Инквизиция

      Необычайное оживление царило в тот день в монастыре святого Иннокентия, принадлежавшего ордену доминиканцев. Монастырь был женский и редко кто из высших представителей духовенства посещал его. Аббатиса Изабелла не успевала отвечать на вопросы монахинь, готовившихся к приему высокопоставленных гостей. В очередной раз в ее кабинет кто-то зашел.       — Сестра Августина! Я же просила меня больше не беспокоить.       — Спешу обрадовать, я не она, — аббатиса в удивлении обернулась и тут же заулыбалась. У дверей, скрестив руки на груди, стоял мужчина примерно лет сорока на вид. На нем был черный дорожный плащ, под которым белела туника ордена святого Доминика.       — Епископ Патрик, — женщина присела в реверанс. Мужчина усмехнулся.       — Давайте без этого, просто отец Патрик. Кто едет?       — Кардинал со свитой, архидьякон, — женщина исподлобья посмотрела на епископа. — Вы пришли не узнавать список гостей, ведь так? — отец Патрик улыбнулся сильнее прежнего.       — Прошлая аббатиса была сообразительнее. Упокой небеса ее душу, — оба перекрестились. — Где Магдалина?       — Зачем вам…— начала Изабелла, но гневный взор мужчины заставил ее замолчать. Она кивнула в сторону правого крыла. — Последняя дверь, и у нее утренняя молитва, — крикнула она вдогонку епископу. Мужчина лишь усмехнулся себе в бороду и провел рукой по волосам, приводя их в порядок.       Кельи-комнаты монахинь все располагались в правом крыле монастыря. И пройти туда незамеченным не мог никто. Дежурная монахиня, словно греческий цербер стояла на их страже. И епископа она тоже остановила. Отец Патрик часто бывал в этих стенах, но последние два года ему пришлось провести в Ватикане. А за это время успела отправиться к праотцам аббатиса Мария, да и послушницы поменялись. И вот дежурная монахиня была как раз одним их новых лиц в этом монастыре. Ему пришлось потратить около часа, чтобы объяснить ей, что он не причинит никакого вреда послушницам, что он представитель Ватикана и здесь уже был.       Две девушки с распущенными волосами и в ночных рубашках стояли перед распятием.       — Святая Мария, матери Божия, молись о нас грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь, — хором проговорили слова молитвы. Обе девушки синхронно встали и перекрестились, затем поцеловали крест. Ветер из раскрытого окна трепал их еще не убранные под платки волосы.       Келья монахинь сестры Анны и сестры Магдалины мало чем отличалась от остальных. Стены серые, не прикрытые гобеленами, высокий потолок — отражали каждое сказанное слово, становившееся подобным звону колоколов. Вдоль стен стояли две простые кровати с набитыми соломой тюфяками. Крест располагался под окном, единственным местом, открывающим взору внешний мир. Напротив окна был дверь из дубовых досок. По ней вежливо постучали.       — Сестра Магдалина? Это отец Патрик, — девушки услышали за дверью знакомый голос и спокойно выдохнули. Сестра Анна многозначительно посмотрела на подругу и ответила голосу за дверью, чтобы подождали.       Деревянный гребень коснулся огненно-рыжих волос Магдалины. Ловкие пальцы быстро заплели косу и спрятали ее под белый платок. Подруги помогли друг другу надеть белые туники. На плечи аккуратно легла пелерина и черный с капюшоном плащ. Крепко обвязала Анна вокруг талии ремень из телячьей кожи с подшитым к нему кошелем и молитвенником. Ее подруга присела рядом с кроватью и вытащила из-под нее сундук. Анна знала, что в нем Магдалина хранит то, что многим послушницам запрещено носить. Однако этой девушке почему-то позволялось все. Анна предпочитала молчать о сундуке, чтобы не терять подругу, которая, в силу их похожести, часто заменяла ее на ночных службах.       Сестра Анна была не просто монахиней. Вот уже как пять лет она училась в монастыре, чтобы стать потом примерной женой и матерью. А Магдалина жила здесь всю свою жизнь. В начале их знакомства Анну несколько раздражала свобода, которой обладала ее подруга. «Вот на все у этого чертенка есть свое мнение», — писала она домой, и Анна свято верила в то, что общение с ней, поможет исправить Магдалину. Что же вышло? Девушка с огненно-рыжими волосами научилась сдерживать свое мнение, но от этого приобрела суровость, от которой еще больше становилось не по себе.       Из сундука Магдалина достала деревянный крест с металлическими вставками из неизвестного материала. Она закрепила его на шее и улыбнулась Анне.       — Входите, падре, — сказала Анна, отворяя дверь. Девушка поцеловала протянутую руку епископа и выбежала из комнаты, оставив свою подругу наедине с ним. Магдалина сделала шаг вперед, собираясь сделать то же самое, что и Анна, но дверь епископ закрыл. Теперь, когда они остались одни, можно было обойтись без светских церемоний. Магдалина крепко обняла друга, прижавшись щекой к его дорожной сутане. От епископа пахло лошадьми, овсом и дорожной пылью.       — Вы давно не появлялись в наших краях святой отец, — девушка отстранилась от епископа. Она неотрывно смотрела на его украшенное морщинами лицо, но особенно приятны ей были морщинки в уголках глаз, которые появлялись каждый раз при его улыбке. Нравились девушке и его пушистые черные ресницы, обрамляющие бледные веки.       — Об этом я сильно сожалею, — епископ замолчал и в задумчивости приложил руки Магдалины к своим губам. — Нежные, будто бы ты аристократка. Многие из них сторонятся монастыря, но я так ни разу и не понял почему, — девушка отдернула руки и пристально посмотрела на Патрика.       — Вы редко говорите со мной о таких вещах. И зная вас, могу предположить, что цель вашего визита не восхваление моих рук. По крайней мере, не сегодня, — сказала Магдалина и тут же испугалась резкости своих слов и виновато опустила взгляд.       — Проницательна, как всегда. Хорошо учителю видеть, что его ученик его превосходит. Однако, ты ошиблась Магдалина, — девушка в удивлении выгнула бровь. — Твои нежные руки помогут в исполнении моей цели. Ты знаешь, кто едет к вам в святую обитель?       — Я слышала, что кардинал Пьетро Риарио решил почтить нас своим визитом, а также генеральный магистр Леонардо Мансуэтти. Там вроде есть кто-то еще, но его имени я не знаю, — епископ кивал головой и поглаживал бороду.       — Неплохо, даже можно сказать хорошо. Вся элита Флоренции собралась здесь, под Болоньей, но для чего? — девушка сморщила лоб и поджала губы. Ей так хотелось выпалить какую-нибудь глупость в духе ее детских проказ, но отчего-то в голову ничего не лезло. Магдалина рассмеялась про себя — влияние дворянки Анны. Епископ ждал от нее ответа, а она, как любой непослушный школьник, не знала ответа.       — Не знаю, святой отец, — пожала плечами девушка. Аббатиса Мария учила ее так: не знаешь, лучше признайся в этом и не лги. Епископ завел руки за спину и прошелся по комнате. Ему хватило трех шагов, чтобы оказаться у окна. Тяжелые шаги эхом отразились от стен.       — Потому что я их всех пригласил. Твой взгляд уже выражает заинтересованность, не отрицай, — сказал мужчина, даже не обернувшись. Магдалина улыбнулась и скрестила руки на груди. — Тебе кажется, что все это очень подозрительно. А дело в том, что в этом районе, да и по всей Флоренции в частности раскинулась сеть еретического проповедничества. Ваш монастырь и ваш городок, нейтральная территория и я очень надеюсь, что никто не узнает о каком кардинале со свитой идет речь. Особенно меня огорчает, что ты с порога мне все рассказала, — епископ обернулся и заметил, что губы девушки немного дрожат, а взгляд снова опущен. Мужчине не оставалось ничего другого, как подойти к ней и обнять. Прошептав ей, что она ангел с греховным именем. Магдалина и не собиралась плакать, просто ей в очередной раз хотелось доказать себе, что в ней есть то, что называют «женским очарованием». Она вскинула голову, и дерзкий взгляд заставил епископа подумать над ее немым вопросом.       — Ты слышала ведь об инквизиции и церковном суде? — девушка кивнула. — Я хочу, чтобы тебе позволили быть в этом суде, но не в качестве свидетеля. Ты будешь духовным наставником арестованных. Женщина вроде тебя как нельзя лучше подходит на эту роль. Думаешь, я не понимаю во всех этих женских штучках? — мужчина игриво подмигнул удивленной девушке. — Твой образ – чистый и святой, будет для них маяком в их обезумевшем море разума.       — Зачем вы говорите мне это? Ведь вы решили все за меня.       — Кардинал еще не принял окончательного решения. Даже церковного суда он здесь еще не назначил. Все решится сегодня, да, сегодня, — мужчина отпустил девушку и подошел к двери, собираясь уходить. — Я рекомендовал тебя, как знакомого с этим местом. Жаль, аббатиса Мария так рано ушла из жизни. Будь готова к ужину. Твой выход должен приятно удивить их, но не шокировать. Ты справишься, ангел, — девушка осталась в комнате наедине со светом, струящимся из узкого окна.       Над дорогой клубилась пыль. Шедшие по дороге паломники в одежде ордена святого Доминика деловито покашливали, но старались не посылать вдогонку кареты ругательств. Они понимали, что это все равно ничего не изменит, и шли дальше. А карета, ставшая причиной их недовольства, мчалась дальше. Господин в ней явно куда-то спешил и даже гневно прикрикнул на кучера, нещадно стегавшего коней.       — Из-за этих кляч я прибуду позже сеньора Мансуэтти, а это, мой дорогой друг, довольно непочтительно и неуважительно. Ведь я, чёрт подери, кардинал этой земли, — Пьетро Риарио сжал руку в кулак и ударил по дверке кареты. Его спутник, Лоренцо де Ферачи, взглянул на него из-за книги.       — Выше высокопреосвященство, опоздание не считается в аристократических кругах чем-то страшным.       — Да знаю я! — крикнул кардинал. — Знаю! Но все равно неприятно. Если бы тогда раньше поменяли лошадей.       — Если бы мы всегда знали, когда менять лошадей, мы были бы конюхами. А вы же решили не брать Петручио. Почему, кстати?       — Ему нездоровилось, — кардинал задумчиво погладил свою острую козлиную бородку. — Вот жалость, что опоздаем.       — Да успокойтесь уже, ваше высокопреосвященство, — закатил глаза Лоренцо. — Лучше подумайте о чем-нибудь великом или богоугодном. Понял, молчу, — гневный взгляд кардинала мог заставить содрогнуться даже горы. Но в кардиналы берут не за это, а больше за ум, красноречие, богатство и организаторские способности. Всего этого у кардинала Пьетро Риарио хватало в избытке, но многие завистники считали его кардинальскую рясу «подарком на именины от Сикста IV (четвертого - прим.автора), приходившегося ему родным дядей. Где-то в начале знакомства с кардиналом, бывшего ко всему и архиепископом Флоренции, Лоренцо придерживался теории «злых языков». Узнав поближе их семью, мужчина понял, что это еще чудо, что Пьетро носит эту рясу. Отношения в их семье были напряженные.       Кардинал взял сеньора де Ферачи в качестве своего секретаря и был всегда доволен его работой, комментариями по поводу его проповедей и критикой в его адрес. С детства неразговорчивый Лоренцо нашел в кардинале своего верного друга. Он не надеялся на взаимность, хотя во многих поступках Пьетро она часто проскальзывала. Одно все же секретаря смущало — возраст архиепископа Флоренции и кардинала сан Сиесто. Тот был еще очень молод, всего двадцати семи лет. И поэтому он понимал все его внезапные приступы гнева и прочего. Это был сильный, но, все же, мальчишка. Лишь кучера не волновали проблемы возраста кардинала. Его волнения распространялось на две вещи: свою жизнь и деньги. Поэтому он следил за бешено бегущими лошадьми и старался не делать того, что бы могло вывести господ в карете из себя.       — Кардинал из ордена святого Франциска. Думаешь, он позволит мне занять пост главного инквизитора? — паломник оправил монашескую рясу и вопросительно посмотрел на своего спутника. Тот лишь пожал плечами. Оба мужчины двигались по направлению к женскому монастырю святого Иннокентия. Оба считали несколько странным выбор святого, но не им пристало спорить с «высшими санами». Хотя один из мужчин был Генеральным магистром ордена Доминиканцев – Леонардо Мансуэтти. Подтверждение имени монастыря явно его не интересовало, хотя, фактически, и территория, и само здание, и люди в нем находились у Леонардо в прямом подчинении. Одно можно было сказать наверняка – женские монастыри были редкостью, поэтому их наименованию не придавали особого значения. И, что само собой разумеется, с мужчинами было все с точностью наоборот.       Волнующимся спутником магистра был пресвитер Райнерий Саккони, в прошлом «совершенный» катар. Он был еретиком, но, стараниями магистра Мансуэтти, был возвращен в лоно католической церкви. Так что на данный момент он было вполне порядочным верующим, но прежняя ярость еретического фанатизма переросла в фанатизм священный.       — Меня всегда поражало ваше смирение ограничивать себя во всем, — произнес Саккони, присаживаясь на придорожную скамью у стен монастыря. Его спутник взглянул на небо, и сухие губы что-то прошептали. — Сегодня вы явно не расположены к разговору, — магистр, молча, кивнул говорливому спутнику. Ворота монастыря им открыла симпатичная монахиня с выбивавшимися из-под платка русыми прядями. На ней был надет серый рабочий фартук, и девушка постоянно его отряхивала.       — Добро пожаловать, сеньоры. Что вам угодно? — Райнерий думал ответить, но тяжелая рука магистра легла на его плечо, останавливая.       — Добрый день, дочь моя. Мы к аббатисе Изабелле. Она уже наверняка заждалась нас, — его тихий мужской бас немного испугал девушку, она сжала подол фартука, задумавшись над ответом.       — Простите, сеньоры, но госпожа Изабелла вряд ли ожидает вас. Назовите себя.       — Тоже мне магистр! — Райнерий сбросил руку спутника с плеча и вытащил из поясного мешка свернутый в трубку пергамент. — Юная сеньора, этот болван – магистр Мансуэтти, и он не очень разговорчив. На этом пергаменте письмо от аббатисы. Я – Райнерий Саккони, но обо мне вы, наверное, не слышали, — девушка сощурила глаза, пробегая взглядом по тексту письма. Затем она аккуратно сложила его в карман фартука.       — Прошу меня извинить, никто не предупреждал о приезде генерального магистра. И я удивлена отсутствию кареты, — «а я говорил!» - победно взглянул Саккони на магистра. Девушка поправила платок и жестом приказала следовать за ней по засыпанной мелким камнем дорожке. Вдоль нее росли яблоневые и грушевые деревья, распространявшие свой аромат по всей округе. Послушницы монастыря аккуратными движениями пропалывали грядки с капустой и морковью. К ним подошла седая женщина и начала громко отчитывать девушку за беспутное поведение. Райнерий толкнул спутника под ребра: «Сделай что-нибудь». Но магистр никак не отреагировал. Пресвитеру даже показалось, что само пребывание в этом мире магистру противно. Девушка, оправдываясь, вытащила из фартука сверток, который пресвитер дал ей ранее. Старая женщина, все еще негодуя, пропустила их дальше, но обещала припомнить девушке и другие ошибки в поведении.       Райнерий за всю свою жизнь не раз сталкивался с девушками. Они были разных сословий, поведений, характера, телосложения. В общем, ни одной одинаковой он не встречал. Однако, монахини были все насквозь лживы и фальшивы, лишь играя в набожность и невинность. Пока они шли до дубовой двери главного здания, он насчитал как минимум шесть пар глаз, смотрящих на него с желанием. Райнерий печально посмотрел на небо и усмехнулся: «Бедные девочки. Радовались бы своему положению и не желали бы большего».       Дубовая дверь скрипнула, и перед гостями предстал огромный зал с достаточно скромным, по меркам Ватикана, убранством. Широкие каменные плиты пола были плотно подогнаны друг другу. По серым каменным стенам были развешены гобелены со сценами из Библии. Магистр Мансуэтти сощурил глаза, всматриваясь в один из них, и одобрительно кивнул. У камина, повернувшись спиной к магистру и пресвитеру, стояла женщина. Ее взгляд был направлен на пламя. Привратница подошла к ней и протянула сверток. Женщина обернулась, и Райнерию выпал случай в деталях рассмотреть ее, и он невольно облизнул губы. Неподражаемая загадочная улыбка сияла на ее гордом лице, а глаза сверкали, подобно уголькам, оставшимся после ночного костра.       Магистр вытянул ладонь и аббатиса коснулась ее губами. Лицо пресвитера дернулось в презрительной усмешке. Образ женщины, ценящей свое достоинство, разрушился подобно сметаемому пьяной рукой карточному домику. Пресвитеру никогда не нравилась эта игра лицемеров. Однако он понимал, что это всего лишь покровительство и защита, плата за которую - принижение собственной личности. И не было той силы, которая бы могла безнаказанно причинить вред женщинам, охраняемым церковью. Пожалуй, только сами монахи или такие, как Райнерий, в прошлом еретики, могли склонить юных дев к распутству.       Мансуэтти не мог не заметить усмешек своего спутника, да и ему самому претила эта сдержанная улыбка, но этикет предписывал принимать это как должное. Но будем честны – магистр был очень голоден и надеялся, что ему дадут что-нибудь выпить и из темных подземелий принесут терпкое вино.       — Добро пожаловать в обитель, святой отец. Сожалею о неудобствах, что вам доставили у ворот. Однако такая безопасность хороша для дисциплины девушек. Они расцвели в стенах монастыря подобно цветам вишни по весне, и вокруг них уже кружат благородные юноши, — договорить аббатисе не дали.       — Молчи, женщина! Принеси нам поесть чего-нибудь, мы только с дороги и нам не до светской болтовни, — от громкого гневного голоса пресвитера аббатиса вжала голову в плечи, поджав дрожащие губы. Ответ не заставил долго себя ждать. Магистр сжал руку в кулак и со всей силы ударил по носу Райнерия.       — Не смей так разговаривать с женщинами, — сквозь зубы прошипел магистр и повернулся к Изабелле. Элегантно он поклонился ей и поцеловал белую руку, покрытую сетью маленьких морщинок, прошептав на французском извинения. Аббатиса удивленно взглянула на него, а тот продолжил, что знает про ее отца-аристократа, отдавшего ее в монастырь по требованию своей новой жены. — Но от еды, мы бы, любезная сеньора, не отказались. Вы составите нам компанию? — Изабелла покачала головой и поманила рукой девушку, которая привела гостей. Та по-прежнему стояла у дверей, опустив голову.       — Сестра Августина, проводи этих благородных сеньоров на кухню, если вы не возражаете. Столовая готовится к большому приему и поэтому сейчас занята, — магистр кивнул. Августина открыла одну из боковых дверей, возглавив снова идущих. В полумраке коридора она показалась Райнерию еще прекрасней, чем когда они шли по двору. В воздухе уже витали прекрасные запахи жаренного мяса и свежего хлеба, что позволило любому бы безошибочно определить дверь кухни. Девушка открыла ее, пропуская вперед гостей. Острый взгляд пресвитера заметил на руках девушки длинные, но уже зажившие шрамы. Немой вопрос отразился на его лице, но девушка покачала головой, прося не спрашивать про это.       — Приехали, ваше высокопреосвященство, — кучер открыл дверь кареты и Пьетро Риарио, щурясь от яркого солнца, вышел и огляделся. Его явно никто не собирался встречать.       — Пойди, сообщи о нашем прибытии, — сказал кардинал, забирая из рук поводья. Из кареты вышел и Лоренцо. Он покачался из стороны в сторону, разминая затвердевшие от долгой поездки мышцы.       — Ты еще спляши тут, — фыркнул кардинал, трепля лошадь по загривку. Секретарь недовольно посмотрел на своего двадцатисемилетнего господина, но ничего не сказал. К таким остротам от архиепископа он уже давно успел привыкнуть.       — Надеюсь, с доминиканским орденом вы не будете столь остроумным и язвительным, — Лоренцо разминал кисти рук и возникающих хруст раздражал кардинала. И тот знал, что секретарь делает это ему на зло.       — Это как дело пойдет, сеньор де Ферачи.       Кардинал повертел головой, пытаясь понять, куда именно кучер их завез. Он заметил, что заехали они не с главного входа, а со стороны конюшен. Лошадей он насчитал всего пять, что для единственного крупного монастыря в округе довольно странно. «Скорее всего, или на выгоне, или не хватает рабочих рук. Не женское ведь дело — работать в конюшне», — только успел подумать Риарио, как услышал женский голос, отчитывающий кого-то. Он кивнул Лоренцо посмотреть, а сам продолжил расчесывать гриву лошади. Не сказать, что он так сильно обожал лошадей. Его просто успокаивал струящийся поток волос в руках. Дома у него для этих целей был кот. Секретарь вернулся удивленный и сообщил, что здесь нет ни одного конюшего, всю работу делают послушницы монастыря. «Благородные леди, и возятся с лошадьми?».       Кучер вернулся в сопровождении милой девушки в черной одежде ученицы монастыря. Она старалась сдерживать свой смех, вызванный явно не приездом кардинала. Веснушки на ее лице очень приглянулись Пьетро.       — Приветствуем вас, ваше высокопреосвященство. Аббатиса Изабелла уже ожидает вас с другими гостями, — девушка поцеловала протянутую руку кардинала.       — Ну я же говорил, что мы опоздаем, — архиепископ повернулся к своему спутнику, тот лишь закатил глаза и развел руками. Кивком головы кардинал приказал девушке встать и передал поводья кучеру.       Молодая монахиня была удивлена появлению кардинала со стороны конюшен, так как и Изабелла ожидала высоких гостей у парадного входа. Секретарь взял слово, давая кардиналу возможность подумать над всей ситуацией в целом. Но Пьетро недовольно дернул носом и чуть ли не расталкивая всех прошел за спины людей. Ему пришлось остановиться, так как дороги он не знал.       — Нам была необходима анонимность, любезная… Позвольте узнать ваше имя, — улыбался во все зубы Лоренцо де Ферачи, чем заслужил неодобрительное вскидывание бровей от Пьетро Риарио.       — Пенелопа Форте, дочь купца второй гильдии в Риме.       — И не страшно вам здесь? Так далеко от дома.       — Меня хранят небеса, и сестры добры ко мне, — девушка слабо улыбнулась, поправляя подол рясы. Было заметно, что она пытается скрыть накатывающую на нее волной тоску по дому. Пенелопа встряхнула головой, отгоняя воспоминания. — Добро пожаловать, идите за мной, — ее рука изящным жестом коснулась плеча кардинала. Тот с испугом и удивлением взглянул на девушку и отступил в сторону.       — Вам бы тоже не мешало бы с ней поговорить, сеньор Риарио, — прошептал секретарь архиепископу.       — Она доминиканка, и отнесется ко мне с подозрением, — отмахнулся от него кардинал. Его мысли были сейчас посвящены предстоящей встрече. Он даже не заметил, как их компания прошла полуосвещенный коридор и уже почти дошла до столовой. «Создание здесь отдела по борьбе с ересью безусловно неплохая идея. На этот счет у меня нет возражений, и они получат мою подпись. Вот, что меня пугает в этом деле, так это участие женщины. Я даже согласен с тем, что среди судей будет бывший еретик. Своим примером он покажет, что отрекаясь от ереси, остаешься в лоне святой церкви. Да и рекомендовал его сам главный магистр. Каков же будет пример от женщины? От этого слабого телом и духом существа, которое только и способно, что создавать или себе подобных, или сынов святой церкви. С другой стороны, епископ Ватичелли работает в этих краях дольше меня, и ему лучше знать, на кого здесь и как смотрят. А может, и правда она не так окажется слаба, как думает Ватикан?» — сестра Пенелопа открыла большую дверь, украшенную резными фигурками. За ней открывалась огромная комната с длинным столом, накрытым к обеду. А в креслах возле окна, ожидая кардинала, сидели генеральный магистр и пресвитер Райнерий Саккони.       