Вселенная разбегается бесконечно

- Мне уже осточертело пить эти таблетки, от которых мне только хуже, но если я не буду их пить, мой психотерапевт отправит меня гнить где-нибудь в больнице, - Эрик швырнул на свою кровать банку со своими пилюлями и начал шагать по кругу, пиная ногами разбросанные повсюду бумаги. Пора уже начать всё с начала. Давно пора.       Мы в тот день мы заехали к Харрису домой и сидели в его комнате, куда еле-еле тусклый свет проникал через темные шторы. Отец Эрика - Уэйн - позвонил ему в перерыве между занятиями и сказал, что ему срочно нужна будет помощь Эрика, когда у нас закончатся занятия. Мы собирались заехать после школы в БлэкДжек пиццу, когда Эрик сказал: - Чёрт, Хэрол, планы изменились. Мне очень жаль, но мы не сможем заехать в БлэкДжек после занятий... - его вид был таким разочарованным, и я подумала, что, возможно, его сейчас нужно как-нибудь подбодрить. - Что случилось? - Мне нужно заехать домой сразу после школы и помочь в чём-то отцу, - парень захлопнул свой шкафчик, взяв учебник по немецкому. - Ну, если ты не против, то я могла бы просто заехать к вам вместе с тобой. Не думаю, что моя незаметность и тихость кому-нибудь помешает, - я пожала плечами. А почему бы нет? Было бы классно почитать те книжки, что есть у Эрика. Или, например, порасспрашивать его про те уровни, которые он пытался создавать для «Дум». Я видела в комнате Харриса целый музей с этими разными интересными записями, музыкой и книгами. Эрик улыбнулся: - После занятий жду тебя на парковке.       Так я, наверное, и оказалась дома у Харриса. В этом светлом уютном домике и в этой темной комнате, заваленной бумагой. Так, наверное, я и узнала про таблетки, которые потом же и уничтожила. Дело в том, что когда я читала о причинах расстрела, я наткнулась на предположение, что бойни бы не случилось, если бы Эрик не принимал свои антидепрессанты. Да, на них пол Америки сидит, пол страны пожирают эти таблетки горстями, но у этого парня был особый случай. Со своими побочными эффектами, его таблетки, вероятно, поразили его нервную неокрепшую систему, так что у него начали развиваться всякие суицидальные мысли, мысли убивать, иссякло чувство вины и всё такое. Да, знаю, это бессовестно - брать вот так и вламываться в чью-то жизнь, да ещё и что-либо менять. Но во мне жила вера, что если Эрик перестанет пить свои таблетки и начнёт наконец-то успокаиваться своими силами, то всё будет хорошо. Я думала, что если лекарство новое и до конца не изученное, то мне стоит попытаться.       Я стояла с банкой пилюль в туалете, когда Эрик оставил меня одну в комнате и ушёл помогать отцу. Он, наверное, считал, что я сейчас лежу на его кровати и читаю какую-то книгу, что взяла у него с полки, но вместо этого я побежала к туалету, чтобы высыпать весь белый порошок из лекарства в унитаз и соединить обратно эти две непрозрачные пленки, в которых находилось содержимое, а потом просто смыть лекарство к чертям и вернуть банку с пилюлями обратно на стол Харрису. И когда я наконец сделала своё грязное дело, Эрик вошёл в комнату и уставился на меня, стоящую возле его стола. - Что ты тут делаешь? - он старался отдышаться, направляясь ко мне, когда я подняла листок с его стола и взглянула на текст. - Стихи пишешь? - Иногда. - У тебя отлично выходит, - я постаралась сделать вид, что просто исследую комнату парня и положила листок на место. - Спасибо, эм... Я закончил, так что мы можем ехать, - у Эрика весь лоб и спина были в поту. Наверное, он что-то таскал или чинил, и весь его усталый, грязноватый вид делал его таким мужественным, что я начала ухмыляться. - Что? - он смотрел на меня, ухмыляющуюся и осматривающую его с ног до головы, - Чего ты так смотришь? - Ты выглядишь горячим сейчас.       