Не все геи — пидоры

      — Твой брат вообще что-нибудь любит?       Елисей вздохнул и растерянно почесал затылок.       Кирилл бил рекорд. Конечно, до его настойчивости барду-песеннику было, как до Эльбруса, но всё же. Шёл второй месяц бесперспективной атаки на Руслана, а энтузиазм не сошёл на нет, несмотря на посылы, периодический игнор, обещание жестокой расправы и выплеснутый на голову квас. У Елисея начало закрадываться подозрение, что всё неспроста — может, Кирилл поспорил на крупную сумму, что вотрётся к Врублеру в доверие? Или готовит дипломную работу о способах лечения аутизма.       Само собой, за Русю переживать не стоило. Он, как подвальная крыса, всегда выкручивался из любого странного дерьма, ещё и заворачивая всем недоброжелателям мозг в причудливый вензель, но Елисей всё равно начинал волноваться.       Сегодня Кирилл тусовался в подъезде на лестнице, неподалёку от их квартиры. Сидел и жрал куриный доширак. Немного сонный, в лёгкой чёрной куртке и, как обычно, обвешанный кулонами. Слава яйцам, без гитары.       — Зачем тебе? — с подозрением спросил Елисей. — Если ты собираешься вредить моему брату…       — Не-не, стоп, — перебил Кирилл. — Я не сделаю ему ничего плохого.       Странная у него была внешность. Вроде бы нормальный пацан, приятный даже, но при этом мутный, как небезызвестный омут, в котором затаилась семейка опаснейших чертей. Тем не менее по краю омута цвели ромашки и одуванчики, а в самый его центр вёл деревянный пирс. И на пирсе сидел рогатый. С ромашкой. Хлопал длинными ресницами, обрамляющими чёрные страшные глаза, и мурчал своё «любит-не-любит»...       Жуть, короче.       — Что тебе нужно?       Кирилл всосал порцию лапши, торопливо прожевал, повертел пластиковую вилочку в окольцованных пальцах.       — Раньше я думал, что он слипшийся гондон, который получает образование ради галочки и всех бесит просто из принципа. Но благодаря ему я избежал крупных неприятностей.       Очень похоже на Руслана — быть шпаргалкой, которая ничего не просит и не хочет за свою помощь. Елисей знал, что у брата очень редко возникает желание вмешаться в чьи-то дела, но если уж возникает, то проблема будет решена. Любым путём. Но вот кому достанется снисхождение — чистейшей воды рандом.       Видимо, однажды случилось так, что рандом выбрал Кирилла.       — Ты должен понять, что он помог не из-за симпатии. Иногда он так поступает просто потому, что хочет. Причина не в тебе.       — Я знаю, — Кирилл сюпнул бульоном.       — Откуда ты добыл кипяток?       — Бабушка этажом выше налила. Ей мои песни понравились.       Елисей рассмеялся. Чем дальше, тем веселее.       — Ладно, я понял, почему ты к нему пристал. Но чего ты хочешь?       — Общаться. Может, дружить.       — Ничего не получится. Он мизантроп или около того. Людей терпеть не может.       — Зачем тогда пошёл на психолога?       А вот над этим Елисей и сам давно ломал голову. Вот он банально любил фотографировать и со временем обнаружил, что увлекается всё сильнее, а народ доверяет ему камеры. Решил, что стоит попробовать. И адреналин вмешался, подкинув мечту — снимать из горячих точек. Чем не дело всей жизни?       А Руслан? Руслан терпеть не мог людей и их проблемы, но щёлкал их, как орешки, по одним только глазам и лицам. Какие-то цепочки в его голове строились ровными рядами и рисовали выводы, раз за разом, неизменно верные. Его неимоверно бесили попытки переть против честности, раздражала беспомощность. И при этом он решил, что хочет помогать. Для Елисея это была величайшая загадка, поинтереснее тайны происхождения египетских пирамид.       — Думаю… это что-то вроде склонности. Руслан на самом деле ни к чему и ни к кому не привязывается, он по жизни такой. Но он разбирается в людях и быстро… выводит на путь правды.       — Он станет либо гением, либо изгоем. Либо изгоем-гением, — сказал Кирилл. — И я хочу понять.       — Ладно, твоя взяла. Но учти, что я никому не позволю его использовать, — угрожающе добавил Елисей.       — Успокойся, я не такой, — усмехнулся Кирилл, смахивая фиолетовую чёлку с глаз. — Так есть что-то, что он любит? Хоть что-то?       — Конфеты, — ляпнул расслабившийся Елисей. Сразу пожалел, но было поздно — информация уже намоталась на невидимый ус Кирилла, кажется, шокировав несчастного до глубины души.       Деваться было некуда. И Елисей постановил: коль ему всё равно пиздец, легче сдать всю кухню с потрохами:       — Шоколадные конфеты. «Ласточку» особенно. Только «Раффаэлло» не додумайся купить, всю коробку в жопу затолкает и чем-нибудь заткнёт, чтобы не высыпалось.       Кирилл заржал в голос.       — Учту. Спасибо.       И, вскочив на ноги, побрёл вниз по лестнице. Как только он скрылся из виду, Елисей набрал Мишаню.       — Ня?       — Друг, кажется, мне нужно политическое убежище. Можно я у тебя переночую перед гонкой?       — Да не вопрос. А чё случилось?       — Руся, — коротко выпалил Елисей, и Мишаня понятливо промолчал.       Даже подробностей не потребовал.       И всё же на гонку Валентин приехал.       Он сам долго не мог понять, нахрена ему это надо. Но по истечении двух дней так и не придумал причину отказаться. В конце концов, почему бы не взглянуть, что Елисей за существо такое, коль оно уже в душу пробралось и поселилось там на правах эталона? И да, пора перестать себя обманывать. Окружающих — это пожалуйста. А себя обманывать с каждым днём всё муторнее.       В клубе он не мог расслабиться, патрулируя территории, словно вышибала, — задник-танцпол-бар-задник. Искать кого-то ради перепиха не хотел, хотя путь то и дело преграждали всевозможные положительно настроенные персоны. Игорь умудрился даже убедить его попробовать вейп и всунул паритель в губы — настолько всё происходящее шло фоном.       Последний инцидент с гопотой расставил точки над «пиздец». Сплёвывая кровь в раковину, Лен обнаружил, что стал подозрительно смелым. Нехорошо так, адреналиново-наглым. Он и раньше не отличался адекватным поведением, но теперь как с цепи сорвался. И эту самую цепь за собой волочил, сбивая окружающих с ног.       Коль Елисей перекрыл ему кислород, от него уже не спрячешься. Не откопает настоящий, так достанет тот, что занозой засел внутри…       В общем, причины отказаться не нашлось.       Для собственного спокойствия Лен нарядился в максимально неузнаваемые тряпки, которые носил ещё в институте. В те времена у него был антистиль — дикая смесь всего, что только можно смешать. Некоторые вещи он оставил чисто из чувства ностальгии. Пригодились.       Отложив рубашки, Лен выбрал дурацкую серую футболку, красную толстовку с капюшоном, штаны в облипку. Из прежнего набора оставил только ботинки. Если встретят коллеги или знакомцы из клуба — глазам не поверят и перекрестятся.       В завершение образа на голову Валентин нацепил бейсболку, а на нос — антибликовые очки, чем и замаскировался окончательно.       Ехать до места проведения гонок пришлось полтора часа. На возвышенности, между плотного леса деревьев, стояли небольшие домики. Местечко это, как правило, снимали организации и семьи — свежим воздухом подышать и налакаться на очередной праздник. Ну иногда и велосипедное сообщество тоже вылезало на природу.       Елисея Лен заметил издалека. Он сидел на пеньке, чуть поодаль от небольшой компании, в обтягивающей спортивной одежде собирая взгляды всех мимо проходящих, как липучка — мелких мошек. Крепил наколенники.       — Чудесная погодка.       Услышав знакомый голос, он вздрогнул. Поднял голову, вдруг просиял. Улыбка была предвкушающей и довольной просто до неприличия.       — Ты приехал! Придётся постараться, чтобы не ударить в грязь лицом.       — А если бы не приехал, ты бы не старался, что ли?       Елисей чуть нахмурился и встал. Попробовал дотронуться, но Лен непринуждённо ушёл от касания.       — Что с губой?       — Ничего.       — Я с такими «ничего» после драк обычно ходил, — светлая мягкость моментально куда-то испарилась. Валентин попытался избавиться от чувства гибельного, щемящего тепла в груди — отвёл глаза, но не помогло. Интересно, какого чёрта он чувствует себя первоклассником, уличённым в воровстве жевачек? — Что случилось?       — Иногда гопники приезжают к клубу, чтобы побить морды. Я решаю и такие проблемы тоже.       — Сам, что ли? — Елисей так грамотно надавил на провис в «алиби», что Лен невольно заулыбался. При всей кажущейся простоте дебилёнок был очень внимательным.       — Нет, ублюдками занимаются охранники и вышибалы, которым мы платим. Просто этот раз был… неудачным.       Елисей продолжал хмуро его разглядывать. Он хотел что-то сказать, но то ли не мог подобрать слов, то ли просто сомневался. Зелёная роща позади великолепно подчёркивала его внешность и темнила обеспокоенные глаза, делая их ещё ярче.       Лен потрогал губу языком и вздохнул.       — Покажешь, что тут у вас и как?       — А… да. Конечно.       Они двинулись по узенькой тропинке мимо главного дома и домиков поменьше. Навстречу брели ребята в «сбруе» и гости, атмосфера стояла предпраздничная, шашлычно-увеселительная. Елисей повёл Валентина к трассе и по дороге упрямо молчал, что-то обдумывая, а потом внезапно взорвался:       — Поосторожнее никак?! Не ввязываться в драки, например?       — И это говоришь мне ты? Вот ты? — Лен мгновенно почувствовал себя уверенно, будто выход эмоций дал ему повод вскочить на коня. — Тут у вас вроде как неофициальная опасная гонка через полчаса или мне это приснилось?       — Риск должен быть оправдан, — кажется, эта фраза была у Елисея чуть ли не главным законом по жизни. — И я не вижу повода лезть в драку с гопниками, особенно когда под рукой есть обученные люди.       — Обычно у гопников к таким, как я, какие-то претензии, и это вполне повод, — фыркнул Лен. — Расслабься, а. Мне не нужна твоя забота.       — А полицию вызвать, нет? — колкость про заботу Елисей пропустил мимо ушей.       — Полиция уже давно не приезжает. Это же гей-клуб. Корабль пиратов в бухте адмирала. И я там капитан, йо-хо-хо.       — Капитан-весельчак, я погляжу, — Елисей остановился, когда понял, что начал зло топать и тем самым пачкать в земле кроссовки. Ему срочно надо было переключиться на что-то понятное, чтобы привести мысли в порядок. И повод нашёлся. — Вон… видишь, спуск откуда начинается? Где огорожено лентами? Это начало трассы. Можно наблюдать отсюда, а потом спуститься во-о-о-он по той лестнице, чтобы увидеть, кто выбыл. У нас тут даунхилл элиминатор, заезды будут короткие.       — Вот туда, прямо вниз?       — Ага. Напротив трамплина всё будет видно, — на секунду у Елисея загорелись глаза. — Обычно в таких гонках участвует не больше четырёх человек, но у нас по шестеро в четырёх заездах на выбывание, а потом финальный между победителями. Будет весело.       — Где шлем? — откуда-то из-за спины к ним подошёл худощавый улыбчивый парень. Он с размаху бахнул Елисея по спине, заставив того нервно кашлянуть.       — В домике оставил. Знакомься, это Валентин. Лен, это Миша.       — Привет, — Миша радостно сжал протянутую ладонь, цепко осмотрел незнакомца и вновь повернулся к Елисею. Он хотел что-то сказать, но тут из-за поворота нарисовался ещё один гонщик.       — Врублёвский, ты, что ли? — сказал некто, щуря раскосые серые глаза. — Вылез из подполья?       — А, Крон, привет! — Миша вдруг из рубахи-парня превратился в ходячий буфер и стал активно смягчать заледеневшую атмосферу. Лен с интересом пригляделся. Он и не знал, что Елисей умеет в такую агрессию. Сейчас сравнение «зайца подменили тигром» тоже пришлось очень кстати.       — Короля забыли спросить, — процедил Елисей. — Сегодня тебе не на что надеяться, так что сбавь обороты.       — Ну-ну, — кинул Крон, проходя мимо. — Ты, главное, держись за руль покрепче.       Парень испарился, оставив Елисея в состоянии динамита с подпалённым фитилём. Мишаня покачал головой, сжимая его плечо.       — Не заводись, а? Не надо мне тут опять разбитых носов… Будешь гонять честно, вы не столкнётесь. Он не может за тобой угнаться, поэтому и язвит.       — Я его повалю.       — Елисей, блядь. Я знаю, что ты очень любишь эти грабли, но не сходи с ума. Гонка есть гонка, так?       — Это кто? — спросил Лен, внезапно почувствовавший не к месту сильную тревогу. Ему не нравилось думать, что кто-то может так быстро и легко выбить Врублёвского из колеи.       — Главный соперник вот этого идиота, — прежде, чем Елисей открыл рот, выпалил Миша. — Вразуми его, а то у них на каждой гонке одно и то же. Всё, я пошёл на свою точку. Серьёзно, Ёлик, успокойся и выиграй. Удачи.       Лен проводил его взглядом.       — Как ты там говорил? «Поосторожнее никак? Не ввязываться в драки?»       — Это не драка, а дело чести, — Елисей выпятил нижнюю губу. — Он нарушает правила.       — Как тебе такое предложение… я обещаю, что не буду лезть на рожон, но и ты тоже, — серьёзно сказал Лен. — Не станешь никого «валить» и просто сделаешь всё ради победы. М?       Глубоко втянув прохладный свежий воздух, Врублёвский улыбнулся. Не без остринки, но тепло.       — Знаешь, куда надавить, а?       — Да, — улыбнулся Лен и, понизив голос, добавил: — Ты был доволен моими навыками.       Покраснев, Елисей пожал плечами.       — Посмотрим.       И отчалил в сторону домиков за шлемом и конём, гордый, как степной орёл.       На самом деле Лен до смешного мало знал о том, что происходит на гоночной трассе. Период интереса к соревнованиям у него в жизни был короткий — и тот вспоминать не хотелось. Он думал, что будет просто смотреть и скучать.       Но что-то подействовало. То ли новые впечатления, то ли волнение, то ли свежий воздух, то ли всеобщий ажиотаж. Он не знал, что именно, но к тому моменту, как победители заездов на выбывание понеслись к финишу, он успел несколько раз сойти с ума.       Это было чистое безумие. Оры, вопли, страшная конкуренция — секунда замешательства стоила победы. И опасность. Опасности столько, что можно захлебнуться.       Елисей…       Елисей был психом. Бесстрашным и, чёрт возьми, великолепным. Он преодолевал препятствия не просто на скоростях, как остальные, он кидался вперёд сумасшедшими рывками. Это дарило ему удивительное преимущество. Но одна ошибка, всего одна — и на меньшее, чем сломанный хребет, рассчитывать не приходилось.       Лен поймал себя на сжатых до напряжённой дрожи кулаках, наблюдая за очередным обгоном. Дерзкие манёвры, ускорения, приземления у Елисея были такие, что даже с кучи метров слышался грохот колёс — всё это втянуло в чехарду переживаний и не отпустило ни на секунду до самого конца соревнования. Особенно тяжко пришлось, когда на трассе схлестнулись Елисей и Крон: ублюдок намеренно пытался столкнуть его. Судя по тому, что такое происходило часто и повсеместно, это не противоречило правилам, но эти двое и правда бились, как бешеные псы.       В какой-то момент Елисей угнал вперёд. Лен тихо возрадовался тому, что он прислушался к его просьбе. Если и хотел доказать, что может противостоять Крону в силовом методе устранения соперников, то бросил эту затею ради... чего?       Существенно опасная ситуация возникла лишь один раз. Кто-то упал и сломал руку — его быстро увезли на машине. На финальном заезде новичок разбил шлем о дерево, но почти не пострадал и был торжественно возложен на скрипучую раскладушку.       