Привыкание

Несмотря на то, что Криденс получил согласие на то, чтобы ходить по дому в чулках, в течении нескольких последующих дней он не предпринимал таких попыток. На самом деле, он обнаружил для себя, что его особенно даже и не тянет к этому. Точнее, что восторг, который он прежде испытывал, стоило натянуть эту деталь гардероба на себя, как-то поблек. Конечно, Криденсу по-прежнему нравилось ощущение материала на коже, а ещё нравилось рассматривать собственные ноги и даже фотографировать их, но... Этого стало мало. Что толку было наряжаться, если этого никто не видит? Криденс попробовал воспользоваться тематическим видеочатом ещё пару раз. Теперь он действительно был осторожнее — мистер Грейвс был прав, ему совсем не хотелось бы, чтобы кто-то начал шантажировать его его же собственными фотографиями в чулках. Впрочем, чат оказался тем ещё болотом — рука уставала переключаться в поисках более или менее подходящего собеседника. Так что он завел анкету на тематическом сайте. Но от этого сильно легче не стало. В большинстве тех, кто писал ему, было что-то отталкивающее. Да, они хотели примерно того же, чего хотел Криденс, но... Слишком много похабной похоти чувствовалось в их сообщениях. А ещё они были слишком настойчивы. Это отталкивало. Да и потом, ему было пока только пятнадцать. Криденс не хотел спешить с чем-то более серьёзным, а ведь именно этого ожидали от него многие мужчины. Да и потом, его необычные «потребности» не отменяли того, что в целом он хотел того же, чего и остальные подростки — найти взаимопонимание, хорошо проводить время с кем-то, укрепить свой статус, вступив в отношения. А с мужчинами с подобных сайтов у него могли быть только одного рода отношения. Стоило ли тратить время на таких? Всё это беспокоило Криденса куда сильнее, чем сексуальные фантазии о своём опекуне. Он рассуждал логически. Во-первых, у кого в жизни не было заведомо невоплотимых в жизнь сексуальных фантазий? Наверняка практически у всех. Тысячи парней и девчонок его возраста представляли себе известных актеров и актрис, певцов и певиц, спортсменов, своих учителей... Чем он был хуже? Мистер Грейвс был крайне привлекательным мужчиной, да ещё и, помимо внешности, обладал чудесным характером и был весьма умен. Во-вторых, они не были родственниками, даже дальними. И мистер Грейвс привёл его в этот дом совсем недавно, он не воспитывал его с младенчества. Бербоун не воспринимал, да и не должен был, его как своего отца. И только иногда как «папочку». Нет, его определенно сильнее волновало другое. Какое-то время ему хватало того, чтобы рассматривать себя в чулках в большом зеркале или ужинать, чувствуя, как высокие чулки облегают ноги под джинсами. Но теперь этого было мало. Хотелось большего. Хотелось зайти дальше. И это пугало мальчишку — а что, если потом будет ещё, ещё, ещё, и он не сможет остановиться? Он слышал, что сейчас это было буквально модно — парни считали себя девушками, девушки парнями, а у некоторых все было ещё сложнее. Криденс не хотел оказаться на их месте и запутаться в собственной половой идентичности. Он даже подумывал притормозить, но, получив в свое распоряжение карточку, не смог устоять. Карту Грейвс завел для него достаточно быстро. На самом деле, это назревало давно — Криденс был уже достаточно взрослым юношей, ему пора было иметь карманные деньги, и Персиваль периодически подбрасывал парню денег на разные нужды, но так и не удосужился как-то это систематизировать. А зря. Между прочим, пора было начать приучать мальчика к тому, чтобы он знал, сколько у него денег, сколько он может получить и когда, и рассчитывал, что с этими деньгами делать. Грейвс вручил подростку карту и сообщил, сколько будет переводить на неё, а сколько — давать наличными. Такое разделение устроило обоих. Получив в руки вожделенную