Вселенная разбегается бесконечно

Когда-нибудь этот мир будет за меня.       В моём потрепанном рюкзаке между страниц одного из блокнотов лежит фотография. Старая фотография с дня рождения Алекса. На ней мы сидим в нашей любимой пиццерии и обнимаем улыбающегося Купера. Нас тогда снимала его мама, на Стэне были неряшливые штаны и футболка Muse, на Алексе - короткое чёрное платье, на Джеке - оборванная футболка и разрисованные маркером джинсы, на мне - серые штаны и чёрная футболка с Железным Человеком. Мы обнимали Алекса и нас снимала миссис Купер, держа своими изящными руками бизнес-леди небольшой полароид. В тот день парню исполнилось 17, стоял февраль и весь Портленд был укутан одеялом снега, бушевала метель, а аромат кофе нёсся от дома к дому, от кофейни к кофейне. И мы заседали в нашей любимой пиццерии, радостно обсуждая истории из детства и попивая фруктовый чай. Да, знаю, это не те ребята, о которых я рассказывала раньше. Нет, я серьёзно, мы тогда даже не смешивали чай с водкой, честно. Мы просто тихо сидели и обнимали Алекса, когда нас фотографировала миссис Купер. Нажирались до отключки мы уже потом.       "Месяц бунта" - это отрезок времени, когда мы празднуем дни рождения Алекса, Стэна, Алексы и Джека. Эти ребята родились с разницей в неделю с лишним друг за другом. В начале февраля мы тусуемся на вечеринке Алекса, потом напиваемся на дне рождения Стэна, чуть позже дегустируем превосходные способности быть барменом Алексы, когда она готовит нам коктейли, а в конце месяца мы тихонечко выпиваем бутылку коньяка в огромной спальне Джека. Иногда теряем сознание возле его стереосистемы или засыпаем в джакузи. Отменно проводим "Месяц бунта", если честно.       Эта фотография, что лежит в моем блокноте, является моим вечным напоминанием о том, что я всё ещё Хэрол. Я всё ещё Доктор Клим, который пьёт антисептик с алкоголем и бьёт ужасные татуировки, которые, к счастью, сводятся. Эта фотография - моё самое святое, моя жизнь и моя невидимая связь с ребятами. С теми ребятами, которые для меня - всё. Эрик иногда видит этот снимок у меня в руках и спрашивает, могу ли я увидеться со своими друзьями или типа того. Нет, говорю я, не могу. Они слишком далеко. Слишком. До них не дойдёт ни одно письмо или сообщение. Ну, так получилось. Эрик вздыхает: - Очень жаль.       Возможно, я вспоминаю так часто о своих друзьях оттого, что мне хочется обратно в будущее. Я хочу опять сохранять мемы, фотографировать всё вокруг, ходить на концерты, теряться в магазине комиксов, смотреть "Мстителей" и обнимать своих друзей. Я хочу слушать рассказы миссис Томпсон и встречать Чака Паланика в туалете кинотеатра на премьере "Иллюзии обмана 2". Я просто хочу снова жить своей жизнью. Потому что эту жизнь я уже просрала.       Эрик и Дилан больше не пай-мальчики. Сбитые руки и синяки по всему телу, постоянно сжатые кулаки и угрюмые лица - вот, во что они превратились. Теперь джокам не нужно искать повод, чтобы набить парням морды, Харрис и Клиболд сами его найдут. Потому что в один момент всё меняется. Парни, которые были чем-то вроде боксерской груши, теперь мстители и я точно знаю, что это ничем хорошим не кончится. Эрик и Дилан стоят посреди школьного коридора и выкрикивают оскорбления всем, кто встречается у них на пути: - Эй, ты, жирный! Слушай, а сколько можно за тебя получить, если сдать твою тушу на мясо и органы? - кричит Эрик парню впереди, который открывает свой шкафчик и печально вздыхает, выслушивая комментарии в свою сторону. Дилан подхватывает приятеля: - Фу-у, блять, какое уродство, - парень осматривается по сторонам и замечает новый объект насмешки, хлопает Эрику по плечу, привлекая внимание: - Смотри, какой очкастый недоносок!       