У зла есть две медали

      Первое впечатление, чаще всего, бывает обманчивым. И даже больше, иногда весь образ, который построил человек из себя — не то, что есть на самом деле. Современное общество не любит тех, кто показывает свои эмоции такими, какие они есть, их называют «чудиками», «поехавшими», «детьми».       Странная особенность: все вокруг кричат о том, что нужно быть максимально естественными при общении, но не воспринимают эту самую «естественность». Глупо, правда? Неудивительно, что становится больше шизофреников, людей с раздвоением личности и других, потрёпанных обществом, бедняжек. У психотерапевтов есть работа, они явно этому рады. Но что делать с теми, кто смог стать «нормальным», убив в себе себя? Замечательная тавтология.       Большинство людей вокруг — улитки. Всё самое сокровенное и личное находится в панцире, и попасть туда дано только избранным. Своеобразная защита от окружающего мира.       Плисецкого все считают грубым, высокомерным и чересчур прямолинейным. Это так, вот только знали бы все, какой Юра ласковый с дедушкой, когда они по вечерам, сидя на кухне, болтают о фигурном катании. Какой он трудолюбивый и заботливый — бабушка всегда знает, что если он дома, то можно просить выполнить любую просьбу, хоть борщ помочь сварить. Конечно, кулинария даётся тяжело, но парень старается, чтоб бабуля была довольна.       Никто этого не знает, потому что таким людям, чаще всего, садятся на шею. Юра не хочет быть всеобщей подушка для нытья. Он хочет быть единственным для самых близких и родных, остальные идут лесом.       Всегда старается ради своей семьи. В шестнадцать обеспечивает родных и жутко горд этим. Мысли о них заставляют стремиться к ещё более высоким вершинам и завоёвывать новые титулы и медали.       На лёд его привёл дедушка. Однажды он заметил, какими глазами маленький Юра смотрит на фигуристов, выполняющих неимоверно сложные трюки, и задумался над тем, что катание может стать частью его жизни. Поначалу было сложно, малыш расстраивался из-за любых неудач и грозился бросить это дело. Оплата тренировок забирала большую часть семейного бюджета, но дедушка верил, что Юрочка станет лучшим.       Прошло четыре года, семилетний Юра взял первую свою золотую медаль. Она далась ему с большим трудом, он буквально вырывал зубами каждый флип и аксель у судьбы. После этой победы его заметили и пригласили в сборную. Началась подготовка к таким далёким, но таким желанным, Олимпийским играм. Ждать надо было долго, но Плисецкий был готов к этому. Он усердно работал над собой.       Яков всегда удивлялся собранностью маленького фигуриста, сложно было вывести его из равновесия на льду: серьёзный взгляд, отточенные движения, ни одной помарки. Пресса называла его «русским феноменом». Идиоты. Феномен под названием «целеустремленность и упёртость», ага. Вообще репортёры многое приукрашивают.       Юра стал лучшим фигуристом в своей возрастной категории уже в двенадцать. Он долго ждал момента, когда можно будет выйти на лёд со взрослыми, хотел показать, что может держать планку «зрелого» спортсмена.       Все его достижения имели и свои издержки. Мальчик стал вспыльчивым, острым на слова, ему не нравилось нытьё других, поэтому было сложно общаться с другими фигуристами. Дальше общения «привет-пока» никогда не продвигалось. Возможно, Юре это не нужно было, а, может быть, не было человека, который смог по-настоящему его удивить.       Не было. Раньше…       Финал Гран-при в Барселоне перевернул много судеб. И Юра попал в эту сеть. Ничего не предвещало беды, пока его фанаты не загнали в угол и Отабек не спас его от преследования. Сложно быть медийной личностью, а уже тем более «русским феноменом фигурного катания».       После того случая Алтын и Плисецкий начали общаться. Их переписка насчитывала уже десятки тысяч сообщений. Виделись они редко. Во-первых, их разделяло расстояние, но это полбеды, во-вторых, оба постоянно были на тренировках, сборах, интервью, съемках и других особо важных мероприятиях. Юра впервые узнал, что такое тоска. Он думал, что сходит с ума, ибо «скучать» и «ледяное сердце Юрио» — два разных слова.       