Звонко бьются стёкла розовых очков

Следующие четыре дня прошли для Виктора и Юри как в бреду. Они не выходили на улицу ни разу, да и что там на улицу - даже не выбирались из постели, предпочитая проводить в ней всё своё время. И нет, это не значит, что они как два безумных кролика занимались сексом до потери пульса, вжимая друг дружку в матрас и двигаясь так резко, что кости выходили из бёдер… В этом плане Виктор не злоупотреблял телом Кацуки, понимая, что слишком частые сексуальные марафоны могут расхолаживать, да и вообще, не так уж хорошо сказываться на организме. Никифоров слишком хорошо помнил их самый первый раз, произошедший в брачную ночь, как раз после оглушительной свадьбы. Они ушли из зала, кажется, ещё раньше окончания самой вечеринки – оба пьяные настолько же, насколько и счастливые… А дальше – такси, номер в пятизвёздочном отеле, забронированный на целых трое суток – свадебный подарок от предусмотрительного Криса, и тот самый сладкий запретный плод: два сбившихся дыхания, поцелуи, горячие объятия на смятых белых простынях, дикое буйство страсти… такое, что на следующее утро Юри просто не мог подняться с кровати, распластавшись на ней, как опавший блинчик, которому не хватило дрожжей. Спортсмен стонал весь день, но совсем не от продолжавшегося удовольствия, а от тянущей боли, разрывающей его тело на части, и это было настолько невыносимо, что Виктор, порядком упившись чувством вины от непрекращающихся завываний, даже консультировался о том, что делать дальше, с Крисом, который, как известно, предпочитал подобный вид отношений. В общем, что тут сказать, те три дня они так и провели безвылазно в отеле, что и повторяли сейчас, в России, в квартире Виктора. Только вот причиной теперь было не паршивое состояние Юри, а наоборот, его чересчур оптимистичный и романтический настрой, прорезавшийся в японце совсем внезапно. Стоило только Виктору попытаться подняться с постели с целью заняться делами, как супруг тут же утягивал его обратно, обнимая со спины, втягивал в поцелуй или разговор, ластился, любил искренне, не претендуя на что-то большее, и просто наслаждался тем, что возлюбленный рядом… Хотя, конечно, нечестно будет умолчать о том, что пару раз они всё же заходили дальше невинного петтинга и им обоим приходилось принимать душ, по причине того, что в какой-то момент они оба теряли контроль в своих ласках и обнаруживали себя уже полностью обнаженными, в обнимку, с заляпанными смешанным семенем животами. И Юри не знал, что его так развратило, ведь обычно он вёл себя сдержанно. Может причиной была холодная российская стужа, стучащая в стекло гулким ветром, или, вообще, низкий градус температуры, заставляющий азиата кутаться в плед и отогреваться в объятьях Виктора?.. Как бы то ни было, в эти моменты Кацуки был искренне счастлив и всё ещё даже не до конца мог поверить в то, что это происходит реально с ним… «Я самый счастливый Кацудон на свете!» В эти четыре дня персонального рая их абсолютно никто не беспокоил, отчего и Виктору и Юри казалось, что весь мир сузился только до этой богато обставленной просторной четырёхкомнатной квартиры, за окнами которой бушует стылый ветер и горит огнями суровый, переменчивый Санкт-Петербург. Всё казалось таким неважным… будто игрушечным, и Юри надеялся, что так останется подольше, ибо это и была та стезя счастья и любви, которую он так долго искал… На пятый день отсиживаться в квартире стало тяжелее: воздух в толком не проветриваемом помещении казался вязким и прелым, еда, заказываемая из соседнего ресторана, приелась, и появилось желание закупиться продуктами и приготовить что-то самостоятельно, а Маккачину уже перестало хватать для прогулки длинной лоджии и комнат, да и Кацуки упорно ловил себя на мысли о том, чтобы прошвырнуться в город