карту, Криденс обнаружил, что располагает достаточно большой, по его меркам, суммой. Грейвс, по видимому, помнил о желании юноши накупить себе вещей, поэтому заранее положил туда денег на эту цель. И Бербоун просто не смог устоять. Хотелось слишком многого. Но Криденс решил себя сдерживать. Во-первых, брать не больше одной вещи одного вида. У него были чулки на любой вкус, но ему достаточно было одних, чтобы понять — нравится ему это или нет. Во-вторых, он решил отнестись к этому экономно, стараясь подыскать варианты максимально дешевые из приемлемых. В итоге на то, чтобы собрать «стартовый пакет», то есть накупить все, что ему пришло в голову попробовать, ушло больше недели. Но... Попробовать это оказалось почему-то морально труднее, чем надеть когда-то чужую одежду. Он сомневался. По многим причинам. Что, если он портит себя? Закрепляет неправильное поведение, подкрепляет неправильные желания? Может, если сейчас он пару лет потерпит, не станет потакать себе, это пройдет? Звучало странно, но чем чёрт не шутит? Потерпеть два-три года не такая уж и большая цена за то, чтобы твои желания стали более... Обычными. Криденсу не рисовалось в радужных тонах будущее, в котором он сможет строить отношения только с мужчинами вроде тех, кто писал ему на сайте знакомств. Кроме того, он не мог решить, как ему попробовать всё это. Поочередно? Это казалось странным. Без всего остального одна деталь будет смотреться нелепо. Всё вместе? Тогда как ему удастся вычленить нужные ощущения, узнать, что ему нравится, а что нет? Стоит ли ему показываться в этом кому-то сразу, или сначала освоиться самостоятельно? Вопросов оказалось куда больше, чем ответов. Он сложил пакеты и коробки под свой стол, не решаясь даже вскрыть и как следует рассмотреть их содержимое, а затем сделал пометку в календаре, пообещав себе, что решит всё к этому моменту. Но день икс близился, а решение так и не появлялось. У Криденса мелькнула даже мысль посоветоваться с мистером Грейвсом. А что, тот ведь относился с пониманием к его проблемам раньше, может, и тут сказал бы что-нибудь дельное. Но... Бербоун решил, что хотя бы в этом он должен разобраться сам. Персиваль же тоже не был так спокоен, как старался казаться. Он методично убеждал себя в том, что ситуация нормализовалась. Подумаешь, нравится мальчику носить женские вещи. Не самый худший фетиш, вполне безобидный как для него самого, так и для окружающих. Конечно, определенные трудности с этим могут возникнуть, но... С этим уже ничего не поделаешь. Да и Грейвса эти гипотетические трудности беспокоить были не должны. Так почему же ему было так неспокойно? Вероятно, всё дело было в том, что Криденс выразил желание время от времени показываться ему облаченным в чулки, а то и ещё во что-нибудь. И каждый раз, возвращаясь домой с работы, Персиваль испытывал волнение, почти граничащее со страхом, что юноша снова спустится к нему в кокетливых чулочках. Или ещё в чём-нибудь. Хотя казалось бы, какое Грейвсу дело? Ну ходит и ходит. Не голый, в конце концов, и на том спасибо. И всё же Персиваль не мог спокойно думать о такой перспективе, хотя уже дал мальчику разрешение. Почему? Возможно, он сомневался в том, что это нормально — позволять такое. Может, ему стоило запретить? Дать понять, что не стоит выносить такое на обозрение посторонних людей, что нужно учиться «оставлять интимные детали за порогом спальни»? Хотя какой же он посторонний — сейчас для Криденса он, получается, был самым близким человеком, несмотря на отсутствие кровного родства и тот факт, что жили вместе они сравнительно недавно. Может, следовало обозначить границы? Я твой опекун, но не стоит втягивать меня в свои «сексуальные игрища»? А то, получается, он позволил сублимировать за счёт себя. Было ли это допустимо? С другой стороны, Криденсу была нужна поддержка. Ему