Не все геи — пидоры

      Лен никогда не искал по-настоящему Острых Ощущений, и такой интерес казался ему странным.       Он считал, что жизнь — это равномерный, наполненный обстоятельностью процесс, который подхватывает человека в момент рождения и отпускает в день смерти. Жизнь не обязана развлекать и уж тем более создавать какие-то судьбы и зодиаки. Не обязана удивлять и делать подарки. Тех же, кто с этим не согласен, всегда будет терзать чувство неудовлетворённости и надуманное беспокойство. Вот, например, как Елисея в данный конкретный момент нарезающего энный полукруг рядом с его постелью.       Вопрос на повестке ночи: чего ему, суетливому, не спалось дома, в привычной обстановке, далёкой от спонтанного перепихона с кем-то там из другого мира? Ответ один — надо Острых Ощущений. Дозу. И вообще один раз не пидарас, даже если раз второй, а не первый.       — Хьюстон, у нас проблемы, — веселился Лен, расположившийся на одеяле в позе Алладина и с наслаждением вбирающий флюиды чужой тревоги, как летучая мышь — микроволны.       — Погоди, мне надо подготовиться, — пробормотал Елисей, круто разворачиваясь в обратную сторону. Его маятниковые движения могли порядком утомить, если бы Лен не был в хорошем расположении духа и не ждал от дебилёнка как минимум отличного представления.       — К данному событию мужчин готовят обычно так, — старательно сдерживая смех, Лен продемонстрировал тюбик смазки для анального секса. — Мажут жопу и…       — Так! — Елисей прекратил мельтешить, но весь порозовел, даже в рассеянно-тёплом свете торшера. — Давай как-то последовательно, а?! Постепенно!       — Можно, конечно, сначала намазать пальцы… — с бесстрастной жесткостью продолжил Лен и зловеще откупорил крышечку, — но потом всё равно придётся мазать жопу…       — Ты издеваешься надо мной, что ли?! — взвыл Елисей.       — Но если ещё обстоятельнее, то иногда подопытному делают клизму. Но на это требуется время, поэтому проще пропустить данный этап и понадеяться на свой здоровый организм.       — Не хочу я обстоятельнее!       Лен сжалился и отложил тюбик подальше. Елисей, похоже, вознамерился перебрать все оттенки красного, и с ним следовало что-то сделать. Да хотя бы успокоить.       Вздохнув, он приглашающе протянул ладонь.       — Просто иди сюда. Я не кусаюсь.       После недолгого приступа внутренней борьбы, Елисей опасливо поставил колено на край кровати. Выглядел он так, будто завис как минимум над бездной каньона, готовый вот-вот совершить прыжок.       Долго мусолить этап преодоления Лен не собирался, хотя его, несомненно, забавляло происходящее. Но он почувствовал — Елисей, как всякий новичок, ждал его действий. Может быть, он думал, что обязательно сделает что-то не так. Или оскорбит, например.       Поэтому, не оставив больше времени на бестолковые размышления, Лен ухватил его за локоть и плавно завалил рядом. Получилось не агрессивное нападение, а вполне себе щадящий приём постельной возни. Безобидный и показывающий — нет тут ничего страшного.       Елисей от данного пируэта немедленно потерялся. Задышал часто, испуганно, поверхностно, и эта реакция была интересной — Лен успел привыкнуть к тому, что парни сами тянутся ему навстречу без всякого смущения. Этого дурня хотелось как-то по-другому. Без сахарного кокетства. Без фальши. Без наигранной нежности. Хотелось — раздвинуть крепкие ноги, огладить ямочку под коленом, укусить в шею, промять мышцы плеч, подавить любое сопротивление. Хотелось — взять, в самом правильном смысле этого слова.       Но Лен не собирался ломать несчастному психику. Захочет — ради бога. Если нет, так пусть валит и живёт дальше своей неспокойной натуральной жизнью.       — Теперь… — заговорил Елисей, с трудом восстановив дыхание, — теперь рядом лежит соблазнительная блондинка в футболке и ждёт непонятно чего?       — Примерно.       — Ты терпеливый.       