Эрик пил пустышки снова и снова, а когда они кончались и он покупал новые, я умудрялась вытрясти в унитаз всё содержимое его недавно купленной баночки. И так продолжалось месяцами. И что смешно, так это то, что ему становилось лучше. Да, он иногда злился, дрался с каким-нибудь джоком, но он стал счастливее. Перестал раздражаться по пустякам, стал больше смеяться и часто зависал у кого-нибудь на вечеринке. Я спросила у него, когда мы встретились у раздевалки перед боулингом: - Как ты себя чувствуешь? И он ответил: - Лучше, чем когда-либо. Пора бы уже признать свою ошибку.       Этот день был особенным хотя бы потому, что я по счастливой случайности нашла в своём ящике под кроватью фотоаппарат, который мне дарили дедушка с бабушкой на Рождество. Я любила фотографировать всё, что видела: дома, цветы, людей, небо, закаты и эти вечнозелёные Орегонские пейзажи. В фотографиях, которые я делала, я видела свои воспоминания. Эти летние снимки, что вы пересматриваете холодными зимними вечерами, вы же любите их, верно? Чувствуете тепло в душе, вспоминая, как на этом лугу веселились с друзьями, а на той улице разбили коленки, учась кататься на скейте? Эти снимки были для меня самым дорогим доказательством того, что я жила эту жизнь счастливо, и это одна из причин, почему я схватила своего маленького друга и побежала куда глаза глядят, навстречу приключениям.       Самый прекрасный закат горел розово-фиолетовым и уходил далеко за горизонт яркими жёлтыми волнами, когда я стояла посреди Рид-стрит и пыталась уловить кадр. Этот Колорадо, думала я, ничем не хуже Орегона. Тут закаты в миллион раз ярче. И когда я уже сделала пару снимков, я всё ещё стояла и пялилась на этот закат, пока не начались сумраки. Тогда-то сзади мне кто-то и закрыл глаза руками. - Ку-ку! - Бля.       Парень сзади прижался к моей спине, не убирая рук с моих глаз, и начал шептать мне на ухо: - Угадай кто.       А знакомый голос настолько въелся в сознание, что я бы смогла узнать этого парня по одному лишь вздоху. - Не знаю. Вру ради развлечения. - Не знаешь? Тогда я тебя похищаю. Я разве похожа на идиотку со Стокгольмским синдромом? - Давай, незнакомец, я всё равно уже влюблена в твой голос. И Эрик снова шепчет: - Мне очень приятно это слышать.       Мы уходим куда-то в сторону Проспект-авеню и приходим к участку с красивым двухэтажным домом и огромным садом за ним. Где-то за домом растут огромные деревья и среди них можно заметить качели. - Хозяин этого дома вообще не беспокоится о том, кто там у него на заднем дворе, - тихо говорит мне Эрик и берёт за руку, - Идём! Там, на заднем дворе этого красивого дома с потухшим светом внутри, будто вовсе и не жилого, стоят шезлонги с мягким матрасом. - Серьезно? Шезлонги здесь? В Колорадо? В декабре? - я оглядываю двор, пока Эрик стаскивает матрасы с обоих шезлонгов и укладывает их рядом на траве. - Наше уютное местечко на ближайшие пару часов готово, - радостно сообщает парень, вытирая руки о штаны.       Мы лежим, прижавшись друг к другу, и смотрим в небо, на его темно-темно синие пятна со вкраплением серости звёзд, на еле заметный лунный диск далеко-далеко, на мигающие огоньки где-то за миллионы световых лет от нас, а затем смотрим друг на друга. У Эрика, у этого ангельского мальчика глаза горят сегодня по-особенному, и в них то и делай, что гляди. Он смотрит на меня молча и лишь улыбается, когда я краснею и увожу от него взгляд. - Когда звезда, что в путь меня влечёт, на верную стезю меня отправит, и в плащ мои лохмотья облечет, и мне твоё благоволенье явит... - Харрис поворачивается на спину и, устремив руки вверх, начал цитировать сонеты Шекспира. - Тогда я воспою любовь мою, а до поры в сторонке постою, - продолжаю я. - Иногда мне