Не все геи — пидоры

      — Кирилл, хочешь стать хорошим психологом — найди того, кого не можешь понять, и попытайся. Психологи не лечат химией, наше лекарство — это слова. Но выбрать правильную «пилюлю» сможет только тот, кто разбирается в симптомах, ты понимаешь?       Так она сказала, улыбаясь строгой, сдержанной улыбкой и придерживая в морщинистых пальцах толстую папку. Казалось бы, момент ничем не примечательный — преподаватель дал ученику совет, но почему-то именно эти слова осели в памяти грубым крошевом мыслей. Может быть потому, что она одна из немногих действительно знала, о чём говорит.       «Найди того, кого не можешь понять».       Эта идея захватила его. Вот они, пациенты, повсюду, на каждом шагу. Этот — слишком шумный, а значит, на самом деле не уверен в себе, этот — излишне мнителен, этот — социофоб, который хочет получить лёгкий диплом и никогда не работать по специальности, а эта — самая обычная девчонка. Все они, словно прозрачная вода у берега: чуть дунет ветер — расходятся кругами и обнажают простенькое песочное дно.       Нужна глубина. Неизведанная, непознанная, пугающая. Нужен кто-то, кто выбивается. Кто-то, кого все ненавидят просто потому, что он — существо иного мира. Не лучше. Не хуже. Не мудрее. Просто другой.       — Я считаю, что неврология и психоанализ связаны так же тесно…       На самом деле это был лишь случай.       Он ничего бы не решил, не сдвинул тектонические плиты судьбы, не сломал шаблоны и даже не повлиял на зачёт Кирилла — зато в тот день, когда спокойный голос поддержал его, в поле зрения появилась личность, которую, по мнению многих студентов, понять было невозможно.       — Врублёвский Руслан Ива-а-аныч? — протянул Артём Казанцев, староста его группы, когда Кирилл пришёл с вопросами. — Мудак. Забей.       И началось.       Руслан всегда приходил за десять минут до начала пары, никогда не опаздывал. Одевался неброско и почти классически, предпочитая брюкам чёрные джинсы, носил с собой строгую сумку. Его конспекты, которые Кирилл разглядывал, усевшись за парту повыше, были в идеальном, педантичном порядке. Четыре ручки разных цветов: для заголовков, для личных комментариев, для примечаний лектора, для основного текста. Почерк-стальной-гофролист — точный наклон, параллельные чёрточки. Пунктуация и прочее соблюдено. Если нет времени записать, Руслан ставил пометку о параграфе, в котором можно прочесть всю информацию, никогда не торопился и не жертвовал аккуратностью. Кирилл даже позавидовал, невольно сравнив его «произведения» и свои торопливые закорючки. При этом Врублёвский не создавал образ какого-то ботаника: приятное спокойное лицо отбивало всякое желание думать о нём, как о гранитно-научном грызуне.       Руслан отвечал на вопросы точно, холодно, не поддерживал шуток в свой адрес и мог послать к лебедям кого угодно, даже преподавателя. Один раз он буквально так и поступил, а после выбил у декана разрешение сдавать зачёт другому.       Руслан приносил еду с собой и ел в столовой. Он не покупал булочки и вкусняшки вроде сникерсов, которыми так увлекались студенты.       Руслан всегда уходил один.       Руслан никогда не улыбался.       Кирилл изучал его личность, как пазл. Сидя на лекциях, валяясь дома на диване в обнимку с гитарой. Перебирал тугие струны и никак не мог подобрать подходящий звук. С первого взгляда казалось, что Руслан — страшно скучное и умное нечто, которое попросту не способно жить в социуме. С напрочь отсутствующим чувством юмора и чувствами вообще. Хотя его можно даже любить: девчонки любили, и подруга Кирилла, Оля, упоминала Руслана, как замечательного ублюдка, который разбивает сердца одним своим видом. Только вот ни с кем он, сволочь, не того. Может, гей.       Руслан действительно не «того». К нему подсаживались в столовой, с ним пытались болтать в коридоре, и он даже иногда разговаривал. Но — не «того».       Ещё у Руслана были удивительные глаза. Болотистая муть, редкий грязный цвет. И волосы — светло-русые, почти песочные. Было на что клюнуть, но вот рыболовный крюк его характера тут же пробивал жабры насквозь.       