и, наконец, посмотреть достопримечательности северной столицы необъятной России, которую Никифоров так сладко расписывал во всех красках, иногда сам задыхаясь от восхищения. Будто бы угадав мысли мужа, это же и предложил Виктор во время позднего завтрака, отчего Юри лишний раз удивился тому, насколько же они стали близки с возлюбленным, что научились читать мысли друг друга… Совершенно точно, это красная нить судьбы связала их обоих. Сборы были быстрыми. Уже спустя минут двадцать супруги оказались на светлой серой улице, припорошенной лёгким, едва щиплющим щёки, морозцем. С неба, вальсируя, сыпались редкие снежинки. Уже начало декабря, но, несмотря на это, снега было не так уж и много, он собирался в небольшие, хилые сугробы на газонах, а с тротуара быстро счищался работниками коммунальной службы, хотя весь двор всё равно казался белым. Маккачин тут же забеспокоился, завертел хвостом, принялся пружинить на лапах, радуясь возможности наконец-то порезвиться на улице. Да так разошёлся, что Виктору пришлось спустить его с поводка, и пёс тут же с задорным тявканьем забежал в снег, оставляя после себя очаровательные рисунки лап на его блестящей поверхности. Никифоров же, трепетно опалив щёку Юри поцелуем, повёл его за собой по красивым, витиеватым улицам и проспектам Петербурга. Весь недолгий экскурс он заливисто вещал о достопримечательностях, припоминал какие-то случаи из жизни, что произошли вот ровно на углу этой улочки, или напротив того странного памятника какому-то знаменитому деятелю… А Кацуки шёл за ним, очарованный его голосом и видом, краснел, точно влюбленный мальчишка, хотя от такого смущения пора было бы избавляться – как никак они с Виктором планировали провести жизнь и состариться вместе, а это значит, что уже надо привыкать к любимому… но как тут привыкнуть, когда даже несмотря на столь длительное время, проведённое вместе, Кацуки до сих пор упорно видел перед собой не просто человека, а истинное совершенство, божество, которое какими-то потусторонними силами, смогло полюбить его в ответ?.. Никифоров был великолепен во всех отношениях, и Юри не уставал восхищаться им, следуя за неугомонным русским по тротуару его любимого города. Правда вот всё это буйство эмоций немного оттеняла неприятная деталь, которая хоть и не была чересчур важной, но по какой-то причине цепляла мысли японца - они с Виктором не держались за руки. Конечно, для взрослых мужчин такой жест вовсе не был жизненной необходимостью – они оба не потеряются, как дети, если не будут тактильно взаимодействовать друг с другом, да и никто из них не был слабовидящим, которому необходим поводырь… но отсутствие ощущения привычно холодной ладони Никифорова, скрытой сейчас за черной кожей перчаток, немного растаивало и казалось неправильным, так что Кацуки, не зная куда теперь деть непривычно свободно болтающиеся пальцы, насквозь пробитые леденящим ветром, просто сжал их в кулак, силясь сохранить последние остатки тепла. Эх, вот в руке Виктора им наверняка было бы куда теплее!.. Никифоров же шёл, запихнув обе кисти в карманы своего тёплого пальто, и у Юри совсем не осталось шансов на прикосновение – не втягивать же руку любимого из тепла ради своих эгоистичных, как думал сам Кацуки, желаний... Побродив по городу, супруги выдвинулись обратно домой, шествуя по дворовым улочкам и по пути планируя зайти в магазин - купить всё необходимое для ужина. К тому моменту небо уже посерело, нагоняя дымку вечерней темноты, а звёзды начинали проглядываться сквозь высокие, бежевые, но чуть рассеянные облака, в то время как солнце стекало куда-то к горизонту. Маккачин постоянно забегал вперед, не дожидаясь нерасторопных хозяев, двигался, игрался, то пугая заснеженных котов, то задорно облаивая и обнюхивая всех встречных собак, которые