Кардинал не мог не заметить, что его появление заставило их прервать разговор, ведь они с большим недовольством взглянули на него. Пенелопа поклонилась и, сказав, что пойдет за епископом, вышла из залы, оставив гостей наедине друг с другом. Дверь громко хлопнула, а потом в помещении повисла тишина. Никто из мужчин не решался первым подойти и начать разговор.       — Генеральный магистр ордена святого Доминика Леонардо Мансуэтти, — из кресла поднялся мужчина с коротко стриженными каштановыми волосами. Он был одет в длинную черную сутану без капюшона. Он кивнул на противоположное кресло. — Пресвитер Райнерий Саккони.       — Что-то вы не похожи на будущего судью, — оглядев спутника магистра, сказал кардинал.       — А вы не слишком ли малы, чтобы быть кардиналом? — съязвил Саккони.       — Вы знаете кто я?       — Как же не узнать эту наглую рожу, — звон оплеухи заглушил последние слова. От неожиданности пресвитер прикусил себе язык.       — Простите моего спутника, ваше высокопреосвященство, ему еще стоит поучиться хорошим манерам.       — Ничего страшного, дорогой магистр. Мой секретарь – Лоренцо де Феррачи, — представил кардинал своего друга, вежливо поклонившегося магистру. — Повод нашей встречи вам, как я полагаю, известен? — жестом магистр предложил кардиналу сесть в кресло. Мужчины сидели друг напротив друга, изучающее вглядываясь в лица собеседников.       — Да, епископ довольно подробно изложил суть своей идеи, и, как бы мне он не нравился, в этой авантюре я сомневаюсь.       — Что именно вас смущает, генеральный магистр?       — Женщина всегда очень впечатлительна, и увиденное в церковных судах, может сказаться на ее здоровье.       — Странно, вы так заботливы, — вклинился в разговор Райнерий. — Как по мне, уж лучше вообще запретить все это дело. Если и есть место женщине в суде, то лишь в качестве обвиняемой, — он коварно улыбнулся и облизнул губы кончиком языка, словно уже предвкушая человеческие страдания. В такие минуты генеральный магистр начинал жалеть о помиловании пресвитера. Мансуэтти прошипел шепотом требование успокоиться, надеясь, что кардинал не обратит внимания на такие дерзости. Магистр был очень дружен с епископом Патриком, и, хотя все еще сомневался, рассчитывал на удачную реализацию его идеи. Он не хотел говорить кардиналу, что боится за выбранную в помощники девушку еще и по другой причине. Дело Райнерия Саккони завели как раз после жалобы одной девушки. Та была монахиней, и ее просьбу услышали. В протоколе допроса записали: надругательство над молодыми особями женского пола. Как же раздражала магистра такая формулировка, но дело вел не он. Однако парень оказался умнее и от ереси отрекся, что позволило отправить его под опеку генерального магистра. Райнерий не долго изображал послушного монаха, но умело свои следы заметал. «Он никогда не отречется от себя. Поверьте мне!» — вспомнил вдруг магистр слова из протокола первого допроса еретика, суд над которым предстояло вести Райнерию. План магистра удался только наполовину – дерзкие речи пресвитера по-прежнему звучали везде и всюду, пусть уже и не имели тех веских оснований для их возникновения.       — Я также разделяю ваши опасения, пресвитер Саккони. Однако достойны ли Вы этой огромной ответственности, что будет возложена на вас?       — Уж можете не сомневаться, — Райнерий слегка качнул головой в знак согласия и улыбнулся уголками рта. И снова в воздухе воцарилось тяжелейшее молчание. Каждый думал о чем-то своем и не решался начать разговор. Лоренцо эта ситуация надоела настолько, что он поднялся из кресла и направился к давно звавшей его книжной полке. Пальцами он коснулся корешков книг, наслаждаясь их шероховатостью и резными неровностями.       «Религиозные гимны Амвросия Медиоланского, Ивейн или рыцарь со львом. Разнообразие, однако», — мысленно усмехнулся Лоренцо. Он ожидал увидеть или «много романов из народа» или «религиозно-тематические», но эта маленькая кабинетная библиотека имела в себе и другие труды. Были даже переведены на латынь «Записки о галльской войне». Сочинения Цицерона также не были обделены вниманием. «Хотя, чему удивляться? Многие послушницы – дочери влиятельных дожей и в будущем жены таких же политиков. Они будут воспитывать их сыновей, и не пристало матери наследника быть глупой и избалованной «красоткой».       