Последняя их встреча состоялась около двух месяцев назад в Казахстане, Отабек с лучших сторон показал блондину Астану, на миг он даже захотел променять русские просторы на казахские степи и табун лошадей.       После прогулки Плисецкий около недели ходил и думал, что заболел. Наивный. Он никому ничего не рассказывал, но знал, что рядом с черноволосым парнем ему тепло и уютно. Он знал, что невозмутимый казах не будет реагировать на его вопли и возмущения. Знал, что рядом с ним он меняется: становится спокойным, тихим, покладистым. Почему? Просто хотелось быть лучшим для него.       Для Юры было дико испытывать такие чувства к чужому человеку. Самое ужасное, что по лицу Отабека было вообще непонятно, рад ли он быть рядом с Юрой или нет. Спросить, конечно, было страшно. Не хотелось терять единственного друга из-за дурацких фантазий. Да, именно так блондин назвал своё состояние.       Но, несмотря на всё, он наслаждался временем, проведённым с Алтыном. У него даже появилась забавная привычка — считать его улыбки. Он очень нежно улыбался, когда вспоминал прошлое, рассказывая очередную историю. Ещё заразительно смеялся от очередной глупой, как казалось Юре, шутки русского спортсмена. И при встрече улыбался ему, как самому дорогому человеку, яркой и доброй улыбкой. По крайней мере так казалось блондину.       Плисецкий молчал, держал всё в себе. Хотя иногда давал волю своим эмоциям, перенаправляя их на Виктора. Он слишком много косячил последнее время.       Ещё за время их тренировок он понял, что этому типу нельзя доверять, хотя и сам попался в его сеть. Никифоров слишком хороший психолог, хотя с Кацуки его методы не прокатывают (слишком он простой парень), но вот остальные люди всегда обманываются, принимая все его выходки.       Дело было пару лет назад. Виктор решил, что пятнадцатилетним подростком можно пополнить свою коллекцию похождений. У него почти вышло, но в один момент Юра понял, что тут что-то не так. Чемпион был слишком к нему добр, на чай звал постоянно, с прыжкам помогал и, как бы невзначай, обнимал, показывая позицию ног, рук. Один раз чуть до поцелуя не дошло, но фея хорошо вмазала ему в зубы, чтоб в следующий раз неповадно было.       После этого случая подросток осторожно относится ко всем действиям этого гуляющего пьянчуги.       Юра был очень зол, потому что Витя так и не выполнил своего обещания и свалил в Японию, а теперь тренирует Кацуки. «Как только ты выйдешь на „взрослый“ лед, я подхвачу тебя и обучу всему, что знаю». Ложь. Он просто ушёл, даже не попрощавшись.       Но больше всего парня бесило то, что японцем просто пользуются. Уже раз пять он ночевал у Плисецкого. Юра никогда бы не подумал, что они смогут поладить. Их вечера проходили очень весело, конечно, не так, как с казахом, но в них была своя домашняя атмосфера. Каждый раз они смотрели выступления других фигуристов и делились своими впечатлениями и выводами. Это было полезно, особенно для неуклюжего Юри.       Подростка очень забавляли отношения двух фигуристов, хотя одного из них ему всегда было жалко. Кацудон слишком добрый и мягкий для такого жестокого эгоиста. Уже не раз Никифоров слышал поток отборного мата, но как об стенку горох. Слишком тупой, наверное.       Вот и сейчас блондин был на взводе, потому что выходки Виктора уже не лезли ни в какие ворота.       POV Yurio       — Боже мой, Кацудон, я не могу с тебя, надо было прописать этому ушлёпку, а не собирать вещи и сваливать ко мне на другой конец Питера, серьёзно. Ты же понимаешь, что мои слова могли на него не повлиять и этот мудила может не приехать?       — Понимаю, — захлебываясь слезами выдавил из себя японец. — Уеду в Японию, забуду всё, что тут происходило.       — Ха, какой ты простой. А что делать с чувствами? Тоже забудешь? Вот ты забавный. И перестань ныть, чёрт возьми, заебал уже. На, — я поставил перед ним стакан с теплым молоком и печенье. — Когда я расстроенный, две эти вещи помогают пережить всё. Хотя тебе я вообще не знаю, что может помочь.       — Спасибо, — вздохнул брюнет и принялся есть печенье.       