У зла есть две медали

      Успех, богатство, слава. Каждый хочет, чтоб эти слова были частью его жизни хоть на мгновение. И как бы не отнекивались некоторые личности, втайне они желают этого. Почему? У всех разные мотивы и побуждения: потешить своё эго, наличие власти, а значит и куча поклонников, последователей.       Только никто не догадывается, что за всем этим блеском чаще всего стоит тяжёлый труд. Совершенствование себя, своих умений и взглядов. И, между прочим, умение ходить по головам — поистине трудное занятие. Да, никто не спорит, это плохо с моральной точки зрения, но что вы хотели?       Никогда не перестаю говорить всем: мир — это не черное и белое. Мир — наличие контрастов, серых тонов, плавных переходов от зла к добру и наоборот. Почему все делят только на до и после? На хорошо и плохо? Почему? Вокруг нас есть много всего. И нельзя это всё четко делить на красное и синее.       С дорогой к славе также. Это годы тренировок, драмы и сплетен. Окружающие всегда завидуют. Всегда будет тот, кто попытается сломать ваши крылья. Всегда будут те, кто растопчут вашу мечту. Всегда будет тот, кто обвинит вас во лжи и притворстве. Путь к мечте или совершенству неотъемлемо связан с грязью и слезами.       Виктора с самого детства учили быть сильным и добиваться всего своими силами и мозгами. С трёх лет он стоит на коньках. Стоит увереннее, чем любой спортсмен на всём земной шаре. То, что все считают даром гения, является многолетним трудом, оттачиванием каждого элемента изо дня в день.       Он жил на льду, оставался на катке после многочасовых тренировок. Друзей было не так много. Все его боялись, боялись его уверенности, взрывного характера, боялись его силы и упёртости. Он всегда делал так, как хотел.       Даже до того, как Витя стал знаменит, вечно спорил с Яковом насчет каждой программы. Яков это ценил, потому что не каждый ученик старается быть наравне, просит совета. Не у всех хватает духу перечить наставнику.       Может из-за этого Виктор вырос капризным. «Всё должно быть идеально, нет предела совершенству». Но это одна сторона, другая же твердила: «Если я что-то захотел, оно станет моим». Было абсолютно плевать, что это: золотая медаль на Олимпиаде, предмет роскоши или очередная девушка с обложки.       После первой его серьёзной победы весь мир стал пристально за ним следить. Каждый шаг, движение и слово тут же попадало на осуждение всем. Бесило? Нет. Что-то он даже вытворял из любопытства, было интересно посмотреть реакцию общества. Слышали о бурном романе с фотомоделью? Тогда чуть ли не их интимные фото достали. А ему было весело смотреть на этот балаган. Девушка, конечно, была облита грязью, а Никифоров получил хорошую пощечину.       Вот такими забавностями увлекался Витя, откусив тортик под названием «Слава».       Он знал, что любой будет у его ног. Знал, нет никого лучше. Знал. При всём этом вечерами он чувствовал себя паршиво. Знаете, все начинают самоуничтожаться, рыться в себе, поигрывать какие-либо моменты из своей жизни. Это остальные. А ему просто было скучно. Спасал только Маккачин и то не всегда.       К двадцати трём годам его жизни в нём погас огонь. Ничего не удивляло. Казалось, что стоишь посреди пустыни и ищешь тот самый оазис или хотя бы мираж, хоть что-то, лишь бы только толкнуло вперёд, заставило жить.       Почти каждый день был похож на будни самоубийцы: дом-каток-бар-дом. Он напивался каждый день. Помогало? Конечно, нет! Но алкоголь давал возможность часть времени просто забывать. Он плавал в океане пьянства. Ему казалось забавным, что корабль «Дурман» везёт его по разным злачным местам Москвы.       Однажды после его месячного отсутствия Яков нашёл его в заброшке на окраине столицы России. «Да какой из тебя победитель? Мусор позорный» — такие слова услышал двукратный, на тот момент, чемпион мира.       После этого случая маленького Витю заперли в квартире, в которую мог заходить только Яков. Матерился тогда король русского льда долго и отборно.       Людям, близко к нему подобравшимся, он всегда казался фарфоровой куклой: издалека красиво и чинно, но стоит подойти ближе, пьедестал падает, фигурка разбивается, а осколки режут вам всю кожу до крови, застревают и делают ещё больнее.       Многие пытались его перевоспитать, показать, что так нельзя делать, но, увы и ах. Наш Витенька стоял на своём: не ценил людей, не оберегал их чувства.       Хрупкие хрустальные людские сердца разбивались рядом с ним, да что уж, даже хорошие закалённые стальные механизмы — уходили помятыми и разорванными.       А огонь всё так и не мог найти свою искру, чтоб хлынул поток яркого, спасающего душу, света.       POV Victor       Кретин. Как можно быть таким бессердечным? Хоть чуточку поддержки и любви можно было проявить? Или любовники так не поступают?       Нытик Кацуки, чёрт возьми. Как же доканывают его вечные нотации: «Ты меня не любишь, я тебе не нужен». Бла, бла, бла. Ещё и этот показ эмоций устроил, идиот.       Он же вернётся ко мне. Сам первый приползёт, не сможет без меня долго. Да и кто ему программу будет ставить? Сам что ли? Хах, смешно.       