Собравшись с духом, Елисей аккуратно погладил бедро Лена сквозь тёплую ткань штанов. Сглотнул, чуть пододвинувшись, бросил напряжённый взгляд из-под чёлки. Конечно, он не был возбуждён в сексуальном плане — Лен сразу подмечал такие вещи, но это было возбуждение иного рода. Исследовательское, незамутнённое похотью и страстью. Тоже в какой-то степени приятное.       — У тебя там… э… выпуклость, — дипломатично заметил Елисей.       — Знаешь ли, мой организм ничем особо от твоего не отличается. Даже щупалец нет, честно, — усмехнулся Лен, откидываясь на спину и укладываясь поудобнее. Чисто эстетически Елисей не мог не получить удовольствия от созерцания — регулярные походы в спортзал давно сделали из его тела отличное зрелище.       Удивительно, но на том Елисей не успокоился. Он аккуратно положил руку Лену на грудь, провёл вниз примерно до пупка и тут же убрал. Как котёнок, которому подарили неведомую штуковину и который понятия не имеет, как с ней играть.       — Ужас?       — Не ужас, — буркнул Елисей. — Но моё сердце так бьётся…       — Похоже, план не работает. Тоже мне, борец со страхом.       Елисея подколка задела. Он закусил губу, вдруг подскочил, перекинул ногу и откровенно уселся Валентину на бёдра. И в завершение демонстративной сексуальной атаки яростно стащил с себя футболку.       Лен аж присвистнул, укладывая ладони на сильных, тренированных ногах.       — Вот это я понимаю — серьёзный настрой.       Так как на том идеи Елисея иссякли, Лен взял представление в свои руки. В буквальном смысле — скользнул вверх, с удовольствием проминая пальцами каждый сантиметр красивого горячего тела и обводя большими пальцами соблазнительные ямки на животе. Дебилёнок от такой простой, на первый взгляд, ласки сжался, словно от холода.       — Не бойся, — мягко сказал Лен. — Я не сделаю тебе ничего плохого.       — В прошлый раз чуть руку не сломал, — попытался пошутить Елисей. Ощутимый бугорок вблизи задницы явно выводил его из равновесия, но важнее было разобраться. Здесь и сейчас.       — В прошлый раз ты не хотел подыгрывать, — в тон ответил Лен. — Если бы не это, одним неврозом ты бы не отделался.       — Угу…       — Так… смотри. Я убираю руки.       Лен отпустил его и расслабленно разлёгся на кровати.       — Совсем не опасный гей, — добавил он. — Немного взбудораженный, но не опасный. Успокоился?       Елисей медленно выдохнул. И заулыбался самой очаровательной из улыбок. Она была как внезапная радуга — искренняя, светлая, совершенно обезоруживающая.       — Ты клёвый, знаешь?       Лен рассмеялся.       — Уже очарован? Чует моё сердце, ничем хорошим это не кончится.       — Я решил. Последнее, — собравшись с духом, выпалил Елисей, — что я сделаю на сегодня, это поцелуй. Приготовься.       — Приготовьтесь, через два километра поворот налево…       Нервы не выдержали. Запрокинув голову, Елисей расхохотался в голос, сполз с бёдер Валентина и картофельным мешком свалился рядом. Успокоиться он не мог минуты три.       А потом, перехватив короткий спокойный взгляд, слегка приподнялся, подполз поближе и задержал дыхание. Лен наблюдал за ним из-под полуопущенных ресниц, не мешая и не прерывая. Невесомое касание улыбающихся губ на своих он перехватил с неожиданным азартом — равнодушие было сломано.       Осторожно, стараясь не давить, он запустил руку в мягкие влажные волосы и чуть-чуть углубил поцелуй. Елисей неуверенно подхватил, раскрыл губы, бегло тронул язык. Почувствовав, что теряет контроль, резко отстранился.       На том успокоился и вытянулся рядом, будто измученный жарой пёс. Немного так полежав, он залез под одеяло. Лен ничего не сказал, не помешал, да и гнать гостя из хаты не собирался. Он думал.       Выходит, и вправду мог влюбиться? В такого, как Елисей, — непосредственного, нежного, открытого и порывистого. Вот, что ему нужно? Вот, что может его удержать, замедлить пульс жизни?       Стало почему-то тоскливо. Душа отозвалась болезненной дрожью — ну нашёл же, нашёл. Люби теперь сколько хочешь. Издалека.       — Извини. И спасибо тебе, блин… — пробубнил Елисей, пряча лицо где-то в подушке, из-за чего слова разобрать было непросто.       — Не за что, — отозвался Лен, отворачиваясь.       