***
— Слава богу! — радуется Джаред, сам не замечая, что произносит свои мысли вслух, когда из телефонной трубки ему сообщают, что Дженсен пришёл в себя. Пять безумно долгих месяцев, которые он провёл в коме, становятся для Джареда настоящим испытанием. Дженсен. Узнать это имя проблем не составило. Падалеки быстренько поймал себя на мысли, что произносить его необъяснимо приятно. Мягко, нежно, сладко. Дженсен. Чертовски приятно. «На что же, чёрт побери, я надеюсь?!» — угрюмо спрашивал он себя, засиживаясь вечерами в баре и запивая собственные мысли дорогущим виски. Вопрос хоть и был спьяну, но вполне имел смысл. Правда, Джаред никогда не отвечал на него. Поедая ни в чём неповинного бармена взглядом, от которого тому хотелось свернуться и не вылезать из-под стойки пару недель, Падалеки старался отыскать причину свалившемуся из ниоткуда разъедающему чувству в груди. «Ты ведь даже не знаешь меня» — этот упрёк Джаред адресовал своему незримому молчаливому собеседнику — Дженсену, основательно засевшему у него в голове. Вскоре взгляд его менялся, и мужчина по ту сторону стойки добродушно оставлял парня наедине с его «призраком», не забывая при этом щедро плеснуть в стакан новую дозу янтарной жидкости. Отчаявшиеся души — весьма частые гости подобных заведений, и Джаред изо всех сил старался не превратиться в одну из таких. Выходило плохо. Но он старался. Два месяца. Три. Четыре. Сомкнутые веки и безмятежное дыхание снились Джареду в кошмарах. Он боялся, что Дженсен никогда не проснётся. Каждый день звонил в больницу. По крайней мере, ему так казалось. На самом деле — чаще. Знал по имени всех врачей и медсестёр. Имел к каждому свой подход. Но в палату к Дженсену его так и не пустили. «Только самые близкие!» — твердили врачи практически хором. Эта фраза болезненным эхом отдавалась в голове Джареда: «Только самые близкие… которых нет!» — и внутри всё моментально леденело. Джаред нуждался в нём катастрофически. И сам не понимал, почему. Он практически ничего не успел. Не утонул в изумрудной зелени глаз, не испробовал на вкус чувственных и нежных губ, он даже не слышал его голос. Помнил лишь агонию! Которая переполняла Дженсена, всю его сущность, заполняла собой больной разум и вытекала из глаз ядовитыми слезами. Провожая Дженсена в его будущий усовершенствованный ад, возведённый на фундаменте из чувства вины и бесконечной боли, Джаред гнал прочь любые мысли о последствиях. И в тот момент, за несколько секунд, за несколько коротких шагов из пылающей бездны, он поклялся себе, что не отпустит Дженсена. Не посмеет, как бы чёртова судьба не сопротивлялась. И тогда он принял решение, довольно смелое, эгоистичное, но чертовски правильное: он будет ждать. И плевать на то, что говорят врачи: «…не встанет», «… не заговорит», «… слабая надежда» — что они там смыслят?! Эти врачи со своей хрупкой верой! Джаред лелеял надежду глубоко в душе, лишь изредка становилась она поперёк горла удушающим комом слёз, когда в ночной синеве перед глазами внезапно начинали всплывать ужасающие кадры из прошлого. Картинки мелькали одна за другой, доводя до исступления, после чего ни о каком сне не могло быть и речи. И до самого наступления утра Джаред представлял в своём воображении крылья. Мечтал взрастить новые, белоснежные, чистые. Он верил. До самого последнего дня.***