тоже не были против знакомства. А Кацуки и Никифоров медленно двигались вслед за уже знающим дорогу псом, утопая в диалоге и друг в друге. Между ними царила теплая, располагающая атмосфера, которая, несмотря на весь холод, согревала сердце изнутри да делала так сладко и нежно в груди, что, казалось, неприятный, болезненный и горьковато-приторный осадок выпадает куда-то на диафрагму. В тот момент, когда Витя вытянул одну руку из кармана, жестикулируя ей от переполняемых его эмоций, и обещал сводить своего любимого позже посмотреть на разводные мосты, Кацуки просто не выдержал… взял его пальцы в свои, подбирая чужую кисть, и придвинув её к своему красному от холода лицу, с чувством поцеловал холодную кожу перчаток, а потом захихикал оттого, как глупо это выглядело со стороны - он на миг и забыл, что тыльная сторона ладони его супруга не открыта. Виктор же, едва ли не впервые за последнее время, искренне зарделся, явно не ожидая, что японец, который чаще всего был принимающей стороной и редко проявлял инициативу, вдруг так неожиданно, а оттого и до чудовищного приятно, подарит ему тёплый и застенчивый поцелуй прямо на улице, не беспокоясь о том, что их могут увидеть… Лицо Виктора, закрывшееся нечитаемой эмоциональной маской, заставило Юри почувствовать себя не в своей тарелке – будто он совершил что-то плохое, и это чувство мигом смыло туман легкого возбуждения и романтичной игривости с лица Кацуки. Он зеркально отразил эмоции супруга, а потом, извиняясь, опустил голову, в этот же момент ослабляя и хватку своих пальцев – давая конечности русского полную свободу. - Прости… - произнёс он на русском с сильнейшим акцентом, который, впрочем, Никифоров находил очаровательным, а продолжил уже на общепонятном языке, неловко заводя руку за голову. – Не нужно было так делать, да? Я не знаю, как тут у вас... может быть, не принято… - Нет-нет! – Тут же засуетился Виктор, качая отрицательно головой и активно жестикулируя. Понурый вид Юри заставлял Никифорова ощущать терпкое чувство вины. – Всё в полном порядке, Юри! Правда! И мне очень приятно, просто это было немного неожиданно… и… - тут фигурист осёкся, заметив, как плечи Кацуки подрагивают, да и он сам, если быть честным, выглядел совсем-совсем озябшим. – Ты что, мерзнешь? - Нет. – Покачал головой Кацуки, совсем неубедительно поёжившись. - Юри. – Требовательно произнёс Виктор, и японец, пожавшись, неуверенно кивнул. От такого пронзительного взгляда голубых очей ему всегда становилось не по себе. Казалось, что Никифоров видит его насквозь, и как не утаивай от него что бы то ни было, русский всегда находится в курсе даже самых потаённых мыслей мужа… - Руки немного замерзли, - протянул Кацуки куда-то в шарф, - нужно будет поискать потом в чемодане перчатки потеплее… - И ты молчал всё это время? – С неодобрительным недоумением вскинул брови Виктор. – Мы же заходили в два торговых центра! Могли бы купить тебе теплые пуховые варежки! - Да я в порядке, не стоит беспокоиться. - Улыбнулся Юри бледными губами и постарался рассмеяться, только вот звучало это неловко, да и пальцами он вполне обличающе перебирал, пытаясь хоть как-то согреться. - Ладно, ничего с тобой не поделаешь... – Вздохнул Никифоров, понимая что эту японскую кротость и желание не быть проблемным не перебороть в сию же секунду, и, прикусив кончик среднего пальца на левой руке, стянул зубами собственную кожаную перчатку под удивленный, поражённый взгляд Кацуки, а после того как вещица оказалась в руках, незамедлительно протянул ее мужу. – На, надень на левую, не снимая своих перчаток. - Ч-чего?! – Вскрикнул удивленно японский фигурист, пораженно взирая сначала на протянутый предмет, а потом и на светловолосого мужчину, глядящего на него не принимающим возражений взглядом. Но Юри не