Вселенная разбегается бесконечно

- Билли Джо? Ох уж этот славный малый! Ветер в волосах и голове, дьявольские глазки, содранные коленки, клетчатые рубашки и старые потрёпанные джинсы. Словно соткан из сахарной ваты, летнего зноя и прохладного сидра, - миссис Томпсон сидит перед нами в своём кожаном кресле и улыбается. На её кружевной кофте с чёрными розами мелькают солнечные лучи, да и весь класс, кажется, наполнен светом. Мы сегодня проходили великих музыкантов конца двадцатого века, так что как только кто-то из нас заговорил об Алее славы и о недавнем награждении Green Day, наша миссис Томпсон присела в своё кресло и развернулась к нам полубоком, сказав: ох, а не про Билли Джо Армстронга ли ты сейчас говоришь? - Этот мальчишка пробегал весь Виджитаун, точно помню, как шла летним утром к озеру и встретила Билли, играющего в гольф шваброй. Я сказала ему: хей, что ты там делаешь? А он ответил, что развлекается. И отправился со мной к озеру, а по пути нашёл бутылку и мы отправили водное письмо. Такое, как в приключенческих книгах приплывает к острову, - она вздохнула с таким чувством ностальгии, что мы спросили у неё: - Миссис Томпсон, так вы были с ним знакомы? - Ну конечно! - восторженно вскрикнула учительница, - Мы даже виделись потом, когда я уже поступила в институт и уехала из Виджитауна. Мне посчастливилось бывать а Лос-Анжелесе, когда старик БиДжо давал концерты, так что я без раздумий вывалила целое состояние на билет. Мы встретились у выхода в клуб, когда я окликнула его: ей, Билли, это ты? Его дьявольские глазки, детская улыбка, всё ещё те клетчатые рубашки и потрёпанные штаны. Он удивился: Лилиан, это ты? Как давно я тебя не видел. Вот посмотришь на него, вроде бы парню уже далеко за двадцать, а выглядит всё ещё на шестнадцать. Чудесный человек, этот Билли. Моя одноклассница Вики весело бросила: - Из этого выйдет классный пост на тамблере.       Билли Джо поёт мне свои песни всю ночь, до самого утра, пока я не просыпаюсь и не осознаю, что я проспала первый урок. Наверное, мистер Дэвис уже собирается раздавить мою голову вторым томом "Войны и мира". С этими идиотскими истериками, с этими постоянными воспоминаниями с той вечеринки я перестала посещать занятия. Несколько дней сидела, заперевшись в комнате, пока отец не начал стучать и спрашивать, в порядке ли я. Я могла поговорить с ним о чем угодно, но язык не поворачивался сказать что-то наподобие: знаешь, пап, я тут была влюблена в мертвого парня, а теперь он живой и я влюблена в него в разы сильнее, и он заехал мне по лицу, а я ему по челюсти, потому что он - бедный парень с проблемой самоконтроля, а я - тупая задница. И теперь я сижу тут, в своей комнате и курю свои сигареты из коллекции, чего не делала раньше. Пап, мне кажется, я умираю, как думаешь, что мне делать? Мой язык не поворачивается это сказать, так что единственным выходом из всего этого я посчитала школу. Просто стоит снова туда пойти, думала я.       За пару дней до Рождества в Литтлтоне наконец появилась новогодняя атмосфера. На дверях почти каждого дома висел еловый венок, на участках стояли маленькие Санты, а где-то в центре в каждом здании светились тысячи огоньков гирлянды. В школе тоже готовились в празднику, развешивая повсюду снежинки из бумаги и расклеивая на стенах поздравительные плакаты. Как только я вошла в здание школы, на меня накатилось какое-то странное чувство тоски, словно я видела происходящее вокруг миллион раз. Эти радостные ученики с кипой бумаг в руках плыли у меня перед глазами и казалось, что только закрой глаза - упадёшь в обморок. Бум!       Харрис пересказывает Шекспира, сидя возле меня и смотрит на звездное небо. Бум! - Давай заплачь ещё, мне всё равно. Бум!       Оглушающий хруст хрящей в пальцах. Щеку жжёт. Ярость в глазах, присущая хищникам. Бум!       Это дерьмо никогда не оставит меня в покое.       