Что-то наподобие снежинок сыпется с неба. Серое, раннее, утреннее, оно предзнаменует начало нового пасмурного дня. Дженсен задумчиво наблюдает за тем, как рассыпаются снежинки, едва касаясь пальцев. Разве они не должны таять, оседая на теплой руке? Вместо этого они разбиваются вдребезги на тысячи мельчайших крупинок и продолжают свой полёт на землю. Конечно, ведь это и не снежинки вовсе — Дженсену снится пепел. Поднимая к небу глаза, он просыпается. Палата, в которой он очнулся, слепит белизной отвыкшие от света глаза. Дженсену требуется некоторое время для того, чтобы зрение пришло в относительную норму и ему удалось хоть что-нибудь более-менее отчётливо разглядеть. Белый потолок. «Господи, почему всё всегда белое?!» Дженсен глубоко и тяжело вздыхает, снова закрывает глаза и отворачивается. Теперь он дышит самостоятельно. О том, что когда-то давно (а может быть и не очень) он делать этого не мог, вскоре напомнит ему тянущийся через всё горло, грубый, уродливый рубец. И как напоминание будет терзать несчастную душу всю оставшуюся жизнь. Спустя несколько минут после его пробуждения, во время дежурного обхода в палату входит врач. Шелли Маккой — молодая темнокожая девушка невысокого роста и очень тощая. Но, возможно, тощей она кажется Дженсену в силу его нарушенного восприятия, так как, постепенно приближаясь, девушка перестаёт выглядеть в его глазах сучковатой палкой, а наоборот, привлекает внимание стройной фигуркой и милым личиком. Несколько секунд она мнётся, завидев бодрствующего Дженсена, и думает, что ошиблась этажом… Но конечно же нет, она не ошиблась. Улыбается, подлетает к изголовью беззвучно, как привидение и больше ни чем не выдаёт своего удивления и радости. Шелли моментально принимается изучать состояние «воскресшего», то и дело поглядывая на показатели экранов мониторов, коих в палате оказалось бессчётное множество. Безжалостный свет фонарика пронзает и без того уставшую сетчатку глаз. Дженсен, решив, что она вот-вот просветит его насквозь, недовольно кривится и отворачивает голову. — Моё имя — Шелли Маккой, — лепечет девушка намеренно тихо. Дженсену приходится напрягаться, чтобы расслышать её бормотание, — Вы находитесь в больнице «Сант-Айз» в Нью-Йорке. И сейчас… — Снег… — Он не даёт ей договорить, уставившись в окно и слегка щурясь. Первое, что произносит Дженсен после пробуждения, приводит докторшу в неописуемый восторг. Потому что она и не надеялась, что дар речи вернётся к нему после перенесённого ожога. Никто не надеялся, кроме, разве что, Джареда. — Декабрь. 15 декабря. Пять месяцев прошло после…, — Шелли запинается и, что-то пролепетав в аппарат внутренней связи, снова обращается к Дженсену, — … того, как вы попали к нам. Простите. — Его встревоженный взгляд слегка озадачивает неопытную докторшу. Медперсоналу запрещается пугать «воскресших» пациентов новостями, которые могут повергнуть их в шок, вызвав ещё большие осложнения. «Вы пролежали в коме двадцать лет», «Вы на искусственном жизнеобеспечении», «Вся ваша семья погибла, и дом ваш сгорел». В исключительных случаях лгать разрешается. И сейчас этот исключительный случай смотрит сквозь бездну своими уставшими, но красивущими глазами прямо в душу и ждёт. Очевидно, что он ни о чём не догадывается, думает Шелли, и без сомнения оказывается права. Дженсен действительно ничего не помнит. Он замечает во взгляде докторши вполне оправданную тревогу и полагает, что с ответами можно подождать. Откровенно сказать, правды он и сам страшится. И ещё не знает, что она уже давно сломала ему душу. Давно расколола на части разум, не оставив ни единого шанса на восстановление.***
Всю свою жизнь Джаред Падалеки полноправно считает себя относительно счастливым человеком. Как бы парадоксально это не звучало. В свои двадцать четыре года он абсолютно зелен и не обтёсан. Питается кофеином и сигаретами, не имеет длительных отношений с противоположным полом. Честно говоря, он вообще не имеет с ним отношений, предпочитая мужчин. Да… Джаред такой. Несмотря на отсутствие личной жизни и абсолютное нежелание ею обзавестись, он целиком и полностью отдаёт себя мыслям о человеке, образ которого месяцами кропотливо выстраивал в собственном воображении. Это происходило неосознанно, непроизвольно и постоянно. И постепенно превратилось в образ жизни. Наконец отключив телефон, шокированный Падалеки попробовал вернуться в