Кажется, эта история аукнется ему куда более серьёзными проблемами, чем он мог себе представить.       Елисей подскочил рано, но Валентина в постели не обнаружил. Удивился — как он вообще не почувствовал его пробуждения? Дома он реагировал на каждый мельчайший шорох.       Протерев глаза и сладко потянувшись, Елисей двинулся на голос. Сперва показалось, что Лен смотрел видосики, но ближе к повороту на кухню стало ясно, что он говорил по телефону. В такую-то рань…       Его слова были нейтральными, но Елисей почему-то вспомнил «кричи», ставшее для него своеобразным триггером. Сейчас трудно было представить, что той ночью, в клубе, руку ему заламывал этот же человек. Конечно, он повёл себя жестоко, чтобы помочь, и всё же…       «Кричи».       — Я же сказал, надо обговорить условия аренды, — тон голоса Лена был неживой и холодный, повелительный. — Это помещение зарегистрировано как склад. Чего? С какой стати?       Решив пока не отсвечивать, Елисей отправился отлить. Чувствовал он себя отлично. На удивление — такая странная терапия помогла… только вот теперь он думал не о клубном кошмаре, а о вполне безобидном совместном времяпровождении…       …в доме и постели гея.       Впрочем, он и раньше не мог похвастаться стабильностью в личной жизни. По-настоящему он был влюблён только в опасность, а потому просто не мог уделять девушкам столько внимания, сколько они требовали, едва почувствовав, что нравятся ему. Кроме того, романтичное дерьмо в духе конфетки-мишки-шоколадки он недолюбливал с детства благодаря Руслану, который лет с десяти считал День Святого Валентина праздником для буйных, а цветочные букеты называл растительными трупами. На правах старшего брата Руслан сыпал ему в душу дозы здорового скепсиса, стоило лишь подумать, что вот она — лучшая и красивейшая, единственная. Нет, он не был против отношений, не ревновал в каком-то там своём, братском смысле, а просто недолюбливал одержимость чем-либо. Одинаково сильно — религию, любовь, карьеризм, фанатизм и прочие жаркие стремления. Стоило Елисею воспламениться сердцем и душой, он поливал его из холодного душа — очнись и открой глаза. Она тебя не достойна. Она — гулящая. Она — безответственная. И так далее. Самым неприятным был момент столкновения с реальностью, потому что на его веку Руся ни разу не ошибался.       Интересно, что бы он сказал о Валентине?       Мозг Елисея, пока туловище натягивало футболку и впихивало ноги в джинсы, легко накидал обычный разговор с братом:       «Этот чувак никогда тебя не поймёт», — ровный голос воображаемого Руси рубил, как топор, заточенный до толщины человеческого волоска. — «Вам даже друзьями не стать, потому что вы из разных миров. Не ведись на чушь о половинках и родственных душах, она придумана для склеивания того, что распадётся при первой же возможности. Люди должны быть похожи. Хотя бы ориентацией. Помнишь инь-ян? Чёрное и белое — это лишь цвета. Форма, общность, суть у этих субстанций одинаковая. А вы двое — как монограмма анархии и знак операционной системы. Попробуй, объедини».       — Сука, — в сердцах выпалил Елисей, осознавая, что даже «подсознательный» Руся прав. Нет, он не собирался отказываться от своих принципов и идти на поводу у сиюминутной симпатии, но ведь…       — Уж не я ли? — голос Лена выдернул из мыслей и хлестанул по нервам.       — Не-а, — неловко улыбнулся Елисей. Он понятия не имел, как должен вести себя теперь.       — Короче, и тебе доброе утро, — непринуждённо улыбнулся Лен. — Как насчёт завтрака? Или ты очень торопишься на какой-нибудь «мотокросс»?       — Я не гонщик, я велосипедист. Фристайлер. И ещё скейтер.       Лен выглядел не очень-то разбирающимся во «всех этих ваших экстримах», но его тёмные глаза загорелись неподдельным интересом.       — Кстати, ты ведь ещё и фотограф? Какого уровня?       — За уверенного любителя сойду.       — Можешь показать свои работы?       Елисей вытащил из кармана мобильный телефон, около минуты листал галерею. Немного смущаясь, показал один из своих любимых кадров.       