нужно было видеть, что его не осуждают. Ему нужно было, чтобы кто-то принял его таким, какой он есть, со своими тараканами. И если бы Грейвс не сделал этого, он нашёл бы другого мужчину, который с удовольствием смотрел бы на него в чулках, и в женских трусиках, и вообще без всего. При мысли об этом Персиваль начинал злиться. Да, Криденс нуждался в его поддержке. Или ему нужна была помощь психолога? Грейвс запутался. Но, что ещё хуже, он осознал, что его беспокоит в этом вопросе не только состояние и благополучие Криденса. Его беспокоило и то, как он сам реагировал на мальчишку, когда тот был в чулках. Да, тогда, оба раза момент был стрессовый. В первый раз он даже толком не разглядел мальчишку. Во-второй надо было срочно что-то решать, что-то говорить, как-то выправлять ситуацию. Но... Уже в конце разговора, когда юноша попросил оценить свой облик, Персиваль (и теперь он вынужден был признать это) смотрел на него не как на приемного сына, не как на подростка, нуждающегося в принятии и любви, а как на... Как на юношу в чулках. Да, именно таким взглядом просил посмотреть на себя Криденс, но это то, чего Грейвс делать был не должен. Персиваль находил мужчин привлекательными. Сексуально привлекательными в том числе. У него был кое-какой опыт в юности. Ничего, что можно было назвать серьёзными отношениями, но больше, чем просто «попробовал однажды». И он всегда признавал — Криденс привлекательный юноша, который будет красивым мужчиной уже совсем скоро. Но в тот момент в своём сознании Персиваль преодолел опасную грань между «он красивый юноша, который хорошо выглядит даже в чулках» и «хм, а это интересно, если бы он был немного старше, и мы встретились бы при других обстоятельствах»... И допускать подобное впредь Грейвс был не намерен. Впрочем, Криденс не давал ему повода. Юноша вел себя прилично, и на тему женских вещей больше не говорил, и тем более в них не появлялся. Грейвс знал, что он покупает себе что-то — приходили уведомления о списании с карты. Но пока всё было тихо. И это заставляло Персиваля прокручивать одни и те же вопросы в своей голове снова и снова. Так продолжалось несколько недель. В конце концов это, по-видимому, стало заметно окружающим. - Вы слишком напряжены, - сказала ему однажды Куини. Нет, этот момент вовсе не был простым «однажды», она выбрала лучшее время. Это был пятничный вечер, рабочий день давно закончился, но Грейвс даже не помышлял ехать домой. Нет, вместо этого он торчал на том, что для него было «сверхурочными», в то время как для других — скорее вечеринкой. Показ продукции завершался фуршетом, во время которого люди бессмысленно бродили туда-сюда, ели, пили и вели разговоры, иногда даже рабочие. Персиваль обязан был присутствовать, чтобы лично отвечать на финансовые вопросы самых надежных и богатых клиентов. А вот Куини была здесь, потому что ей это нравилось. - Разве раньше я бывал на таких мероприятиях радостным? - уточнил Грейвс, но он и сам понимал — Голдштейн имела в виду не только его постную мину в данный момент, но и вообще всё последнее время. - Смотря когда Вы имеете в виду под «раньше», - покачала головой секретарша. Да, вопрос был уместен. Когда Грейвс был женат на Элизабет, она не пропускала ни такие мероприятия, ни его корпоративы — она любила блистать перед его коллегами. А он должен был появляться в лучшем виде на её работе, когда там были подходящие мероприятия. И рядом с женой Грейвс, наверное, и правда был куда более радостным. - Я просто устал, - ответил Персиваль, так как крыть было нечем. Он и правда устал. Это был длинный день длинной недели. Хотя отчасти его даже радовала мысль, что не надо ехать домой и опять с замирающим сердцем открывать дверь ключом, ожидая, что перед ним сейчас явится Криденс, словно мужская версия Лолиты. Чёрт, он серьёзно подумал