Я подошёл к барной стойке и достал оттуда бутылку виски. Думаю, это то самое, что поможет мне сейчас расслабиться и ни о чём не думать.       Хочет, чтоб я сделал выбор? Размечтался, кацудон ебаный. Во всех смыслах. Пусть тогда валит на родину, и, вуа-ля, нет никаких выборов и истерик. Я свободен, а он гниет на своих источниках. Отличная перспектива. Для меня.       В квартире было тихо, Маккачин уснул, тишина нависает со всех сторон. Обычно в этот момент Юри рассказал какие-нибудь новости о ребятах с прошлого финала Гран-при или возмущался тем, что не купил сельдерей в супермаркете.       От этих воспоминаний мне стало тепло, в животе залетали бабочки, а на губах появилась улыбка.       Последние месяцы я думаю, что совершил ошибку. Моя игра вылилась во что-то очень странное. Или не игра… Я запутался. Был марионеткой я или другие люди?       Этот маленький неуверенный в себе парень перевернул мою жизнь с ног на голову. Знал бы кто, сколько энергии в нём бурлит, сколько эмоций он испытывает.       Сейчас я блуждал по лабиринту. Ситуация не принадлежала мне и всё зависело от, мать её, долбаной удачи! Меня это жутко злило.       Почему всё идёт не так, как задумывалось? Надо было всего лишь после финала расстаться с ним. Всего лишь сказать, что я устал. Объяснить, что мои собственные программы важнее. Я не смог… Моё эго орало на меня благим матом за это.       Как можно уйти от того, каждый вечер готовит мне вкусный ужин? Как можно уйти от того, кто искренне восхищается уткам в почти замёрзшем пруду? Как можно бросить того, кто так умело балансирует на грани моих истерик? Как?!       Моя голова была тяжелой, но пол-литра оранжевого жидкого яда усыпили неспокойный организм.       Утро было паршивым. Холодильник пуст с вечера, голова трещит, телефон разрывается от звонков.       — Ой, да завалитесь уже, что надо от несчастного пьяницы в десять, сраных, часов утра?! — я кинул подушку в сторону мерзких пищащих звуков, но от этого они не перестали въедаться в мой мозг.       Пришлось встать. Первый раз не особо вышло, в голову как будто молотком удалили, скорчился от боли. Со скрипом на зубах поднялся и нажал зелёную трубку на этом адском чуде техники.       — Н-да, — единственные звуки, которые я смог выдавить из своей хари.       — Витенька, если твоё милое личико не окажется через пять минут перед мной, можешь забыть обо всех договорённостях, — серьёзно произнес голос в трубке.       Отвечать ничего не стоило, я просто сбросил вызов и начал приходить в себя, приводить себя в порядок. Выходило не очень. Извини, Юри, куплю тебе новую кружку.       Я пожалел, когда посмотрел в зеркало. На меня смотрел седой, обрюзгший, не выспавшийся мужик.       Отвратительно.       Через пять минут я стоял перед Яковом. Ну, как стоял, пытался.       — Что произошло? Почему ты такой… — он долго подбирал более подходящее слово.       — Помятый?       — Да, пусть будет так. И почему? Опять пил?       — Опять. Можно я сегодня не буду откатывать?       — Нельзя, — наставник был строг и непоколебим. — Отработаешь как все и свободен. Я не с такими условиями, разрешал тебе тут тренировать твоего японца.       — Да, да, я помню, — вздохнул не то от ностальгии, не то от печали.       Всю тренировку запорол. Не мог выкинуть из головы расстроенное лицо Юри, его срывающийся голос. Это было похоже на ту истерику, что случилась на Кубке Китая, тот же взгляд и голос. У меня стоял ком в горле. Нет, я не падал, но недокручивал прыжки, катался без удовольствия.       — Тренировка закончена. Помирись с ним или погибнешь.       Ни словом больше, ни словом меньше. Я впервые слышал такие слова от вечно сердитого и пуленепробиваемого на эмоции Якова.       Погибнуть. Растворится в этом мире. Одному. Без него.       Набрал номер. Гудок. Еще один.       — Алло, — голос подростка, были слышны нотки раздражения.       — Нам нужно поговорить, — не бросай трубку, молю.       — Говори сейчас. Приезжать не буду, обломишься.       — Ты сейчас с ним? — с надеждой в голосе просил я.       — Да, но он не хочет с тобой разговаривать. На этот раз я не придумываю, — маленький засранец, специально пытается сделать так, чтобы я почувствовал себя виноватым. — Он очень расстроенный. Что ты сделал, эгоист ебаный? Как ты опять довёл кацудона, нахуй? Самого терпеливого из всех твоих ухажеров?! Как ты это сделал, мразина? Объясни моему юношескому тугоумному мозгу?       — Не начинай. Я просто сказал, что мне нужно время, — последние слова звучали неуверенно.       — Чего?! Какое, блять, время?! Вы помолвлены!!! Слушай по буквам: п, о, м, о, л, в, л, е, н, ы! Ты чего выебываешься? Радуйся, что твою персону он терпел дольше всех. Даже меня обогнал в этом виде спорта, — кипел от ярости Плисецкий. — В общем так, или ты едешь сюда и миришься, или больше никогда не прикоснешься к нему. Выбирай сам.       Закончился разговор и мне казалось, что я стою на пороге чего-то очень страшного. Меня трясло. Вот сейчас нужно сделать выбор. Ощущаю себя загнанным на край высоченного утёса: прыгать или приручать зверя, который охотится на меня.       И пусть я буду сущим демоном, но я хочу зажечь свой бенгальский огонёк.