реальность. «Твой друг очнулся» — новость, которая колокольным звоном отдаваясь в голове, практически полностью парализовала сознание. Каждый божий день и каждый раз контактируя с очередной «жертвой допроса», Джаред жаждал услышать именно эти слова. Несколько минут он бродит по комнате, обдумывая дальнейший план действий. Ничего вразумительного в голову не приходит. Он только чувствует, что должен находиться сейчас не здесь — в другом месте. Рядом. Даже если бы время для посещений вышло, даже если бы нужно было пересечь полматерика, даже если бы планета остановилась. Чёртова магия, словно средневековое мифическое существо манит его в свою пучину, и сопротивляться ей абсолютно бессмысленно. Привычно ступая к лифту через просторный холл и регистратуру, Джаред спотыкается глазами о любую мелочь, на которую раньше отстранённый и зацикленный взгляд не обратил бы и малейшего внимания. Робкое личико Маккой приветливо улыбается, седовласый доктор Брэдли, своим загадочным выражением лица напоминающий Гендальфа, больше не пытается остановить двухметровое стихийное бедствие, широкими шагами надвигающееся прямо на него. Странное ощущение закрадывается под кожу: Джареду кажется, что всех этих людей он видит впервые в жизни. — Думаю, вы понимаете, мистер Падалеки: он не может вас помнить. Будьте осторожны. Не затрагивайте острых тем. — Дряблая старческая ладонь заползла на плечо Джареда, вселив немного уверенности. Несколько месяцев Джаред готовил себя к встрече, был одержим ею. Иногда, лёжа ночью в постели, он репетировал. И сейчас таким далёким и бессмысленным кажется ему это всё, когда за спиной плавно закрывается дверь в палату, а между ним и Дженсеном остаётся только одинокий равномерный сигнал кардиомонитора. Больше не будет проклятой тягучей неизвестности, бессонных, наполненных кошмарами ночей, несбыточных иллюзий. Дженсен. Он как рассветное Солнце. Спящий, как смерть бледный, но от этого не менее прекрасный. Рассветный. Когда чувствует прикосновение чужой ладони к запястью, слабо поднимает ресницы, вероятно ожидая увидеть медсестру, поправляющую измеритель пульса или капельницу, но к своему удивлению видит Джареда, а к ещё большему — узнаёт его: — Джаред, — еле слышно произносит он. В ответ — лишь немое оцепенение. Падалеки одёргивает руку слишком резко, даже брезгливо. «Этого быть не может!», мигом проносится в голове, мир искажается до неузнаваемости и переворачивается в его глазах на сто восемьдесят градусов. — Прости… Привет. Извини… — затараторил Джаред, не сразу осознав, насколько могут показаться глупыми его слова. Вовремя умолкает и опускается в кресло у изголовья. Заготовленные про запас фразы моментально из памяти выветриваются. Потрать Джаред хоть полжизни на репетицию этой встречи, исход был бы один и тот же: вытянувшееся от удивления чудаковатое лицо, загнанный взгляд и слегка дёргающиеся брови. Момент с душещипательным знакомством слишком быстро перерос в стадию неловкого молчания. Джаред действительно не знает, с чего нужно начать. Ни в коем случае нельзя выпытывать у Дженсена, откуда у него это знание. По крайней мере сейчас. — Как ты себя чувствуешь, Дженсен? — начинает он. Вопрос, ответ на который и так очевиден, Джаред всё же решает озвучить и внезапно осознаёт, что впервые называет это имя, глядя в глаза его носителю. Мурашки пробегают по спине, Падалеки тщетно пытается унять свой рыщущий взгляд, который вопреки любым усилиям ползёт к красивым зеленым глазам собеседника. Дженсен молчит. Отчего-то начинает ужасно нервничать: на лбу и висках появляется испарина, а дыхание становится шумным и учащённым. Протерев глаза тыльной стороной ладони, начинает беспокойно ёрзать и озираться вокруг, как если бы он очутился здесь секунду назад. — Где я? — неожиданно выпаливает он. Джаред невольно вздрагивает, чувствуя табун мурашек на своих руках и