так об этом ребенке? - Что правда, то правда. Вам нужно хорошенько отдохнуть, - кивнула Куини. И по тону было ясно — под «отдохнуть» она имеет в виду совсем не поспать подольше и провести выходные, ничем не занимаясь. Но Грейвс пропустил её слова мимо ушей, так как вынужден был ненадолго отвлечься, чтобы пообщаться с генеральным. Зато тон Голдштейн отчётливо вспомнился ему сорок минут спустя, когда на вечеринку прибыла Серафина Пиквери собственной персоной. Это была... Долгая история. Они познакомились много лет назад, ещё до встречи Грейвса с Элизабет. Он тогда был рядовым финансистом компании, а она — молодой владелицей существенной части акций. Серафина вышла замуж в семнадцать лет, за человека куда старше её, неплохо обеспеченного. А в двадцать два развелась, получив ровно половину имущества, приобретенного в браке. Так ей достались акции. Однако вместо того, чтобы перепродать их или забыть об их существовании, Серафина с поразительным упорством принялась разбираться в том, чем занимается компания, на что она имеет право, на что нет, и какой смысл имеет её имущество вообще. Так они и познакомились с Персивалем, которому поручили объяснять ей всё, что она пожелает узнать. Между ними сразу возникло... Что-то. Это не была безумная симпатия или неземная страсть, нет. Скорее легкое взаимное притяжение сдобренное изрядной долей взаимопонимания. Но не успел Грейвс обдумать, разумно ли будет спать с одним из акционеров, как Серафина дала понять — между ними ничего не будет. Персиваль воспринял это достаточно спокойно. Постепенно вопросов у Пиквери стало меньше, и видеться они стали реже. Они начали пересекаться время от времени, когда он получил директорское кресло. А потом Серафина и вовсе зачастила к нему. В какой-то момент она недвусмысленно намекнула на то, что была бы непрочь познакомиться получше. Грейвс в тот момент даже растерялся — Серафине было прекрасно известно, что он женат. И, как оказалось, её это не только не беспокоило, но даже привлекало. Она объяснила, что после развода все её попытки строить отношения с неженатыми мужчинами не приводили ни к чему хорошему. Они все стремились втянуть её если не в брак, то, во всяком случае, в сожительство, что её совершенно не устраивало. И она нашла выход в том, чтобы крутить романы с теми, кому, по её словам, уже было, кому стирать носки и готовить ужины. Впрочем, Грейвс в любом случае не был из тех, кто изменяет своим партнершам. Он не позволял себе такого даже в худших отношениях, которые уже двигались к краху, а о том, чтобы изменить Элизабет, не мог даже думать. И они с Серафиной снова отдалились. Однако у них обоих образовалось, похоже, нечто вроде незакрытого гештальта. По крайней мере, именно так показалось Грейвсу в тот вечер. Он поймал взгляд Серафины. Она вежливо кивнула ему, а затем распрощалась с мужчиной, с которым говорила, и отошла в сторону, выжидающе глядя на Персиваля. Грейвс подумал, что она хороша собой в этом платье. Она уверенна в себе и знает, чего хочет. Это было привлекательно. А у него не было близости с тех пор, как умерла Элизабет. Хотя нет, на деле дольше — она долго болела, и, разумеется, ни о каком интиме и речи не шло. А между тем Персиваль был взрослым, здоровым мужчиной. Он не верил в духов. Он не носил официальный траур, который боялся бы нарушить. Зато носил кольцо, потому что не был готов снять его. Как не был готов впустить какую-то другую женщину в свое сердце или в свой дом. Но сейчас он отчетливо осознал, что готов просто переспать с кем-нибудь. Вот так, очень современно. Просто вспомнить, что есть разница между «заниматься любовью» и «заниматься сексом». Может, отсюда все эти странные мысли о Криденсе? Может, они исчезнут, если снять напряжение? И он подошёл к Серафине. - Ты выглядишь обворожительно, - сказал он вкрадчиво