Кирилл решил пойти на неопознанный объект штурмом и начал за ним таскаться. Узнал адрес у всеведущих девчонок, звал гулять, пел песни под окнами, преследовал в институте. Познакомился с братом — брата звали Елисей, и он был словно добрая половина Руслана, впитавшая в себя всё хорошее. Открытый, лёгкий, весёлый. Кристальный тёплый водопад.       Как только они могли сосуществовать рядом — такой Елисей и такой Руслан, Кирилл не вывозил совершенно. С каждым днём интрига изъедала его всё злее, настойчивее.       Хотелось Понять.       Любой на месте Руслана давно бы сорвался, либо кинулся драться, либо попросил брата избавиться от назойливой проблемы в лице Кирилла. Он нашёл бы решение. Он был слишком умён, чтобы спускать на тормозах.       В тот вечер, когда Кирилл купил ласточек и сунул одну Руслану в зубы, он кое-что понял. Понял — по взгляду, приобретшему удивительную детскую глубину, по тому, что Руслан не стал плеваться, а съел чёртову конфету, по тому, как чуть-чуть, едва заметно приподнялись уголки его губ.       Кирилл даже уйти далеко не смог, — скомканно попрощавшись с ним, завернул за угол и на ходу еле-еле выцарапал сигарету из пачки. Кольца дыма поплыли перед глазами, но никотин не успокоил. Лицо пылало, сердце грохотало в ушах.       Он такой…       Уязвимый.       Совершенно меняется, когда происходит что-то неожиданное. Теряется? Нет. Оживает.       Оживает.       Чувство было такое, словно марионетка, безвольно висящая на ниточках кукловода, вдруг подняла голову. В глазах её — усталость, в душе её — смятение, тоска. И надежда? Когда долго рассматриваешь деревянную куклу и веришь в то, что она мёртвая, подобное…       Сев возле клумбы, прямо на асфальт, Кирилл долго провожал взглядом въезжающие во двор машины.       «…найди того, кого не можешь понять и попытайся».       А что делать, если успел влюбиться раньше, чем понять?       — Опять ты, — прошипел Руслан. Окно он всё-таки открыл, уже хорошо.       Растянув губы в зловещей улыбке, Кирилл ткнул пальцем на гитару за спиной.       — Тебе спеть или всё-таки спустишься?       — Я занят.       — Это не займёт много времени.       Окно захлопнулось.       Кирилл сел на лавочку и вздохнул. Понимай его, не понимай, — одно да потому. Что биться лбом в пуленепробиваемое стекло. Всё по ту сторону видно, но пуля не пробьёт, а лоб тем более, как ни старайся…       Докурить он не успел. Руслан появился на подъезде, в лёгкой толстовке на размер больше, чем надо. Очевидно, Елисея. Какая вопиющая небрежность для такого-то педанта.       — Снова будешь пытать меня вопросами о шоколаде? — его лицо выражало крайнюю степень раздражения, но…       Не равнодушия.       — Нет, на этот раз о музыке. Какая музыка тебе нравится?       — Никакая. Всё?       — Даже моя? — Кирилл притворно надул губы. — Я так старался.       — Ты старался достать меня и всех соседей, а не понравиться.       — Кстати о соседях — им как раз понравилось. И всё же я не верю. Должно быть что-то.       — Скрипка неплоха, в отличие от этого шумогенератора, — покосившись на чехол с гитарой, вздохнул Руслан. — Учись играть на скрипке.       — Это единственный способ?       — Способ чего?       — Познакомиться с тобой поближе.       — Подальше ты уже познакомился, этого мало?       — Слушай, ты случайно не робот?       — А ты случайно не псих, Агапов?       Имя. Он знал имя. Значит, не так всё тухло в мутном королевстве.       Кирилл вздрогнул, вдруг осознав, что ведёт беседу с Русланом. С Русланом Врублёвским. Они раз-го-ва-ри-ва-ют.       — Вывод сделал на основе того, что я не поддаюсь твоей логике?       Руслан замолчал, и это было очень необычно: он легко и долго бодался с любым преподавателем на любую тему, был языкаст и за высказываниями в карман не лез. Молчание настораживало.       — Давай я попробую снова, — после паузы сказал он. — Есть причина, по которой ты пытаешься чего-то добиться в отношении меня? Уж не знаю какая, но могу предположить. Хочешь быть не таким, как все, утвердиться за чужой счёт. Или стать особенным. Или ещё кем-то…       Вытащив из кармана ласточку, Кирилл угрожающе помахал ею у Руслана перед носом.       — У меня их много. Не провоцируй.       И тут — случилось удивительное.       