Монахини в черных одеяниях молча принесли обед, зажгли свечи и разлили вино по бокалам. Они старались не обращать на себя лишнего внимания и не вслушиваться в шепот кардинала и магистра. Пресвитер Саккони остался в одиночестве и ему было скучно. Жадным взглядом он изучал фигуры монахинь. Причем его совершенно не останавливал обет и переносимая епитимья после суда. Саккони прекрасно знал, какая нежная и девственная кожа скрывается за этим бесформенным и длинным облачением. Его приводили в дрожь фантазии о пышных волосах, скрытых под белыми платками. Глаза Райнерия встретились со взглядом одной из монахинь. Девушка залилась краской смущения и поспешила уйти, а Саккони лишь коварно улыбнулся ей вслед. Он знал, что его внешность очень даже привлекательна для противоположного пола: черные курчавые волосы, прямой нос, легкая щетина и усы. Его глаза светились зелеными изумрудами на бронзовой коже, а на щеках играли ямочки при каждом обаятельной улыбке. «Люцифер в рясе монаха», — так о нем сказала та девушка, из-за которой он и попал на суд. От других его запретных любовниц ее ничего не отличало, но она была довольно богата и не могла вынести пренебрежения к своей персоне. Стоило ей нашептать судье, как его схватили и на допросах выведали и имена остальных. Но особенно его удивил донос – «обвинение в убийстве цыганки в 14.. г.». Это подтверждали стоявшие рядом с ним в тот день монахи. «Но это была просто случайность», — кричал Райнерий под пытками, но что толку? От воспоминаний бешено заколотилось сердце и давно забытая телесная боль дала о себе знать. Это было семь лет назад и с того момента он – Райнерий Саккони, пресвитер святой церкви, бывший «совершенный катар», протеже генерального магистра Леонардо Мансуэтти.       — Не вижу почему-то епископа. Собрал всех, а сам до сих пор не изволил появиться, — заметил Лоренцо вслух.       — Вот и я удивляюсь, — сказал незнакомый голос рядом с ним. Краем глаза Лоренцо заметил, что это был мужчина с каштановыми короткими волосами и проблесками седины на висках. Значительной частью лица был орлиный нос и большие серо-зеленые глаза.       — Вас он тоже пригласил сюда? — секретарь кардинала убрал на полку обратно поэму «Таллия». Таинственный гость нервно усмехнулся и повернул голову. Взгляды мужчин встретились и Лоренцо невольно съежился под прямым и уверенным взором собеседника.       — Говорят, если не узнали – богатым будешь. А меня не узнали уже дважды и все в один день. Епископ Патрик Ватичелли к вашим услугам, — мужчина протянул руку и Лоренцо, немного с опозданием, пожал ее.       — Секретарь кардинала Сан-Сиесто, архиепископа Флоренции Пьетро Риарио.       — Рад, очень рад, а кардинал – это тот юнец? — епископ кивнул в сторону стоящих у камина мужчин.       — Не акцентируйте внимания на его возрасте. Он достаточно умен и даст нам всем фору, — добавил Лоренцо, соглашаясь со словами епископа.       — Ваше высокопреосвященство, — мужчина с собранными в хвост волосами обернулся. Епископу не нужно было больше ничего объяснять – он поклонился, а кардинал Пьетро Риарио одобрительно кивнул на этот жест. Мансуэтти пожал протянутую руку своего старого доброго друга, когда тот в сопровождении Лоренцо подошел к камину.       — Прошу извинить меня, ваше высокопреосвященство, за мое опоздание. Надеюсь, я не обременил вас тем, что попросил приехать именно сюда?       — Как мне кажется, прогулка за городом – всегда полезное занятие. Пробуждает аппетит, — «а вот теперь надо начинать думать, но прежде внимательно слушать» — внушал сам себе кардинал, отмахиваясь от светских извинений епископа, своей шаблонной улыбкой. Осталось всего две монахини, на случай, если что-то понадобиться гостям, остальные же с поклоном ушли.       Трапеза не отличалось богатством королевских столов, но не была лишена разнообразия. Было представлено несколько блюд из утки, одно блюдо из рыбы. Райнерий с удовольствием наблюдал как девушка-монахиня, красиво согнувшись, отрезала ему кусок мясного пирога. Запивали все винами, поднятыми из погребов специально по случаю приезда кардинала.       — Это как десятина, только товаром. Платит ее храму герцог Д. Причем этим он пытается окупить сразу все: и налог, и обучение дочери, да еще и грехи свои замолить, — епископ поднял бокал и медленно прокрутил его в руках.       — Главное, что он соблюдает правила, а остальное не так уж и важно, — дожевав кусок утки сказал в ответ Риарио.       