спине. — Всё в порядке, Дженсен, ты в нью-йоркской больнице, — как можно мягче произносит Джаред, но в голосе его отчётливо слышится волнение, он напуган внезапным провалом, хоть и вполне осознаёт, что таковые имеют право на существование. — В Нью-Йорке? Что? — Дженсен чрезмерно напряжён,— кто вы? — голос его дрожит, и к ужасу Джареда, взгляд абсолютно не фальшивит, Дженсен действительно ошеломлён, и вопросом своим окончательно загоняет Джареда в тупик. Тот бессилен дать какое бы то ни было объяснение элементарному вопросу, но медленно поднимается и теперь читает неподдельный детский страх в глазах Дженсена. Какого чёрта происходит? — Эй, тебе нехорошо? Я позову доктора, — метнув взгляд на экран с участившимися зигзагами, Джаред взлетает со своего места. Лицо Дженсена становится настолько чужим и отстранённым, что кажется, будто в парня вселился бес. — Врача сюда! Срочно!!! — заорал Джаред, высунув за дверь голову. Дженсена начинает атаковать крупная дрожь, все приборы взбесились, сигнализируя об опасности. Нельзя позволить ему случайно навредить себе, поэтому Джаред пытается удержать его руки, силой прижимая их к кровати, но тут внезапно происходит сразу несколько вещей. Полностью дезориентированный и невменяемый взгляд постепенно приобретает ясность, Дженсен впивается в предплечья Джареда хваткой мертвеца, тот непроизвольно склоняется над ним и пытается разобрать путаницу из слов, среди которых снова слышит собственное имя. А дальше всё будто в тумане. Кто-то пытается отскрести его руки от Дженсеновых, кто-то душит, или попросту пытается вышвырнуть из палаты. — Выведите его! Сейчас же! — голос незнакомый, да и владелец его — не особо. Когда дверь с грохотом захлопнулась, Джаред вздрогнул, стараясь привести в порядок мысли, разбросанные по всей голове, как осколки снаряда. Что, чёрт побери, только что было? Твою мать, Дженсен! Он грюкнул со всей дури кулаком в стену, оставив в ней чуть заметную вмятину и пару ссадин на костяшках руки. — Умоляю, док, скажите, что с ним всё будет в порядке! — взмолился Джаред, хватая доктора Брэдли за руку, когда спустя вечность тот вышел, наконец, из палаты. — Ещё рано делать какие-либо выводы, Джаред. Наверняка могу сказать лишь одно: подобные потрясения не проходят бесследно, — и умолкает на несколько секунд, будто давая Джареду время на то чтобы осмыслить услышанное. Затем продолжает до безобразия будничным тоном: — Сейчас Дженсен стабилен. Завтра его переведут в интенсивную терапию, где он будет находиться под круглосуточным наблюдением следующие несколько дней. Вот координаты. — Доктор сунул листок с записью в руку Джареду, и хлопнув его по плечу, направился восвояси. Пару минут Падалеки делает вид, что внимательно изучает записи. Буквы мельтешат перед глазами как мелкие противные насекомые. В них нет абсолютно никакого смысла. Этаж, крыло, название отделения и вроде цифра «5», а может быть «3»… В следующую минуту беспрерывного сверления Джаред поднимает глаза и видит, что каким-то немыслимым образом оказался в холле больницы, и понимает, что преодолел четыре пролёта пешком на полном автопилоте. Даже не замечает летящую навстречу женщину и как по неосторожности едва не сбивает её с ног, зацепив тяжеленной дверью-вертушкой, забывает извиниться и уже не слышит летящее в спину множество приглушённых ругательств. Но Джаред чувствует. До сих пор ощущает плотно сжатые тёплые пальцы на своих руках, дрожь, прерывистое дыхание, взгляд, шёпот… Губы, Господи, насколько же они прекрасны. Джаред ещё не знает, как жизненно необходим Дженсену. А Дженсену просто чуть-чуть не хватило времени, чтобы и самому это понять. Сейчас ощущение необходимости причиняет почти физическую боль где-то в области сердца и Джареду приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы попробовать унять её. Или, может быть, усыпить на время.