Я места себе не находил. Как можно так по-свински относится к человеку, которому ты надел на палец обручальное кольцо? А ведь этот ушлёпок не придёт, я уверен, что он сейчас сидит с бутылкой и ни о чём не думает.       Что делать, я не знаю. Начнём с того, что я вообще полный профан во всех этих сердечных делах.       Я взглянул на Кацуки, из его глаз всё ещё лились слёзы, и изредка он всхлипывал. Не могу на это смотреть. Было бы проще, если бы он ревел из-за неудачного флипа. Неожиданно у меня в кармане завибрировал телефон.       «Ну что, он пришёл в себя?».       Это был Отабек, мы с ним на связи почти каждую минуту. Яков теперь ругает меня за то, что я постоянно сижу в телефоне.       «Нет, сидит ревёт и есть печеньки.-. Я в душе не чаю, что делать, чёрт побери!»       «Может, мне прийти к вам? Я недалеко от тебя сейчас»       Что?! Он у нас? Даже мне не сказал. Придёт, я ему устрою спектакль. Хотя, чего это я, он не обязан отчитываться мне о каждом своём шаге. И правда.       «Не знаю, будет ли от этого толк, но раз хочешь, то гоу)»       Сердце стучит как бешеное. Что делать, он скоро тут будет, блять! Ещё и Кацудон тут сидит и ревёт.       Стоп. Чего это я разнервничался?! Мы же ни раз уже с ним гуляли и общаемся постоянно. Он точно поможет успокоить этого нытика.       Я поставил чайник и пошёл посмотреть, что делает Кацуки. Я ожидал увидеть всё, что угодно, но не мило болтающего по телефону любителя свинины.       — Эй, ты с кем? С Виктором? — удивился я.       — Это Пхичит. Подожди немного, — и он продолжил весело разговаривать о следующем финале Гран-при.       Что происходит? Он с катушек съехал или я что-то не понимаю? Я подхватил Пушистика на руки и принялся гладить его мягкую шерстку, отчего он тихо замурчал.       Минут десять сидел и залипал в стену, поглаживая Пушистика, пока не услышал звонок в дверь. Подскочил от внезапности, видимо, слишком задумался над всей этой дурацкой ситуацией.       Я пулей вылетел в коридор к двери, заглянул в комнату, где сидел нытик, он всё ещё болтал по телефону, и пошёл открывать дверь.       — Привет, не замёрз? Проходи, давай мне куртку.       Отабек выглядел… Как всегда. Такой же спокойный и невозмутимый.       — Держи, это нам, — он протянул мне четыре коробки пиццы.       — Многовато… — я поставил их на стол в кухне и вернулся к моему гостю. — Куртку давай! — этот дурак стоял и думал, куда её повесить.       — Покажи куда, повешаю сам, — он невыносим в такие моменты, джентльмен хренов.       — В шкаф, сюда, — показал я, открывая шкаф. — Обувь вот сюда кидай. Кацудон, заканчивай там давай уже, к нам гости пришли, веселить твою ноющую задницу!       — Ты помягче, а то я не уверен, что смогу ему помочь, если доведешь его, — он подошёл ко мне вплотную и крепко обнял.       Он так делает с самой нашей первой встречи. Я думаю, все друзья так делают, но от этого моё сердце не перестаёт выпрыгивать из груди.       — Ладно, пошли спасать его корабль и бегущих крыс тоже, — Бека пошёл в комнату, оставив меня одного в прихожей.       Вечер прошёл очень даже хорошо. Отабек смог поладить с Кацудоном, весь вечер рассказывал забавные истории из жизни и шутил. Я знаю, что ему далось это с трудом, но он делал всё, чтобы япошка больше не ревел. Моей благодарности не было границ, был готов расцеловать его прямо здесь. Ой, точнее, заобнимать.       Мы отправили Юри спать. Он был никакой и глаза закрывались, когда Бека рассказывал ему последнюю историю.       Я вернулся из комнаты, в которой заснул медвежьим сном наш нытик, и принялся убирать кружки, тарелки и мусор. Конечно, Отабек мне помог.       Мы переместились на кухню. Там не будет слышно наших разговоров, и Кацуки будет спать спокойнее.       Я стоял и мыл кружки. Бека сидел позади на стуле и пил чай. Мне стало неловко. Он вот так просто сидит у меня на кухне и пьёт чай. Сердце, остановись. Вдруг вилка выпала из рук, издав ужасный громкий звук.       — Эй, всё в порядке? — я чувствовал, что он смотрит на меня. Но сделал вид, будто не услышал.       