На фото была девушка на скейтборде. Она зависла в наивысшей точке прыжка, яркие красные волосы «летели» над головой. Улыбка на лице была жизнерадостная и тёплая. От кадра веяло жизнью и любовью к своему делу, откуда-то с заднего городского фона пробивался солнечный луч. Внизу нейтральным дизайнерским шрифтом виднелось непримечательное «Врублёвский».       — Вау. Очень неплохо. Врублёвский — это псевдоним?       Елисей мотнул головой.       — Нет, моя настоящая фамилия. Там… в общем, листни дальше. Ещё парочка есть хороших.       Уже не на шутку заинтересовавшись, Лен скользнул пальцем по экрану. На следующем фото застыли разлетающиеся голуби. Сверху на них лилось холодное голубое небо. Виднелся край капюшона и вытянутая рука кого-то, якобы пытающегося поймать ускользающих птиц. В целом, фото было непринуждённое, но что-то в композиции кадра моментально цепляло.       На последнем фото был парень, угоняющий на велосипеде куда-то в зелёные кущи дворов. И снова та же тягуче-мягкая атмосфера, томные голубые тени, любовный захват движения, чёткость лишь там, где она необходима. Лен поднял глаза, до глубины души поражённый увиденным.       Елисей успел откусить ноготь и теперь разглядывал царапучий краешек с досадой.       Кто бы мог подумать, что такой обалдуй может делать подобные снимки?       — Ты пробовал снимать статику?       — Ну да… нам разные задания дают. Просто статика — это не моё. Не люблю.       — А если я тебе денег предложу?       Елисей забыл про ноготь и уставился непонимающе.       — Денег?       — Ага.       — За что?       — За снимки, дубина, за снимки. Мне нужны фотографии квартир. Хорошие, свежие, атмосферные, чтобы их немедленно хотелось приобрести. Но это настоящий вызов. Статика. Полнейшая.       — Сложно, — протянул Елисей, тем не менее, донельзя довольный тем, что Лену понравились его работы. Очевидно, в своей любимой стезе он не был уверен в том, что делает что-то по-настоящему качественное. — Но я могу попробовать. Ради интереса, бесплатно…       — Давай так, если снимки получатся хорошие, я их куплю.       — Хорошо.       — Что ж… обменяемся телефонами и пойдём завтракать.       Лен приготовил лёгкий овощной суп, неожиданно вкусный по меркам Елисея, считающего, что такая еда — только для худеющих баб. Но с гренками, пармезаном и соусом супчик оказался очень даже съедобным.       Лен выглядел как-то по-другому. Вчера он был мягким, загадочным, а теперь снова источал уверенность и играл удобную роль. Роль независимого, занятого, всегда немного раздражённого гея, ага.       — Ты доволен? — спросил он вдруг, присосавшись к сигарете и уставившись в окно на сонливый двор.       — Ну… я бы это так не назвал. Я тебя обидел?       — После того, что я наслушался за свою жизнь, Елисей, твои детские шалости мне по барабану. Секс мне не нужен, этого предостаточно, а знакомство — приятное дополнение, но и в этом я особо не нуждался.       — Тогда всё-таки зачем ты согласился? — Елисей даже не злился, хотя и с трудом прожёвывал слова. Просто он уже не верил в этот демонстративный холод, не после того, как Лен улыбался вчера. Он мог бы, наверное, снять с него это состояние, как накидку, пробраться к чувствительному нутру, если бы захотел. К душе человека, который запросто спас незнакомого парнишку, распознав искренний страх. Который пришёл на помощь и во второй раз, несмотря ни на что.       Но нужно ли?       — Просто так, — пожал плечами Лен, выдыхая горький дым. — Многовато людей заблуждается, считая, что у всего есть цель. Коль ты кому-то помог, значит, ради чувства собственной важности. Коль не помог — значит, ради своей сохранности. Только вот люди делают сотни бессмысленных вещей каждую секунду. Взять хотя бы, что жизнь сама по себе бессмысленна.       — Сейчас у меня такое чувство, словно ты кричишь о помощи, — почти шёпотом сказал Елисей и заработал скептический взгляд. — Можешь отрицать, но я чувствую. Что с тобой не так?       — Это с тобой что-то не так, идиот, — отмахнулся Лен, загасив сигарету. — Я на фоне — просто образец разумности.       — Ага. Бессмысленной разумности, — Елисей заулыбался, и почему-то Лен тоже, хотя и был явно недоволен направленностью разговора.       — Вот бы сейчас нравоучений от адреналинового торчка, — скривился он.       — Это не нравоучения, а вопросы. Я спрашиваю, а ты уносишься от ответов, как Руся от влюблённых девчонок. А он стремительный.       — Умно. Судя по всему, братец у тебя отпад. Мне он уже нравится.       В этом не было ничего. Никакой конкретики, никакой определённости — Лен знать не знал, о ком говорил, Руслану подобное тоже даром не сдалось, но что-то вдруг дёрнуло Елисея за сердечную мышцу и осело раздражением на нервах.       Елисей не был наивным идиотом, чтобы не распознать собственное негодование — сам факт его наличия удивил. Типа… «какого чёрта он симпатизирует моему брату, когда есть я, вот он я, туточки, весь хороший, красивый и вообще голубая мечта».       Мда-а-а-а.       Елисей называл эту стадию «интересность». Правда, всегда, при любых обстоятельствах, лишь по направлению к девушкам. И только к ним.       А вот теперь напротив стоял Валентин. Весь, как и в ту ночь, ершистый, с цепким взглядом, неодобрительно поджатыми губами. Он рассуждал так гладко, что не прикопаешься, умел пошутить на злобу дня, умел смягчаться там, где нужно, и черстветь по необходимости.       И он же — остро нуждался в чём-то, что Елисей неосознанно раздаривал всем вокруг.       Он вызвал «интересность». Нешуточную. И какую-то… больную, что ли?       — Тебя до дома довезти? — спросил Лен, видя, что Елисей больше не собирается спорить о легкомысленных вещах.       — Если не трудно.       — Нет. Я как раз собирался в офис, по дороге закину.       На этот раз Елисей назвал свой настоящий адрес.       В машине Лен смягчился. Он щурился от солнца, словно ленивый кот, и ехал медленно, наслаждаясь и без спешки. За окном ползла какая-то роскошная улица, вся из себя — бутик на бутике и один огромный ресторан на целый дом.       — Надеюсь, ты всё же разобрался со своей проблемой. Если опять увижу в клубе, зуб даю, расстанешься с девственностью.       Елисей покусал губу.       — А вдруг я сам на кого-нибудь наброшусь? — внезапно возмутился он.       — Ты же натурал, не так ли?       — Сам же говорил, что не совсем, если уж мне в голову приходят такие мысли.       — Тогда носи с собой презервативы. Это первое и основное правило.       — Какие ещё правила я должен знать?       — Многовато любопытствуешь для человека, который больше в клубе не появится.       — Даже если… я же «приятное дополнение». Какая разница, приду я туда снова или нет?       Лен покосился со странным, неясным выражением. В солнечных лучах глаза были тёплые, тёмно-карие, а волосы — едкие, отбликивающие красным. Елисей вдруг подумал, что он и правда приятный. Наверное, по меркам гомо прямо-таки сладкий кусочек вкусного торта.       — Лучше бы ты не играл с этим огнём, Елисей, — серьёзно сказал он. — Он имеет свойство за считанные дни сжигать жизнь дотла. Моргнуть не успеешь — вот ты уже качаешь гей-порно, а потом влюбляешься в лучшего друга… и мир уже совсем не такой, каким был раньше.       Машина остановилась. Елисей увидел в окне свой подъезд и вздохнул.       — И всё же я попробую сам разобраться со своей жизнью, — он протянул руку для рукопожатия. — Но спасибо за участие.       Лен сжал крепкую, красивую ладонь и не смог удержаться от мимолётной нежности. Когда убирал — провёл кончиками пальцев по коже.       — Не за что. Когда появится необходимость, я свяжусь с тобой по поводу фотографий. Всё, вали.       — Досвидулечки.       Елисей выпрыгнул из машины. Пока Лен разворачивал свою хамелеоновую красотку к выезду из двора, возникло дежавю — даже чувства какие-то похожие…       Только на ладони щекотка, в голове сумбур, в душе предчувствие беды. В мобильнике — новый контакт.       Не играй с огнём, значит…       Знал бы он, что эти слова значат для адреналинового торчка только одно.       Попробуй. Это. Немедленно.