Это больше не Эрик и Дилан. Это два каких-то странных парня, которые смеются над окружающими. Нет, это не те парни, которых я знала. Это не могут быть они.       Дети, с которыми жестоко обращаются, сами становятся жестокими. Двое парней, над которыми издевались, сами начинают издеваться над другими. Это такой своеобразный круговорот.       В коридоре я замечаю Дану Стивенсон - свою одноклассницу по рисованию. Она довольно хорошая девушка, честная и с хорошим чувством юмора. Мы частенько пересекаемся на перемене и обсуждаем фильмы. У неё чудесные рыжие короткие волосы и она забавно выглядит, когда внимательно читает текст, надев очки. Вообще у Даны хорошее зрение, но она говорит, что ей приятнее читать в очках. - Будто сразу становлюсь какой-то деловой дамой, - шутила она. Дана знает, что я общаюсь с парнями из Мафии. Иногда, когда мы находимся в классе рисования, она подходит ко мне и спрашивает, как там Дилан. Она считает его милым парнем, как, впрочем, считают все. Но даже когда Дилан начал глазеть на всех непрерывным взглядом, когда он начал издеваться над девятиклассниками, когда на уроке физкультуры его забавили драки с джоками, она всё равно говорила: - Все мы знаем, какой он на самом деле. Может быть, это его тёмная сторона.       Я здороваюсь с ней, прося об одной услуге, когда по коридору всё ещё разносятся язвительные фразочки Харриса. Девушка, ничуть не засомневавшись, оказывает мне помощь: даёт свои очки для чтения. Такие же круглые, как у Гарри Поттера. И надев их на себя, я устремляюсь к Харрису. Он кричит оскорбления направо-налево, не задумываясь, кого он вообще оскорбляет и зачем. - Что за конченый лузер?! - кричит он девятикласснику, который судорожно достаёт учебник из шкафчика. - А как меня обосрёте? - спрашиваю я, отвлекая парней от развлечения. Эрик немного смущается: - Эм... да мы тут... ничем не заняты... никого не обсераем... Он думает, у меня глаз нет? Да у меня их сейчас целых четыре! - Вы серьёзно думаете, что имеете право оскорблять кого-то за то, что они такие есть? То есть, вы думаете, что кто-то заслуживает ваших издёвок просто потому, что у него очки или лишний вес? - я дрожу от злости, - Вы ебанулись? - Слушай, давай забудем об этом, а? - Клиболд пытается заткнуть меня. - Не-ет, слушайте сюда, - я оборачиваюсь и обращаюсь ко всем: - Вы здесь все какие-то идиоты, правда. Какие-то уебки в белых кепках правят школой, в то время как остальные смирно пляшут под их дудку. Вот эти ребята сзади меня были единственными, кто поступал правильно - давал отпор. Потому что давать отпор обидчикам - это нормально, это правильно. Но если вы сами начинаете кого-то задирать, то чем вы становитесь лучше джоков? - и поворачиваюсь к Эрику, - Чем ты, Харрис, теперь лучше них? И Эрик обиженно смотрит и спрашивает: - А чем твой брат лучше?       Мой брат, вроде, один из джоков. Но он не может поступать так, как они. Он не посмеет. Я знаю его. - Причём тут мой брат? - Он сам прижился в этой среде, - отвечает Эрик, - Ты, возможно, не знаешь, но твой братец уже спокойно сам пинает кого-нибудь под зад и катает по полу. Ему это нравится.       