и отрубается. Они оба лежат в неестественных позах для сна на этих подушках, когда я стараюсь передвинуть их в нормальное положение. Эти двое весят кило под восемьдесят, так что всё, что я могу — это лишь чуть принизить их поднятые кверху задницы. Они спят, что-то бормоча себе под нос, когда на первом этаже парни уже почти до единого слегли самым крепким сном. Я поднимаю с пола пластиковый стаканчик с напитком внутри и делаю глоток. «Отвертка», такая кислая и освещающая, согревает мой желудок. Тогда, избавляясь от выпивки, я думаю, что всё-таки водка с апельсиновым соком — это вкусная вещь.