Руслан взял ласточку, медленно развернул фантик, усевшись рядом на скамейку, и стал есть. Молча.       — Знал бы, что тебе надо только принести в жертву конфеток, я бы не надрывал глотку.       — Я сдаюсь. Ты не понимаешь человеческого языка. На препирательства с тобой уходит больше времени, чем на разговоры, так что выгоднее потерпеть.       — Скажи, есть что-то, что ты любишь? По-настоящему?       — Французские фильмы. Узнавать новое. Сладкое. Чего не конспектируешь?       — У меня хорошая память, — Кирилл слегка взбледнул, пытаясь понять, то ли над ним подшучивают, то ли изящно унижают. — И всё?       — Брата тоже, — потерев лоб запястьем, почти беззвучно добавил Руслан, чем выбил у Кирилла почву из-под ног. Это ненормально, чересчур, слишком не так.       — …что-то случилось?       — Он невыносимый придурок, который вечно вляпывается в какое-то несусветное дерьмо, — Руслан скомкал фантик и встал. — Мне пора возвращаться. Это всё?       — Ты поэтому несколько дней не был на учёбе? Что-то случилось с братом?       Руслан резко развернулся и пошёл в подъезд. Кирилл не стал его останавливать, пытать вопросами или преследовать.       Того, что он увидел и узнал, было предостаточно для одного странного дня.       Всего лишь секс.       Это всего лишь секс, верно? Не нужно быть экстрасенсом, чтобы предсказать, чем всё это должно закончиться. Познакомились случайно, узнали друг друга поближе, поладили, нашли точки соприкосновения, получили выгоду. Елисей — даже работу.       …оказались в постели.       То, что он пропал, — это тоже закономерность. Верный итог простого, как палка, сюжета. Любой хочет прийти-увидеть-победить и удержать победу. Лен знал. Он сам так жил.       Клуб бурлил, забивая лёгкие сигаретным дымом, смеясь десятками голосов, звеня стеклом, вбиваясь музыкой в барабанные перепонки. Колыхался в полумраке, как огромный аквариум, полный рыб, давным-давно распределивших зоны влияния и места охоты. Вон там — Эйр и Игорь выцеживают своих планктонов, на первом этаже — уголки для встреч с проверенными партнёрами, ближе к лестнице — зона отдыха, где приставать не будут, а рядом с баром можно добыть вещества.       Второй этаж — зона влияния Лена, к которой подступаются на цырлах, если нет повода или серьёзной причины. В которую безбоязненно забредают только новички, чтобы тут же попасться в ловушку. Но новичкам сегодня несказанно везло: все ловушки покрылись ржавчиной, а сам охотник явился на угодья лишь ради работы. Разобравшись с документами, он превратился в чистое зло, настолько не настроенное начинать общение, что даже самые отчаянные шарахались, как от прокажённого.       Ярость бурлила, норовя спалить его живьём к чертям собачьим. Давно он не испытывал ничего похожего. Может быть, поэтому чувство было настолько ярким и всепоглощающим.       А ведь даже не предательство, нет, лишь результат — попользовали и кинули, таинственным дымом растаяв в горизонте. В том, что Елисей уже нашёл себе новое развлечение, Лен не сомневался. Он этого ждал.       Но, к сожалению, было кое-что ещё. Важное, не дающее покоя и возможности махнуть рукой, уйти с концами в пучины привычного, изученного до последнего коралла мира. Что-то грызло изнутри. Где-то там, в глубине, копошилось Чувство и подталкивало — доберись до него. Узнай наверняка. Можно заодно послать нахуй и хлопнуть дверью, разрубив два мира навсегда, но сперва доберись.       Ведь…       Когда они проснулись рядом, Елисей выглядел как самый счастливый идиот на свете, несмотря на то, что ночной разговор оборвался и не привёл ни к чему конкретному. Елисей просто отрубился от усталости, и Лен упал рядом, не горя желанием возвращаться в город ночью.       Утро было верное. Врублёвский смущённо тёр нос, заметив, что они оба проснулись, улыбался почти украдкой, боялся сморозить глупость и показаться легкомысленным. Он вёл себя так, как ведут влюблённые, получившие зелёный свет. И Лен почему-то не стал ронять его на землю просто ради своего спокойствия — время всё равно настанет. Настало. Даже раньше, чем он предполагал.       