***
Дэн прервался, чтобы подложить полено в камин. Хелен в это время потянулась к тому Солженицына. — А зачем вам роман? — А всё началось именно с него, — отозвался Лукас. — Да, — подхватил Дэн, — мне давно хотелось его прочитать, но я буквально споткнулся о первые страницы, где сотрудник МИДа звонит в американское посольство, чтобы сообщить об утечке. Нет, нет, это не было дежа вю. Просто я подумал, что в те времена спецслужбы обладали гораздо менее совершенными средствами отслеживания информации, но более эффективно их использовали. Книгу ещё не дочитал, но почти уверен, что этого человека нашли, и довольно быстро. Лица слушателей, как по команде, стали непроницаемы. Дэн улыбнулся. — И вот мне стало интересно, как всё начиналось. Как формировались стратегия и тактика борьбы с кротами и случайными утечками информации много лет назад и в другой стране. Стал читать дальше и поймал себя на мысли, что всё больше увлекаюсь проблемой идентификации личности по отдельным характеристикам. Причём, чем больше находил в этой области уязвимых мест, тем интереснее становилось. В романе человека изобличает голос, под него создаётся устройство звукового распознавания. Но никто из исследователей не обращает внимания на стиль речи, особенности постановки фраз. Сейчас бы к поиску подключили профайлера, и он быстро восстановил бы психологический портрет личности. Может быть, это просто не входило в замысел автора. Но не исключено, что в данном случае это было невозможно. Человек, возбуждённо, торопливо и со страхом говорящий, вряд ли представляется в истинном свете. Можно сказать, это не он, а его эмоциональная «производная». Я имею в виду, что в спокойном состоянии этот человек ведёт себя совершенно иначе, изъясняется по-другому. Однако модуляции голоса остаются прежними. И не потому, что он не актёр. Даже хладнокровно сыграв эту сцену, человек не в состоянии до конца изменить голос, если не использует специальные средства. Да возьмите любой пример: скажем, Лоуренс Оливье для роли Отелло специальными упражнениями понижал голос на две октавы, или Патрон делал то же самое для роли Торина. Но это по-прежнему были их голоса… В общем, книгу пришлось ненадолго отложить, потому что Лукас предложил проанализировать стиль речи Патрона. Начали мы с исследования автографа, теперь вот пробиваемся вглубь, через записи интервью, поздравлений, встреч с поклонниками, пресс-конференции… — Но мы же знаем, что каждому из вас Патрон составил жизнеописание. Не лучше ли использовать их? — спросила Славянка. — Составил, — согласился Лукас. — Но без его прямого разрешения мы не имеем права разглашать эту информацию. Это, если хотите, критерий личного доверия Патрона нам, и для нас честь хранить это втайне до поры до времени. Но, хочу вас заверить, дамы, что без того у нас достаточно материала для исследования. — И потом нам можно будет узнать, что же вы накопали? — Почему потом? Мы и сейчас вам расскажем. — Лукас убрал с экрана изображение росписи, и вместо него появились длинные ряды текста. — Это транскрипты видео- и аудиоинтервью разных лет. Мы намеренно не стали брать материалы из прессы, чтобы всё слышать, так сказать, из первых уст. В первую очередь нас интересовало не содержание, — хотя оно тоже многое может сказать о человеке, — а форма подачи речи, то, как человек строит фразы, и в какой последовательности, как переходит от темы к теме. Транскрипт, в отличие от журнального текста, необработан, из него не убраны повторы и неточные выражения. Но эти шероховатости — лучшие показатели того, чем бессознательно руководствуется человек, а значит, надёжнее подтверждают его искренность. Сейчас поясню, — поправился Лукас, видя, что дамы слегка растерялись. — Если вы заметили, Патрон время от времени делает паузу после слова «Я», а потом повторяет его. Это можно истолковать как состояние раздумья или как педантичность. Но можно и как неуверенность в себе, тем более что наш язык предполагает акцентуацию на местоимениях. Мы