был бы Юри, если бы вот так просто со спокойным сердцем принял перчатку и оставил своего возлюбленного замерзать без неё. В конце концов, у Юри то хоть были свои перчатки, а Никифоров оставался без всего! Замотав активно головой, парень даже отошел на шаг назад, выдыхая практически возмущенно. – Не надо мне! Я сказал, что всё в порядке! И, вообще, сначала о себе позаботься, дурак! - Юри, не заставляй меня тебя одевать. - Не заставляй меня повторять тебе дважды! – Взвился Кацуки. – У тебя тоже ладонь замерзнет! Возьми себе обратно свою перчатку! - Юри, я ведь буду тебя догонять… - прошептал зловещим тоном Виктор, явно играясь, и шатнулся вперед к вздрогнувшему от напряжения японцу, точно медленный зомби из компьютерной игры, - …и преследовать… - Не надо! – В который раз повторил парень, опасливо косясь на российского фигуриста, явно получающего удовольствие от театрального притворства. - И вообще хватит дурачиться! Надень уже её обратно! - …Надену, но только на твою ручку! – Поиграл бровями Никифоров и тут же кинулся вперед к перепугавшемуся от рывка Кацуки, который растерялся и едва не припечатался спиной в кирпичную стенку арки. Замешкавшегося парня было легко и приятно поймать в объятия, сдавить сильно и, смеясь, выдохнуть облачко пара на ухо супругу, заливающемуся возмущенной и одновременно смущенной японской речью. – Надо же, как быстро попался этот милый поросёнок. - Виктор! Прекрати, я не… - но все препирательства быстро заглушил страстный поцелуй в губы. И если сначала Юри ещё пытался отбиваться, то после пары мгновений, наполненными дикой страстью, расслабился и растаял под умелыми губами Никфорова. Застыл, позволяя и прижимать себя более откровенно, и целовать глубже, наслаждаясь этими моментами неожиданной близости… В этом пылу Кацуки пропустил тот момент, когда вероломный супруг напялил ему на кисть свою перчатку, а очнулся только тогда, когда обеспокоенный Маккачин, носящийся вокруг них кругами, не выдержал откровенного игнорирования своей персоны и встал на задние лапы, передними упираясь в бока мужчин. Тявкнул обеспокоенно и боязливо… думал, наверное, хозяева ссорятся, а потому пытался сделать хоть что-то со своей стороны домашнего питомца. Это не могло не умилить, и Виктор отстранившейся от супруга, тут же ободряюще потрепал пуделя за левым ушком, а спустя секунду к правому протянулась ладонь Юри, уже закованная в чужую перчатку, и так же доверительно погладила собаку. - Ну и как теперь тебе? Теплее, Кацудон? – ухмыльнулся русский фигурист, поглядывая на Кацуки, и тот будто бы обреченно вздохнул, только вот широкая улыбка всё портила, и розовый румянец (теперь совсем не от мороза) выдавал искреннее смущение и радость. - Теплее, - согласился Юри, - но я всё ещё считаю, что ты упёртый дурак. С двумя перчатками хотя бы тебе было тепло, а теперь ни мне, ни тебе. - Почему же…– улыбнулся Никифоров и, оглядевшись, проскользил взглядом по окружению, точно проверив есть ли народ и действительно ли они всё ещё в одиночестве, а потом снова посмотрев Кацуки в глаза, протянул свою оголённую конечность к его, – мы просто возьмёмся за руки, и нам обоим станет хорошо. Произнося слова, он тут же сжал чужую ладонь в тонкой ткани, переплетая свои пальцы с пальцами Юри. Тот с чувством ответил на прикосновение – сжал плотнее, нежно поглаживая большим пальцем кисть Виктора, пытаясь хоть так согреть сердобольного, но совсем не думающего о себе мужа. - Холодает всё сильнее, Вить, уже пора домой.