Хорошо — решил. Выкопать его, в глаза посмотреть — и дело с концом. Достать адрес через коллег риелторов не составило никакого труда. То, что он точно знал улицу и подъезд, помогло выкопать наводку за секунды.       Явление на порог без предупреждения и средь бела дня — конечно, наглость, но он уже привык закапывать свои моральные дилеммы куда поглубже.       Дверь открыл, очевидно, старший брат. Узнаванием ударило прямо в обожжённую душу: они оказались очень похожи, только во внешности Руслана не было приторной мягкости. Одна сплошная тяжесть и угловатость, он был раза в два худее, но казался неподъёмным. К такому кадру, несмотря на редкую красоту, Лен бы и познакомиться не подошёл: сожрёт нахрен и не поперхнётся.       — А. Ты, стало быть, и есть Лен, — с ходу пробурил братец, даже как-то не озаботившись знакомством. — Елисей в отрубе, позвонит, как полностью придёт в норму.       Он попробовал закрыть дверь, но Лен ловко ткнул туфлю в дверной проём.       Безразличный взгляд Руслана сразу заиграл интересом.       — Что значит «в отрубе»?       — Болеет, — пожал плечами Руслан. По виду было трудно определить степень проблемы, но взгляд всё же слегка выдавал внутренний дискомфорт. Что-то его беспокоило. Лен был уверен: сложные люди, вроде Руслана, без причин не выносят такое напоказ.       Внутренний вакуум от брошенного вскользь «болеет» резко сдавил внутренности.       — Что с ним? — Лен попробовал подавить эмоции. За эти три дня и мобильную безответность он успел обвинить Елисея во всех смертных грехах и заклеймить ублюдком, настало время разобраться без драматичного заламывания рук.       — Опять падает в обмороки. И меня не слушает, — Руслан внезапно распахнул дверь, впуская Лена в коридор. — Может, он послушает тебя.       Лен сбросил верхнюю одежду и бегло осмотрелся. Жили братья не роскошно — среднестатистически, но лучше, чем ему представлялось. Во всяком случае, кто-то из них следил за порядком и вымывал пыль из углов.       — Комната в конце коридора, слева, — сказал Руслан.       Лен двинулся по адресу, едва борясь с желанием перейти на бег.       — Почему он не отвечает на звонки?       — Потому что я забрал у него телефон, — вздохнул Руслан, тихо шагая следом. — Сам расскажет.       Пнув дверь в комнату брата, Руслан ушёл. Елисей сидел полубоком, на самом краю кровати, уперевшись одной ногой в тумбочку, и нехотя жевал гематоген. Первым делом Лен подметил, что лицо у него однотонно-серое — словно присыпанное белой пудрой.       — Самое время объясниться.       Выронив своё «лакомство», Елисей повернулся к двери и картинно округлил глаза.       — Лен? Ты чего тут…       Сейчас Валентину с трудом верилось, что этот парень может преодолевать трёхметровые трамплины и дикие горные тропы. Он даже сидел угрюмо сгорбившись, словно на плечах лежали мешки с цементом.       Комната на фоне была небольшая, но колоритная, пронизанная задорным характером хозяина. В мягких древесных тонах, светлая, увешанная плакатами, фотографиями, графическими наработками. У дальней стены стоял велосипед, ближе ко входу — кровать и длинный стеллаж с одеждой, журналами и тетрадями. То тут, то там, яркими пятнами — сувениры.       — А… э-э-э…       — Я нашёл номер квартиры через знакомых, — начал Лен, чувствуя, что ещё немного — и гнев, подстёгиваемый беспокойством, разрушит маску отстранённости. — Что случилось?       — Ну-у-у-у… проблемы возникли, — Елисей подобрался и зачем-то натянул на себя плед. — Прости, что не сообщил. Я не мог. Руслан забрал мой телефон, когда я был без сознания, и не отдаст, пока не проколет программу.       — Зачем?       — Он боится, что я сбегу.       — Куда? — окончательно растерявшись, Лен опустился в кресло, спинка которого была завалена ворохом цветных футболок. Голова предсказуемо пошла кругом.       — Да куда угодно, лишь бы не лечиться, — Елисей тихо рассмеялся.       — Так. Давай рассказывай.       — Ну… это вроде как началось давно и усугубилось несколькими травмами. У меня гипогликемия. Проблема с усвоением глюкозы, иногда обостряется. Ничего серьёзного… неделя — и всё будет нормально.       — Ты что, падаешь в обмороки?       — Угу. Ненадолго.       