Домыл всю посуду, вытер руки и облокотился на раковину. Совсем не хотелось поворачиваться к нему и смотреть в глаза, мне казалось, будто меня может сдать любая мелочь.       — Юр, ты чего? Из-за них расстроился? — он всё не отставал от меня.       — Нет же! Всё в порядке. Спасибо, что помог справиться с этой соленой лужицей, думаю, я бы сделал только хуже, — я смотрел на капли, которые остались на железной поверхности, пытаясь найти какой-то глубокий смысл в их расположении. Конечно, его не было.       — До этого же у тебя всё получалось, поэтому не принижай свои способности в области психологии, — он ухмыльнулся.       — До этого и ситуации не такие были. Ты же понимаешь, что если он не придёт, они порвут? Это так печально, — я выдохнул, в горле стоял ком, сложно было говорить. — А почему ты не сказал, что приехал сюда? — чуть слышно спросил пустоту, надеясь, что он не услышит этого вопроса.       — Хотел сделать тебе сюрприз, но вышло вот так. Я специально вырвался из Астаны сюда, чтоб мы увиделись, — он всё ещё пил чай с лимоном.       С одной стороны сердце щемило от жуткой несправедливости, ведь мы могли провести этот вечер вдвоём, рассказывая друг другу свои личные тайны, а с другой, я был благодарен ему за помощь. Мы ещё с ним точно увидимся, а эти голубки могут расстаться навсегда, если кое-кто не перестанет быть мудилой.       Всё ещё не решался повернуться, услышал, что он встал со стула и подошёл ко мне. Его рука потянулась к крану, я немного отошёл в сторону, чтоб не мешать. В висках стучало от волнения, думаю, моё лицо было краснее, чем самый спелый помидор на дедушкиной грядке. Кружка вымыта, но Отабек всё ещё не отходил от меня. Это немного напрягало.       — Что ты замер? — недовольно спросил я.       — Что случилось, м? Кацуки я помог, конечно, но ты волнуешь меня намного больше, чем он. Весь вечер был угрюмый. На себя не похож, — он говорит спокойно, не повышая тона, но мне всё равно было не по себе.       — Ты случился, — сказал я себе под нос.       Я так и не понял до конца, услышал ли он мои слова или сделал то, что сделал, от безысходности. Бек обнял меня сзади, обвивая мою талию своими крепкими руками так, что по моему телу пробежала огромная стая мурашек.       — Эй, т-ты чего?! — воскликнул я. — Бека перестань, мне не нравится эта шутка!       — Тогда объясни, что случилось. Я хочу знать.       — Хорошо, только отпусти! — он расслабил хватку и я выскользнул из его рук.       Боже, конечно я желал стоять так целую вечность, но это неправильно. Мы — друзья, тем более, оба парни. То, что я надумал себе, не может быть правдой.       И что ему теперь сказать?!       — Ничего не случилось. Просто я волнуюсь за соревнования и за этих двух, — кивнул я в сторону комнат.       — Не ври, — спокойно выдал он.       — Ох, да что же такое. Что тебе сказать?! — я начинал закипать, не люблю такие разговоры. — Просто я последнее время много думаю. Обо всём, обо мне, о тебе, — горло пересохло, говорить было трудно. — Каждый день, в любую минуту я думаю, как ты там, как себя чувствуешь, что делаешь, с кем, — мне становилось жарко, к ушам приливала кровь.       Я замолчал ненадолго, думал, что он хоть что-то скажет в ответ.       — Сосредотачиваться стало труднее, потому что один темноволосый казах застрял в моей голове и не хочет оттуда выходить, — глаза стали хуже видеть, подступали слёзы. — И я даже не знаю, что я значу для него, нужен ли я ему, и что делать, — у меня начиналась истерика, трясло руки. — А ещё самое обидное, что видимся мы с ним очень редко, ибо это ебанное расстояние и часовые пояса все портят. Доволен? — я думаю, выглядел в тот момент ужаснее всего, поэтому отвернулся к окну и смотрел не проезжающие по шоссе машины.       Пространство давило на меня со всех сторон. Мне казалось, что если я хоть чуть-чуть расслаблю ноги, то рухну на пол.       Хочу узнать, почему я так себя чувствую. Почему каждое его слово заставляет меня испытывать такую бурю эмоций. Разве плохо быть откровенным с тем, кто дорог тебе?       И плевать, что я стою сейчас и из моих глаз текут слёзы.       И пусть я буду сущим демоном, но хочу знать, что я для него значу.