***
Ее увезли на очередное обследование после того, как Зоя проснулась в крови. Врач заходил, когда медсестра меняла постельное белье, сказал, что кровотечение остановили, что ее пока наблюдают в другом отделении. Что ее жизни ничто не угрожает. Я кивнул и облегченно выдохнул. Я не был готов к тому, если бы мне сказали, что после аварии у Зои возникли осложнения. Я не был готов к тому, что мне вдруг придется остаться без нее. И самое страшное для меня сейчас было то, что она обвинит в произошедшем меня и возненавидит еще больше. Мне было страшно, что после произошедшего она действительно захочет уйти от меня. Я ведь, черт возьми, чуть не убил нас. Я чуть не убил Зою. Это несправедливо: я отделался лишь парой царапин и переломом трех ребер, а она… все было очень серьезно. Когда я открыл глаза впервые, то попросту решил, что на соседней койке лежит незнакомая мне женщина. Но нет, врач зашел в нашу палату со словами «здесь обитают теперь Белинские». Думал, что упаду в обморок. Она ведь даже глаз один открыть не сможет, останутся шрамы. Как же ей, должно быть, больно… И я плакал. Чертовски много плакал. На протяжении трех часов, пока она не очнулась. Тогда уже слезы лезли наружу от облегчения: все обошлось. «Она рядом, » — говорил я себе. Хотелось бы еще сказать, что она в порядке, но это, к сожалению, не так. Мы оба не в порядке. И ведь Зоя не проронила ни единой слезинки с тех пор. Кажется, она до сих пор была в ступоре из-за произошедшего. Я злился из-за того, что она так и не попыталась со мной поговорить. Пусть бы она ударила меня, пусть бы накричала — пол, блять, царства за ее эмоции! — Привет, — я поднял взгляд и посмотрел на Зою в коляске, которую вкатила медсестра. Она была бледна. Я помню, как ее охватила паника, стоило увидеть пятно крови на постели. Огромное пятно крови. Она кричала, просила ей помочь. Словом, истерика на лицо. Было пять утра. Лечащего врача пришлось вырвать прямиком из постели на работу. — Ты как? — я встал на ноги и, взяв ее на руки, помог лечь в постель. Было непонятно, куда деть ее загипсованную ногу. — Что врачи сказали? — Они пока что ничего не сказали, — она пожала плечами и взяла меня за руку, молча прося остаться рядом. Я прилег на край больничной кровати, позволяя ей положить голову мне на плечо, обнял ее и умиротворенно прикрыл глаза. «Она рядом!» — говорю себе в который раз, но так и не могу поверить собственным словам. Она не отвечала мне в машине. Я кричал, пытаясь дозваться, но она молчала. В какой-то момент у кювета остановилась машина, освещая фарами наш салон. То, что от него осталось. Я висел, пристегнутый ремнем к сидению, потому что машина лежала на боку. На том, где сидела Зоя. Из ее носа и рассеченного лба текла кровь, пачкая чехлы сидений. Мне было страшно, потому что я видел, сколько крови уже впитала в себя обивка кресла. Я вновь тогда начал кричать, пытаясь позвать на помощь. Люди, что подходили к машине, не могли понять, что нужно помочь ей. Они пытались вытащить меня. Я кричал, чтобы они разбили лобовое стекло и вытащили Зою. Но они не вытаскивали. — Они сказали, что я могла во время удара повредить половые органы, — пробормотала Зоя мне в шею. Ее нос сопел мне в ухо. — Сказали, что еще все проверят. Мне сделали УЗИ, и они созвали совещание, чтобы понять, что со мной. Они… — Чщ-щ, — я поцеловал ее в лоб. — Все с тобой хорошо будет. — Надеюсь, — она положила руку мне на грудь и обняла. — Мне было так страшно, Андрей. — Не бойся, все закончилось. С тобой ничего… — Я за тебя испугалась, — она шмыгнула носом, но скорее по привычке. Глаза ее были