Мой взгляд застыл на джоках, столпившихся в углу коридора, которые уставились на нас. Все молчат. Все наблюдают за происходящим, за мной. В мыслях проносится: нет, нет, это не может быть он. Я ловлю взгляд Дэна и шагаю к нему: - Он правду говорит? - Даже если так, - Дэн встаёт передо мной и гордо смотрит свысока, - Что с того? - Серьёзно? Что с того? А ты вообще помнишь тех ребят, которые тебя избивали в школе? Помнишь тех трёх мальчишек? Помнишь, как спрашивал у меня, почему меня никто не обижает? Да потому что я всегда боролась с теми, кто кого-либо задирал, потому что это неправильно! - кричу ему я. Я не знаю, что со мной. Я в бешенстве. И ведь я знала, что так и будет. Я знала, что Эрик и Дилан будут кого-нибудь обзывать. Но я же доверяла Дэну, вот в чем проблема. И братец удивленно спрашивает: - Какие к черту парни? Кто меня избивал? Да и черт возьми, когда это ты с кем-то боролась? Ты о чем вообще? - парень явно не понимает, о чём я. - Нет, нет, не может быть, - шепчу я.       Никаких парней не было. Никаких избиений в школе. Дэна никто не обижал. Он ни с кем не дрался после занятий, когда мы пришли разобраться. Он не плакал у врача, рассказывая нам с мамой правду. Я не рассказывала про мальчика в классе и его родителей. Не было никаких уфологов. Я - это вовсе и не я. Эти семнадцать лет вместо меня здесь кто-то жил совсем другую жизнь. И это полный провал.       Возможно, именно поэтому я провожу весь вечер, прослушивая новости по телевизору и пялясь на фотографию с дня рождения Алекса. Я так устала от этих сухих дорог Колорадо, от мистера Дэвиса, с которым даже не обсудишь комиксы, от Эрика, который ведёт себя до жути странно и от Дилана, который удивляет с каждым разом всё больше и больше. И с каждым разом создаётся впечатление, что я здесь только лишь страдаю и ностальгирую по своей настоящей жизни. По настоящим друзьям. Сегодня где-то в Портленде родится замечательный мальчик по имени Алекс Купер, который будет бунтарём и любителем звёзд. Который научит меня драться и бороться за правду. Алекс обязательно повзрослеет и найдёт себе четырёх невероятно классных друзей, с которыми будет проводить всё свободное время и искать приключения. Я набью Алексу призрака на щиколотке и он скажет мне: криво, но охуенно. А потом мы будем танцевать под «Crystal Castles» и смеяться до боли в животе. Мы будем обнимать старика Купера в день его семнадцатилетия и последующий месяц проведём в постоянных празднованиях и похмелье. Я буду любить Алекса так сильно, что даже не смогу выразить свою любовь ни в одном числе, слове или рисунке. Эта любовь настолько огромна, что ей ещё даже не придумали обозначение. Я люблю его настолько сильно, насколько люблю смотреть на звёзды. Вот так лучше. По телевизору появляется срочный выпуск новостей: - Автобус со студентами, направляющимися на ежегодный съезд астрономов, перевернулся на шоссе по дороге в Вашингтон. Окончательный список жертв уточняется. Пока лишь известно об одном погибшем - Джоне О'Конноре, 17 лет. Орегонского? Шоссе? Автобус? Астрономы? Что за хрень?       И я сажусь на ковёр перед телевизором, присматриваюсь к происходящему на экране. Перевёрнутый автобус, спасатели и кареты скорой помощи. Тела на носилках. Один парень весь в крови. Везде слышатся сирены и крупным кадром показывается искарежененный кусок металла. И в углу экрана фотография Алекса с подписью: "Джон О'Коннор".       Возможно, именно в этот момент фотография с дня рождения выпала из моих рук. Потому что одновременно с падением снимка рухнул и мой мир. Вся моя жизнь.       Мы стоим с Алексом на лужайке у него на заднем дворе. В руках у него теннисный мяч, который он вертит большим пальцем. Он говорит: - На самом деле, когда мы умираем, мы рождаемся вновь.       Когда-нибудь этот мир будет за меня. Но не сегодня.