Наверное, поэтому-то мне и началась мерещиться Алекса. Я, скорее всего, съехала с катушек. Потому что в абсолютно пустой комнате в один из вечеров я услышала её голос за спиной: - Твои бесполезные обиды не принесут пользу. Иногда нужно прощать людей, Хэрол.       Я оглянулась и увидела перед собой Алексу. Её черные, как смоль, волосы и короткая чёлка, её зелёные глаза, нос горбинкой и вечно недовольный вид. Она стояла, оперевшись на шкаф и сложила руки на груди, продолжая: - Твоего парня нужно срочно навестить. - Но он не мой парень, - возразила я, направляясь к подруге. Она заливалась смехом, таким жутким и истеричным, словно героиня фильма ужасов, а потом исчезла. Растворилась в воздухе, стоило мне только обернуться. И больше я её не видела.       Возможно, это была одна из причин, почему со мной сегодня все здоровались. В шумных коридорах, заполненных учениками, на меня все оглядывались, здоровались и шептались. Я думала, что я просто странно себя веду. Странно выгляжу. Да в конце концов, может быть кто-то пустил слух, что меня нет в школе, потому что у меня, скажем, рак. И все эти ребята смотрят на меня с сожалениям и шепчут: ох, нам так жаль, бедняжка.       Я подхожу к классу литературы и замечаю в нем мистера Дэвиса. Он стоит возле нескольких заучек и что-то с ними обсуждает. И я подхожу к нему, отвлекаю, говорю: мистер Дэвис, я прошу прощения, что меня не было несколько дней, я плохо себя чувствовала. Он вздыхает: - Ох, Клим, я волновался, что у вас что-то случилось. Что-ж, вам сегодня повезло - у нас два урока подряд, так что считайте, что вы сегодня не пропустили урок литературы, - старик Дэвис похлопывает мне по плечу и улыбается, когда я отвечаю ему: спасибо.       Эрика нет в классе, и когда звенит этот невыносимо громкий звонок, я сажусь на своё место. Все оглядываются на меня, что-то шепчут друг другу и это начинает настораживать, но я повторяю себе, что это просто из-за моего странноватого вида. Рак. Меня несколько дней не было в школе. Они думают, что я скоро умру.       Никто не говорит мне ни слова, и лишь только Дилан кидает мне записку посреди урока. "Рад тебя видеть" - вот, что он в ней написал. Я перевожу взгляд с записки на него и вижу, как парень неловко уставился в учебник. Я говорю ему: - Я тоже рада тебя видеть. И у Дилана на лице появляется широкая радостная улыбка.       Эрик появляется в школе к третьему уроку и мы случайно встречаемся в коридоре. Я иду на рисование, когда он кричит мне остановиться и догоняет, прижав к стене. - Ты где пропадала? - спрашивает Харрис, и его дыхание чувствуется у меня на подбородке. Такое тёплое. Парень навис надо мной, хотя я совсем чуть-чуть ниже него, он не даёт мне пройти, когда я говорю ему, что опаздываю на урок: - Это не важно, - говорит он мне, - Так где ты была?       Я сидела в углу комнаты, укутавшись в одеяло и курила ментоловые Мальборо, те самые, любимые Дилана, а что?       Я слушала музыку с утра до ночи и питалась водой и ужином, который приносила мне мама каждый вечер, а почему ты спрашиваешь?       Я была разбита своими идиотскими мыслями в духе "всёвэтойжизнипрекрасно", я рыдала, понимая, что меня жестко поимели мои же мечты, а зачем тебе это? Зачем тебе это знать, Эрик? - Я была дома. - Дома? Три дня? - Да. - И чем же ты занималась? - Я... Я-я... - запинаясь, я старалась уйти отсюда, но руки Эрика были словно приклеены намертво к стене и сам он был катастрофически близко.       И где-то посреди коридора мелькала Алекса, которая кричала мне: - Да помирись ты уже с этим беднягой, господи! Я бы тебя однажды пришибла чем-нибудь тяжелым за такое поведение!       