сухими. — Когда я увидела машину, то поняла, что удар придется на твою половину и… мне никогда в жизни не было так страшно, — она помотала головой. — Последние секунды я смотрела на тебя. Думала, что это конец, хотела запомнить тебя таким навсегда. — Напуганным? — усмехнулся я. — Живым, — прошептала Зоя и крепче обняла меня. Мы лежали в тишине, которую нарушал лишь гул из коридора. Уверен, там врачи и пациенты ходят туда-сюда и даже не думают о нас. А все будет хорошо. Как, впрочем, всегда. — Разрешите, — приоткрыв глаза, я посмотрел на нашего врача. Он был достаточно молод, но отзывалась о нем разговорчивая медсестра, как об исключительном специалисте. — Я с новостями. — Надеюсь, хорошими? — Зоя села и с улыбкой посмотрела на мужчину. Я действительно смог убедить ее, что она в порядке. — Ну, как сказать, — он нервно почесал затылок и оглядел нас. — Хорошие новости заключаются в том, что мы знаем, что с вами, и сможем помочь. — Это же хорошо? — ее голос звучал неуверенно. — Я имею ввиду, что ничего серьезного не произошло, ведь так? Врач откашлялся и присел на стул напротив нас. Я нахмурился. Вся его поза выдавала его нервозность. Он пришел с плохими новостями. Если бы была возможность, я отвел бы его в сторону и попросил объяснить все без Зои, но… Но это не вариант для нее. — Скажи, Зоя, ты знала, что была беременна? — задумчиво спросил мужчина. Я посмотрел на нее. Ее глаза удивленно расширились, мимолетная шокированная улыбка неверия появилась на губах, но тут же пропала. — Что?! Н-но… в каком смысле «беременна»? — она на секунду взглянула на меня, я поджал губы. Мы не предохранялись, ни разу за последние недели. Просто вылетело из головы. — Я беременна? Она поднесла дрожащую руку к губам и испуганно икнула. Врач следил за ней неотрывно, словно ожидая от нее другой реакции. Но Зоя не понимала, чего он хочет. Она просто переваривала новую информацию. А вот я, кажется, понимал, о чем он. — Вы сказали «была», — нет, блять, это не мой чертов голос! Он никогда у меня не звучал так глухо и растерянно. Никогда. — Она уже не беременна? — Ч-что? — она вновь в панике начала озираться то на меня, то на врача. Я до боли сжал в кулаке простынь, осознавая тот факт, что ребенок, которого мы зачали, сейчас уже мертв. Мы даже не знали о его существовании, когда он умер. И пока Зоя ошарашенно делала вдохи дрожащими губами я с болью осознавал, что там, в машине, все же умер кто-то. Еще не рожденный, маленький, беззащитный человек, который никогда не появится на свет. Испуганный вскрик Зои вывел меня из раздумий. Я посмотрел на свою напуганную жену, которая вскочила на ноги и вцепилась мертвой хваткой в край пижамной футболки, оттягивая ее от живота. Ее рот испуганно приоткрылся, глаза метались из стороны в сторону. — Он умер? — спросила она, глядя лишь на меня. Словно это я тут врач. — Он умер, — прошептала она, вдруг падая на пол. Я кинулся к ней и прижал к себе. Палату огласил неслыханный раньше вой. Она буквально вопила так, как я не слышал никогда. Из ее глаз катились крупные слезы. Она до покраснения теперь вжимала руки в свой живот. — Умер! — прокричала она, закрывая руками рот. — Андрей, мы убили нашего ребенка! — она заплакала горько и надрывно, не сдерживаясь. Я вцепился в свои волосы, чувствуя, как кровь приливает к голове. Еще не родившийся, он на секунду был любимым. Я видел это в ее глазах, пока она не поняла, к чему все идет. Зоя была рада. Я был бы рад. Я бы любил этого малыша, черт возьми! — Уберите! — воскликнула Зоя. — Вытащите его из меня! Пожалуйста, — последнее она скорее проскулила. Она