и серьёзно. Дежурный комплимент, но он правда так считал. - Только лучше с каждым годом. - А ты выглядишь уставшим от всего, - отозвалась она с улыбкой. Сейчас он не попадал в её категорию — Пиквери знала, что он вдовец. Даже высказала свои соболезнования, когда столкнулась с ним через месяц после похорон. - Выдалась трудная неделя, - сообщил Грейвс, разводя руками, и вдруг ощутил, что её рука легла на его плечо. Персиваль окончательно убедился, что она думает о том же, о чём и он. - Трудной неделе — хорошее завершение? - мягко сказала она. А потом вздохнула, словно только что поняла — они два взрослых, серьёзных человека стоят тут и ломают комедию непонятно для кого. - Поедем ко мне? - Поедем, - согласился Грейвс. Полчаса спустя они были уже у неё. У Серафины был большой дом вдали от города, а тут — просторная студия почти в центре, где она жила, когда дела требовали её присутствия. Они ещё выпили. Поболтали о бессмысленных мелочах. А потом оказались в постели. Серафина была хороша. Очень хороша. Только Грейвсу этого было мало. Может, просто возраст, конечно, или просто отвык. А может, то, что у него было с Элизабет, изменило его навсегда. Персиваль постарался не думать об этом. И не оценивать то, что произошло. Он знал, что это было верное решение, и он жалел бы, если бы поступил иначе. Только и всего. Он немного пришел в себя. Впервые за долгое время выкурил сигарету, да ещё и до самого фильтра. И засобирался домой. Он предупредил Криденса, что задержится. Возможно, сильно задержится. И велел ложиться спать, не дожидаясь его, если что. Но он не говорил, что может не прийти совсем, и не хотел, чтобы юноша испугался, проснувшись один в пустом доме. Хотя это был просто повод. Ему не хотелось оставаться на всю ночь. Не хотелось засыпать рядом с этой женщиной. - Уже уходишь? - уточнила Серафина, вернувшись из душа. Она стояла обнаженной на фоне окна, и свет нескольких небольших ламп очень выгодно демонстрировал её тело. Она была очень хороша для своих лет, очень. Но почему-то ни до близости, ни после неё Грейвс не ощутил того, что чувствовал, рассматривая Криденса в чулках, например. Это было не возбуждение, с этим он не испытывал трудностей. Нет, что-то другое. Это была скорее какая-то неоднозначность. Он знал, зачем ему нужна Серафина, зачем он нужен ей, знал, что должно было произойти. И это было просто и однозначно, одномерно. С Криденсом всё было по-другому. - Меня ждут дома, - странная фраза между правдой и ложью. Было уже больше трёх ночи, Криденс уже должен был мирно спать. Но Грейвс всё-таки вызвал такси. - Ого, - она отошла, чтобы налить себе ещё выпить, и теперь стояла к нему спиной, но Персиваль знал — она приподняла брови. - Приёмный сын, - тихо сказал он, застегивая рубашку. Она имела право видеть полную картину происходящего. - Долгая история. - Вот как... - протянула Пиквери. И они оба замолчали, только тихонько, фоном, играла музыка. Она обернулась лишь когда раздался звук входящего сообщения — приехало такси. - Ты мне позвонишь? - Может быть, - признался Грейвс. Он не был уверен, что захочет позвонить. И тем более не был уверен, что захочет увидеться. - Мудрое решение, - только кивнула она. Серафина проводила его до двери, и он поцеловал её в щеку прежде, чем уйти. Домой он добрался больше чем через час. Умудрился даже подремать в такси. Выбравшись из машины, он расплатился и медленно дошёл до своего дома, замечая, что в гостиной горит свет. Это было странно. Прихожая, однако, встретила его тишиной, а звать мужчина не решился. Может, Криденс оставил для него свет специально? Раздевшись, Грейвс зашёл в гостиную и огляделся. Криденс лежал на диване, он очевидно уснул, пытаясь дождаться его. Судя по позе, он лег отдохнуть, но засыпать не планировал, надо было отправить его наверх, в такой позе к утру