Лен затих. Чувство было очень странное, и его хотелось покрутить в сознании, рассмотреть, пропитаться им насквозь. Узнай он, что у кого-то ещё есть такие проблемы, он бы и не почесался. Но за Елисея было…       Страшно.       Страшно до боли.       — Ты меня потерял? — виновато улыбнулся Елисей. — Я сейчас не в лучшем состоянии, так что не хотелось светиться, да и Руслан в этот раз озверел… Извини.       — Да уж, братец у тебя тот ещё сахар, — хмыкнул Лен. — Странно, что он меня впустил.       — Думает, тебе удастся на меня повлиять.       — Эй, — Лен переключился с самоугрызений на проблему. — Он прав. Это серьёзно. Тем более, ты занимаешься опасным спортом. Что если когда-нибудь отрубишься прямо на трассе?       — Этого не случится. Я всегда готовлюсь заранее. Но и отказываться совсем — не могу. Люди иногда и без рук-ног рискуют, я чем хуже?       — Это не одно и то же.       Лен запустил руку в волосы. Вакуум постепенно отпускал и накрывало облегчением. Что теперь делать? Наверное, для начала признаться в том, что он успел надумать всякой ерунды.       — Честно говоря, я решил, что ты исчез. Ну, знаешь. Повеселился и хватит.       Елисей поднял гематоген и медленно положил на тумбу.       — И хватит? — нахмурился он. — Хотя, признаться, я бы тоже накрутил. Но ты решил найти меня и поговорить… почему?       В приоткрытое окно втянуло свежий ветер. Вечерний свет грубо рисовал световые пятна на пледе и плече Елисея, терялся в его растрёпанных волосах. Лен невольно вспомнил взгляд, которым этот парнишка подцепил его душу в ту, первую встречу. Тогда он тоже умудрялся казаться и сильным, и хрупким одновременно.       — Мы вроде сблизились.       — Вроде?       — Ты знаешь, что я скажу.       — Может, попробуешь?       — Ты мне нравишься. Я бы хотел знать тебя лучше. Твою жизнь… твои… проблемы. Я беспокоился и…       Он умолк, чувствуя, что ещё немного — и от переизбытка эмоций начнёт нести полную околесицу. Он успел так сильно обозлиться… теперь ещё и чувство вины давило стремительно тяжелеющим грузом.       На деле же хотелось просто сидеть рядом и молчать, смотреть, видеть. Он в порядке. Он не пропал, не захлопнул дверь. Просто у него тоже есть слабое место.       Неловко улыбаясь, Елисей протянул ему руку.       — Иди ко мне? Я не кусаюсь.       Лен с трудом сдержал издевательский смешок. Когда вообще произошёл этот реверс?       Разгладив рубашку, он подошёл к Елисею в упор. Наклонился и пристально вгляделся в моментально потемневшие глаза. Бледность, наползающая на лицо Врублёвского, уступила место нездоровому румянцу.       — Ты сегодня какой-то уставший, — заметил он.       — Потому что ты меня измотал, — погладив тёплую щёку, сказал Лен. — Я лично прослежу за тем, чтобы ты быстро встал на ноги. Расслабиться вздумал? Я вообще-то планировал использовать тебя в личных целях.       — Речь о фотографиях или…       Ухватившись за тёплую шею, Лен плавно притянул Елисея ещё ближе к своему лицу.       — Сам сказал про следующий раз. Я тебя за язык не тянул.       — Я помню. И буду в твоём полном распоряжении, особенно если спасёшь от уколов и надзора, — Елисей потянулся за поцелуем, но Лен ускользнул, а потом слегка сжал его горло, не давая дёрнуться.       — Хитрец. Нет уж. В этом вопросе я на стороне твоего брата.       — Предатель, — буркнул Елисей.       И Лен, наконец, поцеловал его так, как хотелось с самого начала. Зажав в тиски рук, продавив плечи, утянув в немного болезненные объятия. Огладил поясницу, горячие лопатки. Елисей расплылся, хохотнул и смутился окончательно.       — Я рад, что ты пришёл.       — Если бы сказал раньше, мне бы не пришлось сходить с ума…       — Не думал, что тебе это важно.       Лен отпустил его и выпрямился. Буря в душе улеглась.       Елисей неловко сглотнул и потёр лоб. Он был слаб и явно хотел спать, так что Лен больше не стал напрягать его своим присутствием.       Тем более, у него созрели кое-какие вопросы к придурку старшему.       Руслан сделал кофе.       К его уважению — настоящий. Кофейный аромат быстро растёкся по всей квартире и привёл Лена прямиком на кухню, к двум кружкам и Руслану.       — Итак, насколько всё серьёзно на самом деле? — поинтересовался Лен.       — На пять из десяти, — отрезал Руслан, стараясь не смотреть в глаза. — У него тяжёлая хроническая форма, усугублённая травмами. Ему нельзя заниматься опасным спортом и уж тем более тем, чем он занимается. Всего одна ошибка может привести к инвалидному креслу. Но наркомана это не остановит.       — Ты сам ставишь его на ноги?       Руслан поморщился, но стальной голос внезапно смягчился:       — Больше некому.       — Вы одни? А родители?       — Они уехали из города. И меня они слушать не станут, а Елисей никогда не расскажет, что с ним происходит.       — Что значит «не станут»?       — То и значит. Слушай… — Руслан отставил свою кружку и нахмурился. Любые эмоции странно искажали его лицо. Не уродовали, но холодное равнодушие и отстранённость шли ему больше, чем напряжённое внимание. — Ты это всерьёз?       — Что именно?       — Ваши отношения. Ты не кажешься человеком, которому это нужно. Больше похож на свободного карьериста в вечном поиске смысла жизни.       Лен вздрогнул и сделал глоток кофе. Какой интересный подход… встречает по рентгену, провожает по диагнозу?       — Что ты хочешь сказать?       — Лучше всё прекратить. Если это игра, то тебе ничего не перепадёт. Он простит. Будет страдать, но простит. И отпустит. Тогда в спектакле нет никакого смысла.       Лен задумался. Смысл слов Руслана дошёл до него не сразу, а когда дошёл, то ситуация неожиданно обрела новые грани. Братец уже заклеймил его игроком, которому нужно только чувство превосходства. Купленное за чужой счёт, точнее за счёт Елисея.       Вот как. Обыграть его в партии чувств и унизить, оттолкнув.       — Возможно, сначала так и было, — сказал Лен. — Но сейчас кое-что изменилось. Тебе не стоит о нём волноваться.       — Я волнуюсь не о нём. Мне плевать, за кем Елисей таскается. Лишь не хочется после восстанавливать его душевное равновесие, повторюсь, заниматься этим больше некому. Срыв на гонки произошёл по твоей вине. Однажды он уже принял решение не возвращаться, но снова слетел. Потому что не смог справиться со своими чувствами.       — Стоп, — Лен с интересом вгляделся в неподвижное, жёсткое лицо. — Со слов Елисея, мне казалось, что ты честный человек.       Руслан поднял бровь, но Лен не дал ему что-либо ответить:       — Лгать, что тебе безразличны его дела, только чтобы придать своим словам значимость — как-то слишком, нет?       Медленно повернувшись, Руслан вдруг усмехнулся. Беззлобно, легко. Почти как Елисей, только с ноткой горечи.       — Теперь ясно, почему его зацепил именно ты, — сказал он. — Я думал, Елисей ничему и не научился. Хорошо, что я ошибся.       — Будь уверен, в своих делах мы в состоянии разобраться самостоятельно.       Они замолчали, обдумывая каждый своё. Лен осознал, что не чувствует ни раздражения, ни злости, хотя, вроде бы, разговор получился неприятным. Руслан просто проверял — да, жестковато, но так требовала его осторожность.       Оказывается, он действительно заботился о брате. Елисей искренне верил в его холодность, и для Лена обратная сторона их связи оказалась приятным открытием.       — Почему ты забрал у него телефон? — тихо спросил он, допив кофе.       — Ещё отключил интернет и сам пропускаю пары, — как только его раскусили, Руслан прекратил закрываться и артачиться. — У него слишком много друзей-идиотов, которые прибежали бы на первый зов и помогли слинять. Он уже так делал. Сейчас, когда остались одни головокружения, это не проблема.       Немного помолчав, Руслан опустил голову и добавил:       — Я просто хочу, чтобы он был в порядке. Он никогда не думает о последствиях. И поступает глупо.       — Я могу как-нибудь помочь?       — Можешь. Уговори его принять мою помощь и побыть дома. Чтобы я был спокоен и мог делать свои дела, без необходимости вести тюремный надзор.       — Хорошо. Я попрошу Елисея серьёзнее относиться к своему здоровью и твоим словам.       Ещё раз окинув взглядом чуть смягчившееся лицо Руслана, Лен поднялся. В дверях ему пришлось остановиться, чтобы расслышать почти беззвучное, слабое «спасибо».       Ну всё, кажется, он всерьёз привязался к этому недосемейству…       Кто же знал, к чему приведёт всего один благородный порыв?