выбрали и сравнили похожие моменты, учитывая содержание разговора. Исходя из того, что мы знаем о Патроне, можно предположить, что у него повышенная ответственность за любое действие, но при этом нет завышенной самооценки. Он всегда говорит от первого лица, но это даётся ему с некоторым усилием, — он не привык быть в центре внимания и считает свою успешность средством повышения профессионализма, а не привилегией. — Вот почему он так часто говорил, что ему было комфортно работать с ПиДжеем, несмотря на все физические сложности? Ему нравится работать в команде, — подтвердила Хелен. — Вот именно, — согласился Лукас, — он не боится раствориться среди людей, потому что у него это всё равно не получается. Все дружно рассмеялись. — А ещё Патрон любит размышлять, — добавила Троймер, — и тогда у него ускоряется темп речи, и он почти всегда втягивает репортёра в свой разговор. Помните, как он сам стал задавать вопросы о политике? — Верно, — сказал Дэн, — так бывает всегда, когда человеку небезразличны окружающие. Конечно, он понимает, что прежде всего должен рассказать о себе, ответить на вопросы. Но, как настоящий профессионал, он стремится к тому, чтобы живое участие собеседника помогло ему глубже раскрыть собственные мысли. Далее, мы отслеживали, что общего сохраняется в различных интервью на одну и ту же тему. Представьте, что Патрон несколько часов отвечает различным репортёрам. Сразу отставляем в стороне повторяющиеся вопросы, берём только уникальные, выбивающиеся из общего разговора. Если в них Патрон обращается к каким-то посторонним темам, значит, они для него приоритетны. — А если это просто усталость? — спросила Хелен. — Тем более, уставший человек становится уязвимее и менее внимательным. Для него имеет значение только самое важное. Помните, что во время пресс-конференций по «Берлину» он несколько раз акцентировал внимание на невозможности непосредственно участвовать в политических мероприятиях США, хотя это не имеет прямого отношения к фильму. Но это важно для него как гражданина, это тот пресловутый «Карфаген»*, о который он спотыкался последние месяцы в твиттере. Он очень старается быть толерантным, но постоянное обращение к теме выдаёт его тревогу. — Ну, чтобы это понять, необязательно изучать почерк и стиль. Достаточно взглянуть на человека, — возразила Славянка. — Перемены внешности и манера поведения сильнее всего подтверждают внутренние коллизии. — Мы не охотимся за переменами, — мягко улыбнулся Лукас, — нас интересует устойчивое в человеке, то, что остаётся с ним на всю жизнь, примиряет с самим собой. И, похоже, Патрона это тоже интересует, иначе он не стал бы актёром. Каждая роль — как подарок, неожиданно извлечённый из глубин души. — Хотите сказать: жизнь — это путешествие к самому себе? — улыбнулась Троймер. — Не сомневаюсь, — ответил Лукас. — И каждому хочется, чтобы там, куда он стремится, его уже ждали и узнавали. Поэтому можно преобразить внешность, сменить место проживания и стиль одежды. Человек — существо неисчерпаемое. Может даже создать себе новую биографию. Но стоит заговорить — и он оборачивается подлинной стороной. — Как хорошо сказано, — вздохнула Хелен. Лукас кивнул: — Это не я, — Конфуций. Дословно: «Заговори, чтоб я тебя увидел». Подделать, сымитировать речь другого и даже жизнь другого достаточно легко, если делать это время от времени, повторяя чужие мысли и действия. Но собственные мысли не скроешь. Язык — твой самый преданный враг, всегда невольно будет подстраиваться под них.***