металась по палате, не обращая внимания на то, что наступает на загипсованную ногу, и кричала на врача, что это все он: не смог сохранить, не доглядел. Что он лишил ее ребенка. Она плакала так громко, что мне пришлось зажать уши, лишь бы не слышать ее. По моему носу скатилась капля и упала на пол. Казалось, в ее плаче я услышу его плач, нашего ребенка. Которого уже нет. — Уберите его из меня! — вновь прокричала она, обнимая себя. — Я не хочу! Пожалуйста… — Зоя, выдохни, прошу, мне нужна здравомыслящая пациентка, — произнес врач подходя к ней, но она толкнула его и забилась в угол комнаты. — Это все вы! — всхлипнула она, размазывая слезы по лицу. — Вы же делали анализы, вы меня осматривали! Как? Почему вы ничего не увидели?! — Зоя ударила кулаком по стене. Один раз, второй. — Из-за вас внутри меня сидит мертвый человек! Все из-за вас! В этот момент в палату ворвались санитары. Они схватили ее за руки и завели их за спину. Я хотел сказать им, чтобы они были более осторожными, но ничего не успел. Успокоительное ей вкололи в считанные секунды. Зоя быстро обмякла в их руках, не прекращая при этом плакать. Испуганное бульканье вырывалось из ее горла вместе с иканием. Она буквально была обезумевшей. Даже успокоительное не помогло до конца. — Нет, — прошептала она, когда ее положили на кровать. — Уберите, — ее глаза медленно начали закрываться. — Уберите… Как только ее веки сомкнулись, в палате повисла тишина. Я выглянул в коридор: наш спектакль собрал много зрителей. Но мне было плевать на это. Я подошел к своей жене и присел на корточки около ее беспомощного тела. Кажется, она стала еще бледнее. — Андрей, — врач отослал санитаров и подошел ко мне. — Андрей, ты способен сейчас на разговор? Глупый вопрос. Я бы даже сказал, что архидебильный, сука, вопрос! Я потерял ребенка, о котором только что узнал. Около двух чертовых недель я был «будущим папой». Я, блять, даже не знаю, как на это реагировать, чтобы меня, как и Зою, не накачали снотворным. — Андрей, — мужчина положил руку мне на плечо. — Дайте мне минуту, — прошептал я, прислонившись лбом к горячей ладошке Зои. Ее лицо до сих пор было мокрым от слез. — Всего минуту. Он кивнул и вышел из палаты, чтобы разогнать толпу у дверей. Спасибо хотя бы за это. Я вновь посмотрел на Зою. Маленькая, похудевшая, она опять начала напоминать мне подростка. Какая из нее мать? Она сама в ней нуждается. Но… она чертовски в глубине души пожелала ею стать. Всего на миг. Всего на десять секунд, пока ей не сказали, что наш ребенок мертв. Каким бы я был отцом? Должно быть, отличным. Я уверен, что был бы лучшим папой для своих детей. А теперь будут ли у нас вообще дети? Сможет ли Зоя их иметь? И, блять, я сейчас был готов продать душу Дьяволу, лишь бы мне сказали, что это ошибка. Что у нас будет ребенок, который в будущем обрадует нас своим первым словом, первым смехом. Я хочу быть отцом этого ребенка. — Прости меня, — прошептал я ей… сам не знаю, за что извинившись. Наверное, за все то, что произошло по моей вине. Сейчас мне, как никогда захотелось, чтобы из памяти стерлись последние месяцы. Хочу обратно свое счастье. Поднявшись, я вышел из палаты, где меня уже ждал наш врач. Он держал в руках карточку Зои и внимательно изучал оную. Отвлекаясь на меня, он положил ее на стойку регистратуры и прихлопнул по ней рукой. — Ну что ж, — он сделал медленный вдох, — соболезную. — Спасибо, — я кивнул и пожал протянутую руку. — Что стоит на повестке дня, док? — Несколько вопросов, которые не терпят… — он поправил очки на носу и вновь схватился за карточку. — Для начала скажу о самом