А Елисей победил.       Обхитрив Крона на самом сложном месте, где они шли колесо в колесо, он перескочил через трамплин первым и на приземлении взметнул столб пыли. Лен видел каждую секунду его полёта, потому что успел сбежать вниз по лестнице и…       Его сердце, наверное, впервые пребывало в самой настоящей невесомости, вплоть до того момента, как Елисей вновь воссоединился с землёй.       Получив торжественное подтверждение своей победе, Врублёвский стащил шлем, запрокинул голову и долго ловил губами воздух. Потом его облепили какие-то девки и стали таскать туда-сюда, фотографировать, награждать. Оказалось, что соревнования — это очень даже весело. Но...       Лен осознал, что недооценивал стремление Елисея сгореть в адреналиновом огне. Он победил, это верно, но победил потому, что в отличие от всех остальных у него не было никаких блоков. Он признавал только риск и преодолевал препятствия так, будто они — последние в жизни. Теперь Лен понимал, почему Елисей вернулся в клуб, почему он вообще делает шаги навстречу. Человек-мотылёк, которого несёт к самым ярким кострам, сам не знает, какой из всполохов в итоге подпалит ему крылья.       После всего намечалось настоящее празднование — с выпивкой, шашлыками и песнями у костра. Лен перехватил Елисея у спуска с трассы и с удовольствием пожал влажную, разгорячённую руку в защитной перчатке.       — Поздравляю. Это было впечатляюще.       Он попытался сделать так, чтобы в голос не пробились панические нотки, но всё же не смог.       — Не переживай, — сказал Елисей. — Я делал всё это очень много раз и знал, на что иду. Говорил же, риск должен быть оправдан. Я никогда не рискую, если не уверен, что смогу взять препятствие.       Лен услышал в его словах отголоски их… проблемы. Услышал и понимающе кивнул.       — Если честно… — протянул Елисей, останавливаясь, — у меня ноги сейчас отвалятся. Не поможешь?       Он передал Лену управление велосипедом и пару минут стоял, согнувшись. Когда он пришёл в себя, они двинулись к домику. Елисей сообщил, что участники могут остаться до самого утра.       — Знаешь, думаю, я победил благодаря тебе, — сказал Елисей, когда они вместе втащили велосипед на крыльцо. Уставший и весь мокрый, Врублёвский грохнулся на небольшую скамейку у выхода и начал с кряхтением стаскивать уделанные в хлам кроссовки. — Надо в ду-у-у-уш.       Лен рассмеялся, приставляя велосипед к стене.       — При чём тут я?       — Борьба с Кроном всё время меня тормозит. Блин… мои ноженьки…       — Вы ведёте себя как два барана.       Елисей потёр глаза.       — Глупо?       — Не то слово, — сказал Лен, прижавшись поясницей к перилам. — Но… не думал, что буду так волноваться. Да и вообще всё это выглядит пугающе.       — В первый раз я тоже подумал, что гонки — кошмар… а когда попробовал, втянулся. Так, я пошёл мыться. Последи за великом, лады? Или закати его внутрь, если хочешь отдохнуть.       Лен так и поступил.       Обстановка в доме была простенькой, но уютной. Комплект обычной семейной турбазы, без излишеств: два дивана, стол, холодильничек, небольшой старый телевизор.       Лен расположился на диване и уставился в окно на шумный лес — отсюда был виден небольшой лагерный участок, где уже потихоньку зарождалось грандиозное попоище. Наверняка Елисея утащат при первой же возможности, как же праздник без победителя?       Ведомый непонятными порывами, он задёрнул плотные шторки на обоих окнах. Он вообще не очень-то любил торчать у всех на виду, а тут — ещё и пространство такое… обозреваемое.       Елисей справился за пятнадцать минут и выбрался на свет дьявольский в зелёных трусах и широком банном полотенце, накинутом на плечи, как плащ. Босиком прошлёпал до холодильника, вытащил оттуда две банки пива и поставил одну на стол. Лен с интересом прошёлся взглядом по обнажённой груди.       — Ой… извини, — прошептал Елисей. — Забыл.       — Вообще-то мне приятно на тебя смотреть, — улыбнулся Лен. — Так что извиняться не за что.       — Слушай, эм… а когда ты понял, что того? По мальчикам?       Валентин дёрнул за металлический язычок и с удовольствием отхлебнул пива. Горло до сих пор нервно перехватывало, и очень хотелось расслабиться. Жаль, сигареты остались в машине.       — Мне было шестнадцать. Началось с того, что заинтересовался своим другом. Потом как-то незаметно открыл для себя потусторонний мир при помощи интернета. Опять переключился на друга. Мне казалось, что мы с ним… м-м-м… понимаем, к чему всё идёт. В семнадцать я ему признался, он был не прочь попробовать с парнем, но это была ошибка.       — Почему?       — Потому что, когда я любил до помутнения рассудка, он ушёл к девчонке со словами: «Ты думал, я всегда буду заглядываться на мужской зад?». Он… развлекался.       — Прости, что спросил.       — Это было давно, так что мне наплевать, — Лен прижался к спинке диванчика. Козырёк кепки создавал уютную тень и иллюзорную защиту.       — Развлекался… — тихо повторил Елисей. — Теперь ты тоже предпочитаешь такие отношения?       — Я никому не мщу, если ты об этом. А секс без обязательств и правда намного безопаснее.       — Для души?       Лен фыркнул.       — Не выноси мне мозг этой чушью. В первую очередь для кошелька. И нет поводка — нет будки. Жить проще.       — Тогда почему у тебя такое выражение, как будто я занозу вытаскиваю? — Елисей нахмурился и вздохнул. — Я хотел сказать кое-что. Ну, то есть… блин. С этим у меня всегда сложно.       — Н-да?       — Погоди, я серьёзно. Короче… если ты думаешь, что я тоже развлекаюсь, то это не так. Кажется, меня к тебе тянет. По-настоящему.       Лен поднял взгляд. Мягкий блик затерялся в его потемневших глазах. На минуту показалось, что он воспринимает сказанное серьёзно, а потом лицо разбила злая усмешка.       — Не надо, Елисей. Нам ведь здорово, правда? Зачем усложнять?       — Затем, что… я кое-что заметил.       — Поделись, умник.       — Развлечения не должны причинять страдания.       — О чём ты?       — О том, что у тебя на лбу написано, как ты не любишь терять контроль, — Елисей сделал глоток и откинул голову назад. Взгляду открылась красивая шея в обрамлении махровой ткани. — Но чувств без этого быть не может.       — Ты хотел победить страх. Свой, а не мой.       — Не говори так, будто отношения у нас покупные.       — А разве нет? Мне веселье, тебе — адреналин. Всё честно.       — Ладно, — немного раздражённо вздохнул Елисей, отставив банку на столик. Он резко поднялся и преодолел расстояние между ними. Упёрся руками над головой Лена, наклонился к его лицу. Остро пахнуло свежестью геля и солоноватым разгорячённым телом.       — Я хочу тебя.       Сказал. И всё. Никаких пояснений, никаких рассусоливаний.       Повисла пауза.       Их заключило в кокон, маленькое пространство один на один, плотное, удушливо-откровенное.       — Проверяешь? — прошептал Лен. — Пошлю ли нахрен?       — Дай мне адреналин… — поверхностно тронув губами губы, откликнулся Елисей.       — Думаешь, это развеселит?       — Развлечёт как минимум.       Послышались щелчки открываемой двери. Елисей бегло лизнул подживающую ранку на губе Лена и плавно отпрянул, снова превращаясь в недалёкого дурачка, которому всё нипочём. В домик влетел Мишаня с приглашениями к костру. Начал что-то говорить, активно жестикулируя, но Валентин не мог связать по смыслу и двух слов. Он думал, настороженно вглядываясь в светлый затылок парня, который снова смог его удивить.       Либо окончательно перестал разбираться в людях, либо Елисей его раскусил. Что-то подсказывало, что скорее второе, чем первое. И если так…       Он очень скоро об этом пожалеет.