— А могут быть исключения? — спросила Славянка. — Например? — Сериал «Легенды». Там всё началось с того, что герой демонстрирует две разных манеры речи: то заикается и коряво строит разговор, то говорит быстро и энергично. И даже ближайшие коллеги не могут понять, где его настоящее лицо, а где легенда. И то, что его начинают подозревать в психической разбалансированности, говорит не о действительном заболевании, а об изощрённости его ума и тех, кто его таким сделал. Лукас согласно кивнул. — Это правда. Но не вся. Главное не то, что он виртуозно преображается, а то, что в какой-то момент это начинает вызывать вопросы. И не у врагов, а у коллег. Вы не задумывались, почему? На мгновение в зале стало тихо. Лукас выждал немного и продолжил. — Внимание привлекло не всё поведение, а только кардинально меняющаяся речь. Профессионалы знают, что, даже не особенно меняя внешность, можно показаться другим, если хорошенько поработать над манерой речи. Герой Шона Бина под прикрытием довольно сильно заикается, и это нормально, потому что отвлекает внимание от общего образа личности. Но он иногда заикается, не будучи под прикрытием. Почему? Речь в данном случае оказывается всего лишь следствием, индикатором каких-то более важных факторов, чаще всего связанных со временем. По сюжету заикание показало, что герой в определённые моменты пытается блокировать механизмы памяти. Если блокировка успешна, заикания нет, мышление идёт плавно. Но если память сильнее, а событие прошлого чрезвычайно важно, тогда мышление сопротивляется, и это неосознанно отражается в характере речи. Иначе говоря, будучи не в состоянии справиться чем-то, мышление пытается это обойти, и если не получается, речь начинает «буксовать». — Значит, герой Шона потому был непревзойдённым агентом, что использовал забытую автобиографию как легенду. Но сам не знал об этом, пока ему не сказали, — задумчиво сказала Троймер, — только язык сохранил следы… — Конечно, — кивнул Дэн. — И вряд ли эта история из области фантастики. Но вот что по-настоящему интересно: он ведь прошёл уникальную психологическую подготовку и не мог не понимать, что если психика так сильно сопротивляется возврату к истокам, значит, там таится нечто ошеломляющее. Зачем же он тогда стремился восстановить картину прошлой жизни? — Потому что его сумели убедить в том, что цель его воспитания творить добро, — неожиданно отозвался Гарри. — Так же, как и тебя. И он, как и ты, не понимает, почему вдруг теряет веру… Для него добро — когда вокруг всё идёт своим чередом, всё упорядочено и ясно. Его функция поддерживать в мире состояние баланса. И когда его, казалось бы, правильные поступки начинают порождать хаос, он в смятении. Но, как и ты, он правильно видит причину происходящего в себе самом. Он начинает расследование с себя. Ты тоже. Гарри замолчал и лукаво огляделся. — Кажется, вы не ожидали от меня такой речи. Но мне очень нравятся романы Ле Карре, так что… — Нет, нет, — спохватилась Хелен, — просто Вы вдруг сказали одну простую и потрясающую вещь: успех предприятия всецело зависит от характера цели. Профессиональные навыки могут сперва воодушевить, но потом всегда заводят в никуда, если цель неблаговидна. Гарри улыбнулся и кивнул. — Да нет же, я просто повторил то, что вы все уже сказали. Вы пытаетесь изучить личность Патрона не из досужего любопытства, а чтобы разобраться в самих себе. Поэтому не гонитесь за сенсацией, довольствуясь уже известным. Вы понимаете, что иногда избыток информации только затемняет смысл. А вот естественно возникшая добрая фантазия способна всё расставить по местам. — Почему вы считаете, что фантазии добрые? Разве злых не бывает? — скептически прищурилась Славянка. Гарри посмотрел на неё с бесконечным удивлением. — Конечно же, нет. Выражение «злая фантазия» содержит неразрешимое противоречие. Почему люди фантазируют? Чтобы хотя бы в представлениях приблизиться к недостижимому. Сделать это можно, лишь желая другим добра и никому не мешая. Иначе Мироздание возмутится. Стремиться к мечте вопреки добру — значит, обманывать Мироздание и себя. Таким образом, злая фантазия есть потенциальная ложь, то есть желание отсутствия правды. Вывод: злой фантазии не существует. Собеседники переглянулись. — Точно, как в аптеке, — ошеломлённо выдохнула Троймер. Гарри просиял: — Гораздо точнее, — как в кассе! Дверь внезапно распахнулась, и на пороге появилась Рикка. — Сидите, да?? А там Патрон очередное интервью даёт! Пошли!!