важном: у вас будут еще дети. Я медленно выдохнул сквозь сжатые зубы и расслабленно опустил руки по швам. Только сейчас осознал, как был напряжен последние несколько минут. Между нами повисла неловкая тишина. Мне хотелось извиниться перед мужчиной за поведение Зои, за ее обвинения. Но еще больше я сам хотел обвинить его и врезать так, чтобы сломать его нос. Я действительно считал, что он виноват в том, что проглядел такую"мелочь». — Хорошо, — он переступил с ноги на ногу. — А теперь так как ты муж, Андрей, а Зоя не испытывает обратного желания… предлагаю извлечь плод из ее тела, пока она спит. Подпиши вот здесь, — он протянул мне бланк и ручку. Приняв, я вгляделся в слова. Договор о том, что я предупрежден, как доверенное лицо, о возможных последствиях… много чепухи ненужной, словом. Меня беспокоил еще один вопрос. Последний. — Он точно мертв? — Мои коллеги говорят, что уже два дня как, — мужчина виновато пожал плечами как раз в тот момент, когда я поставил размашистую подпись в соответствующей графе. — Это все? — он кивнул. — Спасибо, — я направился к палате, но врач остановил меня: — Подожди. Андрей, — он положил руку мне на плечо. — Я действительно сожалею. — О том, что мы потеряли ребенка и вы поставите себе «минус»? — спросил я, но не стал дожидаться ответа. Он все равно бы не дал его честно.***
Она молча смотрела в окно такси. Она вообще больше двух суток молчала. Ни единого слова не сказала ни мне, ни врачам. На вопросы о ее самочувствии лишь пожимала плечами. Она не спала последние двое суток, что мы провели в больнице. Я просил ее хотя бы лечь подремать, а она на это отмахивалась от меня. Тени под ее глазами приобрели более темный и насыщенный оттенок, приближенный к фиолетовому. Она была похожа на ходячего мертвеца. Такси остановилось возле нашего подъезда, я вылез на улицу и, обежав машину, помог ей выбраться и разобраться с костылями. Она прошла несколько метров и встала, как вкопанная, пока я платил водителю. Она стояла и смотрела на искореженный металл. Автомобилем это теперь было сложно назвать. Я подошел к ней и поцеловал в темную макушку. — Почему она стоит здесь? — спросила Зоя и вопросительно посмотрела на меня. Я лишь пожал плечами и направился прямиком к автомобилю. Вещи, должно быть, до сих пор лежат в багажнике. — Ее доставили сюда, пока мы были в больнице, чтобы я мог предъявить ее страховщикам, — багажник был помят, поэтому мне пришлось приложить немало сил, чтобы распахнуть его. Сумки были здесь. — Пошли домой? Я посмотрел на пустую улицу. Зои не было, она сидела в машине, оставив загипсованную правую ногу на улице, так как двери там уже не было. Вздохнув, я раскрыл свою дверь и втиснулся внутрь. Как раз надо мной была вмятина, поэтому пришлось пригнуть голову. — Что ты делаешь? — спросил я, увидев, как она что-то пишет в маленьком блокноте. — То, что мне нужно делать в новой жизни, — она шмыгнула носом и нервно улыбнулась в мою сторону. — Держи. Я принял блокнот из ее дрожащих рук. Там было написано много пунктов. Очень много пунктов. — Ты этим занималась по ночам? — она кивнула. — Лучше бы поспала нормально. — Выспалась уже. Читай, — я откашлялся и посмотрел на список. — Пункт первый: забыть все, как страшный сон. Пункт второй: не плакать, — я удивленно посмотрел на нее. — Что, совсем? — она кивнула. — Я столько раз рыдала по пустякам, но, кажется, лишь пару раз слезы были настоящими. В основном они были какими-то мелкими и эгоистичными. Они были способом выплеснуть эмоции, потому что я всегда боялась говорить. Ведь, не правда ли, намного проще промолчать и поплакать