Епископ отпил из бокала и изучающе посмотрел на кардинала. Юноша не внушал ему особого доверия, и Патрик уже начинал сожалеть о том, что зря он затеял эту авантюру. Он не боялся, что Магдалина расстроиться, а если и так, то точно не от упущенного шанса самореализации. Из всех мужчин, пожалуй, только один Лоренцо наслаждался едой и старался ни о чем лишнем не думать.       Магдалина ждала, уткнувшись взглядом в какую-то рукопись. В текст она не вчитывалась и абсолютно не была сосредоточена на чем-то конкретном. Из состояния задумчивости ее вывели шаги, гулким эхом отражавшиеся от стен. Девушка выпрямила спину и огляделась по сторонам, но никого не заметила. «Мыши, наверное», — монахиня встала. Она аккуратно свернула рукопись и зашла в пустующий кабинет аббатисы.       Эта комната была для нее очень дорога, впрочем, как и сам монастырь. Всю свою жизнь, с самой своей колыбели она помнила этот сырой запах стен. Нос приятно щекотала пыль старых книг, а вкус яблочного воскресного пирога вспоминался на кончике языка. Для Магдалины монастырь был единственным домом, а аббатиса Мария, заменила ей мать. Девушка не знала, есть ли у нее семья или нет. Она никогда не задумывалась о своем происхождении, но всегда была рада слушать истории других послушниц. Многие ее знакомые были дочерьми богатых герцогов, графов, дожей и прочих зажиточных людей. Вместе с ними она изучала французский, бегло говорила на испанском и в совершенстве знала латынь. Ей всегда казалось, что у нее нет иной Родины, кроме солнечной и богатой Флоренции. Хотя, когда в город рядом с монастырем приезжали артисты-цыгане, она чувствовала, что они ей кажутся родными.       Магдалина положила свиток на стол аббатисы Изабеллы, сменившей Марию на этом посту. Девушка улыбнулась, вспомнив ее нежные руки, украшенные морщинами. Взгляд, обдававший северным холодом каждого, был для Магдалины теплым и родным. Всему, что она сейчас знает, ее обучила именно эта женщина, а вот по части внешнего мира учителем выступал епископ Патрик, бывший аббатисе близким другом и соратником.       — Что вы здесь делаете, сестра Магдалина? — резкий прямо поставленный вопрос заставил содрогнуться.       — Просто занесла рукопись, аббатиса Изабелла, — девушка развернулась и присела в реверансе, стараясь не встречаться взглядом с этой суровой и жесткой по отношению к послушницам женщиной.       — Не задерживайся. Епископ хотел тебя видеть, — Магдалина послушно встала и выбежала из комнаты. Аббатиса развернула документ, оставленный девушкой. Грустная улыбка мелькнула на мгновение на ее лице – это было письмо Аббатисы Марии. Вот только написано оно было на английском. Изабелла знала, что «рыжеволосая» никогда не изучала этого языка. Но раз зашифровано, значит так нужно, верно ведь?       Мужчины кричали друг на друга. Внезапным открытием для епископа стало умение кардинала ругаться. Райнерий не уступал ему в этом искусстве, и поэтому стоило больших трудов усмирить спорящих францисканца и доминиканца.       — Хорошо! Воля ваша, кардинал, — крикнул пресвитер, ударив кулаком по ручке кресла. — Но знайте все: я против этой идеи.       — Согласен с вами, но лишь частично, — нарочно растягивая слова, сказал магистр. С этой фразы горячий спор Райнерия и Пьетро и начался. Но спорщики уже выдохлись, и магистр просто обвел взглядом всех присутствующих. — Идея расположить суд в стенах женского монастыря абсурдна, и я ее отрицаю. Уж простите, епископ, допросы, суд будет проходить в городской ратуше, что неподалеку от площади. Однако участие одобряю. Как бы греховно не было сие существо, оно стремиться к искуплению, и принятие обетов в стенах обители прямое тому доказательство.       — Лоренцо, что скажете, как не духовное лицо?       — Падре, я согласен с магистром и добавлю, что это вселяет в меня надежду, что и рожденный грешник получит отпущение грехов.       — Как видите пресвитер, вы остались в меньшинстве, — улыбнулся епископ, наблюдая за перебирающим четки Райнерием. — Вам придется смириться с присутствием женщины в помощниках.       — Звучит так, будто вы отдаете ее мне в жены. Ладно. Кардинал, решение за вами, — карие глаза Пьетро Риарио обвели всех сидящих подле него. Он напоминал в эту минуту Зевса, решавшего, как наказать Прометея, несущего людям огонь. Епископ, который чувствовал на себе обжигающий взгляд кардинала, затаил дыхание, ожидая последнего слова. Юноша, наделенный великой властью, молча кивнул. Дверь комнаты со скрипом отворилась и все сидящие одновременно повернулись.       — Сестра Магдалина, Laudere Benedicere Praedicare (1), рада знакомству, — она поправила свои рыжие локоны и улыбнулась, подмигнув епископу.