А она, кстати, пришибла меня как-то раз своим ботинком. За то, что я не оценила её любимый альбом «MSI». Она кричала мне, посмеиваясь: - Не нравится? Ну так лови подарочек! - и, схватив свой тяжёлый кожаный ботинок с обувной полки, кинула его в меня. - Я сидела дома и думала, почему вообще вся эта ситуация на той вечеринке произошла, почему я обижаюсь на тебя так долго и почему не могу простить, - я проговорила это Эрику, наблюдая, как Алекса снова исчезает в толпе. - И почему? Почему не простила? - Потому что я глупая, знаешь, не такой уж ты и плохой парень, скорее наоборот. Это я в сто раз хуже тебя, так что не принимай близко всё, что я тебе тогда сказала, - я взглянула в глаза Харриса и увидела какой-то внутренний свет в его серых, с расширенными зрачками, глазах. Он хмурился и мотал головой, повторяя: - Нет, нет, нет, нет, слушай, тут никто не виноват. Мы просто повздорили и всё, это ведь ничего не меняет, верно? Я говорю ему: да, верно, а теперь пропусти меня. Но Эрик отвечает: - Я не хочу.       И всё это прерывает кто-то, кто подходит и оборачивает Эрика со словами: - Тебя, блять, предупреждали её не трогать? И этот кто-то - это Дэн. Он бьет Харриса по лицу и кричит ему: - Да после того, что ты, ублюдок, с ней сделал, я тебя убить обязан. И тут-то я понимаю, почему все так смотрят на меня.       После той вечеринки кто-то проболтался о том, что Харриса впечатали в стену. Его уделала девчонка, которой он засадил по лицу. Слух разошёлся по всей школе и все думали, что Харрис меня избил. Что у меня синяки на лице какие-то и поэтому я сижу дома. Думали, что Эрик ко мне приставал, а я ему отказала и он решил на мне отыграться. Или думали, что я прячусь у копов, потому что парень хочет меня убить. И все думали по-разному и слухи пускали по-разному, так что в Колумбайне никто точно не знал, что произошло. У каждого была своя правда. Каждый был прав.       Дэн и Эрик дерутся в коридоре, когда все столпились посмотреть на драку, игнорируя школьный звонок на урок. Я кричу им, чтобы они проваливали отсюда, шли на уроки, но они не слышат меня. Они глазеют на Дэна, который мотается по полу, когда Эрик старается отойти от него. Но мой братец полон гнева, и я не знаю почему, он бьет Эрика ногами, когда тот не успевает даже вдохнуть. Я ору им остановиться, но никто меня не слышит. И на этот раз Алекса в моей голове говорит мне: - Спаси его. Давай, пока твой Дэнни он него весь дух не выбил.       Если надавить на опеределенные точки в ушных раковинах человеку, то он может запросто потерять сознание. Можно ударить в колени, отчего противник, вероятно, потеряет равновесие. Удар в кадык, промежность, локоть, ухо, да много куда можно ударить, как учил Алекс. Вот только если приходится бить брата, то выбора нет. Он куда-то пропадает. Но шанс выдаётся, когда Дэн поднимает забитого и яростного Харриса и прижимаем за толстовку к стене. Когда у Эрика глаза слезятся, а из носа струйкой бежит кровь по подбородку. Дэн шипит на него: - Она из-за тебя три дня взаперти провела, ни с кем не разговаривала и ночью рыдала от боли. Из-за тебя, ублюдок.       И кажется, иногда нужно быть непредсказуемым, верно? Я подхожу к Дэну и со всей силы отгоняю его в сторону, бросая ему: - Запомни раз и навсегда: этого парня бить могу только я. А Эрик ухмыляется, проверяя пальцем, идёт ли у него кровь.       Дэн стоит в недоумении, спрашивает, что тогда со мной происходило. Ведь он волновался, он хотел поговорить, но я никого к себе не впускала. А когда он пришёл в школу и услышал разговоры обо мне, услышал все эти выдуманные истории, он предупредил Эрика, чтобы он не трогал меня больше никогда. Чтобы сторонился и не смел даже пальцем ко мне прикасаться.       Мой брат заботился обо мне, и, кажется, это и вернуло меня в нормальное состояние. Это и мои галлюцинации. Это и Эрик, у которого кровь запачкала всю толстовку и который наигранно вздыхает: - Вот черт! Опять застирывать, да что ж такое-то, - он приподымается и хватается за плечо, тихо стонет от боли, а потом говорит: - Кстати, Дэн, неплохо бьёшь. Бум!       И я больше не страдаю.