потом, — она посмотрела на меня. — Я больше не хочу плакать. Не заставляй меня это делать, хорошо? Я кивнул и, потянувшись, взял ее за руку. Ее ладонь была холодной; видимо, она замерзла. Подняв руки к лицу, я поцеловал ее пальцы. Она шумно дышала, глядя на все это своими огромными голубыми глазами. Я улыбнулся. — Пункт третий: собрать сердце воедино… — Ты поможешь мне в этом? — Конечно, — я кивнул, поражаясь тому, как она задержала дыхание перед моим ответом. — Пункт четвертый: сменить постельное белье… серьезно? — усмехнувшись, посмотрел на следующий пункт: — Пятый: сменить шторы? — Они мне никогда не нравились! — возмущение в ее голосе было неподдельным, словно я задаю идиотский вопрос. Словно я должен был сам догадаться. — Как только снимут гипс, поедем за новыми шторами. — Хорошо. — Выучить китайский, сменить специализацию, получить второе образование, увидеть Париж, но не умереть, — я вновь невольно улыбнулся. — Завести собак по имени Шпрот и Протокол? — Мопса и Вельш-Корга. — И кто из них кем будет? — Посмотрим, — она пожала плечами и забрала у меня блокнот, чтобы что-то дописать в нем. — Там много чего есть, но самым главным пунктом будет «любить Андрея до последней минуты». — Я люблю тебя, — Зоя откинула голову на подголовник, пропитанный засохшей кровью, и грустно улыбнулась. — Я тоже тебя люблю и горжусь тем, что мы смогли пройти через все это. Мне кажется, что это были самые тяжелые семь месяцев в нашей жизни. — Надеюсь, что так оно и останется… я горжусь тобой, Зоя, — потянувшись, она преодолела расстояние между нами и коснулась своими губами моих губ. Кажется, этого не было уже вечность. — Я горжусь тобой, Андрей. У нас же теперь будет все хорошо? — Я клянусь тебе, лучше, чем у остальных. — Хорошо, — она достала с заднего сидения грязный плед и накинула его на себя. — Только давай никогда больше не упоминать о том, что произошло в больнице. — Хорошо. Надеюсь, нам никогда больше не придется вновь испытать подобную боль. Потеря ребенка сильно ударила по нам, но именно она дала нам толчок. Неосознанно мы стали крепче держаться друг за друга. Словно в мире больше нет людей, способных понять нас. Словно мы самые одинокие души, потерявшиеся в этой жизни. Я надеюсь, теперь мы будем счастливы. Сейчас мне кажется, что я готов сделать шаг в новую жизнь. Но совершу его только с Зоей. Мне кажется, что теперь в моих глазах все будет выглядеть иначе. Настоящим, что ли. Я словно очнулся и сбросил с себя пелену. Я понял, что существует боль гораздо большая чем та, которую я испытал, когда Зоя мне изменила. Эта боль в тысячи раз сильнее отдавалась в ребрах. Боль от потери. Я действительно думал, что потеря ее. Я потерял своего ребенка. Я точно знаю лишь одно: никогда больше не дам в обиду нашу семью. Сделаю все, чтобы Зоя и наши будущие дети были счастливы. Клянусь. Я задаюсь вопросами: что было бы, если бы мы с Зоей тогда спокойно поговорили? Что было бы, если бы она не изменила мне? Как бы сложилась дальнейшая жизнь? Возможно, мы никогда бы больше не столкнулись с подобной проблемой. Никогда не узнали бы, как держимся друг за друга. Мы никогда не узнали бы, что способны пройти через все трудности на пути к умиротворению. Сейчас я действительно был спокоен. Возможно, я бы никогда так и не осознал, насколько сильно ее люблю. И я всегда, черт возьми, буду принадлежать лишь ей! Только ей. На моем сердце стоит клеймо принадлежности. Уверен, на ее тоже. Это то, что держит нас вместе. Это то, что заставляет меня смотреть в будущее и ждать нового дня. Что там, за новым поворотом? Не знаю. Поживем-увидим.