кажется, что вся моя жизнь изменилась в один момент. В этом году всё как-то по-другому. - Ну, временам свойственно меняться. - Я не об этом, - Эрик приподымается и растрепывает свои волосы, отчего они приподымаются, - Я имею в виду то, что в этом году кто-то изменил мою жизнь. Я лежу, заложив руки за голову, и гляжу на небо, пытаясь отвлечься от своих надоедливых мыслей. О том, что, возможно, Джен должна была сходить с Эриком на свидание. Что сейчас я в этом окружении - третья лишняя. Что Эрик, если так подумать, классный парень, но до жути влюбчивый и ревнивый. И черт его знает, что у него там в голове. А ещё у него на левой щеке куча родинок. Чудесный мальчик. Небо над нами становится иссиня-серым, когда Эрик говорит мне: - И этот кто-то - это ты.       А теперь запомните: вы никогда не должны влюбляться в Эрика Харриса. Никогда не смейте встречать его в реальной жизни. А если встретили - покупайте билеты на самолёт, летите в Сахару, улетайте в Автралию, долбитесь башкой о стену в поисках амнезии, умирайте, в конце концов, только забудьте его и никогда не вспоминайте. Потому что если вы ошибётесь, если вы влюбитесь в него, он раздавит вас. Он разобьёт ваше хрупкое Я на миллионы осколков и ещё попрыгает на них. Он найдёт все ваши слабые стороны и будет бить именно по ним. Если вы когда-либо знали его, если вы когда-либо показывали ему свои чувства, если вы давали ему понять, что больше не владеете своими эмоциями и сердцем - бегите. Потому что это дьявольское отродье, этот лживый Эрик Харрис убьет вас раньше, чем полюбит. Загонит меня в могилу раньше, чем я успею из неё вытащить его.       Эрик стал шататься по вечеринкам чаще, чем это делал Алекс. Его не волновало, у кого и где будет вечеринка - он просто на неё шёл и всё. И обязательно брал меня с Диланом. Всегда. Мы были его постоянными ассистентами, но больше походили на телохранителей, следящими за тем, чтобы объект нашей охраны не разъебался где-нибудь на лестнице, ну или не умер от водки. Мы были с ним всегда и везде, весь декабрь, всё время, которое он посвящал тому, чтобы напиться.       У этих ублюдков из Мафии обязательно кто-нибудь из родителей да уезжает на пару дней в Денвер, так что они закатывают вечеринку и приглашают всех, кого знают. Всех из Мафии и не только. И Эрик Харрис приходит. Обязательно приходит.       Мы собрались в подвале, где было просторнее всего в доме. Музыка играла на всю, парни шагали на ватных ногах из стороны в сторону, а Эрик изредка рассказывал свою проповедь о том, как видит этот мир в вымирании и считает всех этих людишек в Денвере уебками, которых надо бы перестрелять. Он заливал в себя ещё один стакан водки и продолжал: - Я бы хотел, чтобы эти уроды по имени люди вымерли, потому что я их ненавижу. Нужно бы оставить человек пять на Земле и стерелизовать их, а потом смотреть, как они медленно бьются в агонии от происходящего и умирают.       Дилан мило беседует с каким-то парнем, который выглядит вполне трезво, когда Эрик, сидящий напротив меня, говорит парням вокруг: - Эти тупые люди, они должны умереть. - Ты тоже один из них, - бросаю ему я. - Что ты сказала?! Харрис смотрит на меня яростно, ожидая извинений. Его кулак сжат, в другой руке он сжимает стакан настолько, что кажется, будто он сейчас лопнет. - Я говорю, что, блять, ты тоже человек, так что перестань считать себя выше других, Харрис. А потом по щеке проносится обжигающая боль. - Пошла на хуй! Ты не имеешь права так со мной разговаривать!       