он заработает себе боль во всем теле. Персиваль приблизился, выругавшись про себя. При ближайшем рассмотрении все оказалось куда хуже, чем он ожидал. Криденс был облачен в легкое светлое платье, немного напоминавшее ночнушку и чулки телесного цвета. Его ноги были перекинуты через подлокотник дивана, и на одной болталась туфля, вторая же валялась на полу. Грейвс присмотрелся — юноша пустил в ход косметику. Как ни странно, это не выглядело чрезмерно или нелепо , просто ужасно непривычно. Он был накрашен хорошо, только вот тушь осыпалась и растерлась, а в остальном... Если он делал макияж самостоятельно, то он был более чем хорош в этом. Персиваль протянул руку, собираясь разбудить юношу. Ему не следовало спать на диване, да ещё и в таком виде — завтра он мог сильно об этом пожалеть. Но, с другой стороны... Грейвс вообразил себе, что ему придется что-то говорить юноше сейчас, когда он в таком виде, смотреть ему в глаза, видеть, как он возится, поднимаясь с дивана, как собирается, чтобы подняться наверх... Грейвс не убрал руку, нет, только перенаправил. Двумя пальцами, осторожно, насколько это было возможно, он ухватился за край платья юноши и медленно потянул его вверх, задирая подол. Если бы Криденс проснулся в этот момент, это было бы определенно самое неловкое мгновение в жизни Грейвса, но юноша, к счастью, спал крепко. Медленно, осторожно Грейвс поднял ткань на нужный уровень, чтобы проверить неожиданно возникшую у него догадку. И догадка неожиданно подтвердилась. Юноша был облачен в белоснежные и явно женские трусики. Персиваль опустил подол платья на место и снова мысленно выругался. - Боже, - беззвучно прошептал он, отступая на шаг и рассматривая мальчишку. Это всё казалось нереальным. Словно в каком-то кино, в самом деле. Грейвс снова ощутил внутри себя эту разрывающую мозг неоднозначность. Сейчас Криденс выглядел одновременно как живое воплощение эротических фантазий последнего извращенца и одновременно как невинный, трогательный ребенок. Хотелось подхватить его на руки и перенести в спальню, уложить под одеяло и поцеловать в лоб, наплевав на то, что он может проснуться. - Что же происходит? Грейвс собрался с духом, мысленно досчитал до двадцати и напомнил себе, что он взял на себя ответственность за это дитя, каким бы оно ни было, и что он взрослый мужчина, умеющий решать проблемы. А потом он поступил как последний трус. Он не мог просто оставить мальчишку спать в таком виде. Но он не мог и разбудить его, заговорить с ним. Медленно и тихо, крадучись он вышел из дома, стараясь как можно тише закрыть за собой дверь. Он пересек двор и прошел несколько сотен метров вперед, пока не заметил дерево, возле которого остановился. Там Грейвс вытащил мобильник. У него было две симкарты, один из номеров он использовал только по работе, так что можно было не опасаться, что он высветится на определителе. Персиваль набрал свой домашний номер. Он чувствовал себя мальчишкой, телефонным хулиганом, человеком из дурацкой комедии. Но у него не было лучшего решения. Гудки шли достаточно долго, он пару раз подумал о том, чтобы сбросить звонок. Потом трубку наконец сняли, и сонный голос Криденса просипел «Алло»? Грейвс положил трубку и вытащил сигареты. Он выкурил две прежде, чем двинуться обратно. Три за день, и это при том, что он не курил уже больше месяца. Впрочем, сегодня он заслужил. На этот раз свет в гостиной не горел. И, когда он вошёл в дом, на первом этаже было пусто. Персиваль, на ходу стаскивая с себя пиджак, поднялся наверх и поплелся в ванную, но там оказалось занято. Стоило ожидать, Криденс, по видимому, смывал с себя макияж. Грейвс покачал головой и направился к себе в спальню, не зная, то ли радоваться своему гениальному решению, то ли огорчаться по поводу собственной трусости. Он просто чертовски устал за день.