Эрик ударил меня по лицу, и только сейчас я поняла это. Я стою перед ним и смотрю в его глаза, яростные и полностью безразличные. Надо же, а ведь это такое впервые за долгое время. - Ну, чего ты? Расплакаться собираешься? Давай, мне всё равно плевать. Этот Сунь Цзы, которого цитировал Алекс, уча меня драться, он всё-таки прав. Нужно начинать бой неожиданно. Нужно делать вид, будто ты сдался, а в итоге самому давать нехилый отпор. Я говорю Харрису: - Сейчас, погоди, слезинку смахну... И бью ему со всей силы в челюсть. Настолько сильно, что он, нажравшийся в говно, отлетает в стену позади, и парни вокруг оборачиваются. Кричат: что происходит? А кровь в моих венах кипит и сердце колотится, словно бешеное. И именно тогда я понимаю, что ненавижу всем сердцем Эрика. Брукс говорит мне: - Хэрол, иди домой, прошу тебя. И я ухожу. Ухожу с этой гребаной вечеринки, ухожу от чертова Харриса и стараюсь забыть всё, что произошло. Но болящая щека напоминает. И кулак тоже.       А где-то там на вечеринке Дилан, скорее всего, поднимает Эрика с пола и кричит: - Боже, блять, Эрик, что за чертовщину ты устроил?       А Эрик приходит в себя и смотрит на своего друга, а потом вспоминает всё, что произошло. У него на глаза накатываются слезы и он жалостно шепчет Дилану: - Я не знаю, старик, я сам не знаю.       Он пытается заговорить со мной в школе, попросить прощения. Ловит возле парковки и говорит, что виноват. Оставляет записки возле дома. Звонит по сто раз на день. Но я не отвечаю ему. Я не хочу с ним разговаривать. Харрис, блять, мудак, и я хочу вернуться домой. Эрик ловит меня по пути в магазин, когда я направляюсь прикупить себе новых красок для рисования. Он ловит меня, удерживая за руку, чтобы я не убежала и кричит: - Выслушай меня! - Нет, - твёрдо отвечаю я, — мне не о чем с тобой говорить, отпусти меня, окей? - Прости меня, умоляю, прости... - Эрик, я не... - Просто, блять, пойми меня! - кричит он на всю улицу, - Я не справился с гневом. Прости меня! Я не хотел делать тебе больно, правда, я бы никогда не посмел тебя тронуть, - его голос дрожит, а лицо хмурится от боли, - Прости меня, пожалуйста, просто поверь мне. Но тебе нельзя верить, Эрик. Ты ведь чертов обманщик, понимаешь? Да как ты смеешь просить понять тебя после такого, гнусная задница? - Ты охуел что ли? - и тут я взрываюсь, - Понять тебя? Гнев ты свой не контролируешь? Никогда бы не тронул меня? Да завали ебало, блять, ты всегда таким был и остаёшься. Ты думаешь, что один ты такой? Да ничерта подобного, Эрик, я ненавижу всех и вся во много раз больше, чем ты. И тебя больше всех. Я ненавижу тебя за твою бесполезную ненависть, за твою сраную привычку бухать на каждой вечеринке Литтлтона, за то, что ты такой охуевший мизантроп, за то, что ты не имеешь права ненавидеть людей, потому что они дали тебе всё, что ты любишь и всё, что ты ненавидишь. Потому что плохая сторона есть во всём. Потому что людей нельзя ненавидеть за их существование. Потому что никакой ты, блять, не Бог, Эрик. Ты просто подросток, который решил, что ненавидеть проще, чем бороться.       У Эрика на лице застыл удивленный вид, у меня внутри всё прожгло от ненависти. - Прости меня, - повторил парень, - Прости, умоляю тебя, я такой идиот.       Конечно, я тебя прощаю. Иди ко мне, дай я тебя обниму. Дай поцелую, чтобы ты не расстраивался. Слушай, а может, сходим в магазин? Купим Слим Джимс и колу? Может, посидим у меня и послушаем мою любимую музыку? Я расскажу тебе, как происходит лунное затмение, расскажу про Марс, объясню, как взрываются звезды. Я ведь люблю тебя, Эрик. Но вместо этого я говорю ему: - Нет. И ухожу прочь. А он бросается догонять меня и орёт вслед: - Ну почему вы все просто не можете меня понять? Вы - ублюдки! А я лишь только имею силы повернуться и прокричать ему: - А ты пойди да застрели меня, богоподобный Харрис!       Но он не застрелит. Потому что не сумеет. Потому что тоже любит. Потому что я его, на самом деле, понимала.       Просто не хотела это осознавать.