- Произнес тепло Кацуки, но его карие глаза будто бы стали сочнее и жёстче. Скрытый эрос снова явил себя, выплыл на лицо, и японец оскалился совсем уж хищно, едва не облизнулся, точно большой страшный волк в сторону удивлённого наивного барашка, и наклонился ближе, выдыхая слова вместе с тёплым воздухом из своего рта, что горячим паром опалил щёку обомлевшего Никифорова. - А уж дома я устрою тебе приватное произвольное выступление, будь уверен. И возможно даже, в эту ночь мы дойдём до конца… Никифоров едва не взвизгнул на это откровенное предложение, засиял глазами ненормально, да улыбнулся широко, даже чуточку шокировано. С готовностью кивнув Юри, поддаваясь эмоциям, русский порывисто приблизился, быстро чмокнув продрогшего насквозь Кацуки в красный кончик носа. - Обещаю, ты не пожалеешь, Кацудон!.. – Закивал Виктор, воодушевившись идеей и тут же просиял, потрясая своей сцепленной с пальцами японца, конечностью. - А вообще, давай устроим романтический вечер! Мы как раз хотели в магазин – так давай, купим там дорогого вина, какой-нибудь еды… или нет, сами сварганим ужин!.. Предложение еще более экзотичного проведения досуга, включающего в себя массаж, ванную на двоих и даже совместное пение караоке, до тех пор «пока соседи не вызовут ментов» (последнее Виктор, конечно, ляпнул для красного словца и сам рассмеялся с этой идеи), пришлось слушать на ходу. Воодушевившись идеей, загоревшись ей, точно утренняя звезда, Никифоров, не размениваясь больше на обнимашки по затёртым улочкам Санкт-Петербурга, тащил за собой японца, шныряя по дворам и каким-то малоизвестным улицам, где народу было куда как меньше. Маккачин, которого хозяева так и не посадили на поводок, бежал чуть впереди, задорно размахивая хвостом, но на сей раз старался держаться поближе к хозяевам, иногда пристально на них взирая на оборотах – точно пытался удостовериться, что те не ругаются и всё так же любят друг друга. Очаровательный пёс. Их небольшое путешествие прервали в одном темном переулке, где совсем не было народу, а единственным источником света был старый фонарь, едва высвечивающий рыжеватым светом окружающую местность. В какой-то момент, пока Виктор вещал что-то ободрительное, всё так же удерживая тихого, но счастливого Кацуки рядом с собой за руку, из-за угла обшарпанного дома вынырнул какой-то приземистый, но бойкий человек. Незнакомец, только заприметив их двоих, вскинулся воинственно, расширяя свои заледенелые, заплывшие туманом глаза, а потом брезгливо громко сплюнул себе под ноги, едва не на свои старые поношенные сапоги. Он тут же пошёл навстречу паре, но как-то так, как не ходят обычные прохожие – точно задумал что-то нехорошее, и вмиг напрягшиеся руки, запрятанные в тепло рукавов поношенной ватной куртки, как и скрутившиеся в кулаки оголённые кисти, более чем красноречиво говорили о недобрых намерениях неизвестного человека. Первым это заметил Юри и тут же остановился, тормознув и Виктора с собой, с силой дёрнув его назад от быстро приближающегося к ним мужчины. Никифоров лишь вскинул недоуменно брови, косясь на мужа, не понимая в чём дело, но уже спустя секунду для русского фигуриста всё стало более чем ясно, когда откуда-то спереди кто-то заорал жёстким и хриплым голосом. - АГА, БЛЯТЬ, ПИДОРАСЫ! – Верещал незнакомец, и Виктор, тут же поняв, что последует дальше, выпустил руку испуганно вскрикнувшего его имя Юри, а сам выступил чуть вперед, готовясь в случае чего дать отпор. Откинув мешающую обзору чёлку, он уставился в округлую фигуру неизвестного дядьки, которому навскидку было больше 35 лет. Его рано начавшая лысеть голова и недельная небритость, ровно, как и плохие зубы, отнюдь не говорили о здоровом образе жизни, да и одет мужик был отнюдь не с иголочки: старые штаны, заправленные в сапоги, кофта и, конечно, расстёгнутый старый ватник поверх всего этого образа. Незнакомец тут же перешел к угрозам, и, приблизившись на достаточно близкое расстояние, поднял руку, замахиваясь для удара, – УБЬЮ, БЛЯТЬ, СУКИ, ПИДОРЫ НЕ РУССКИЕ! И когда Виктор уже был готов применить короткий прием и тихо вырубить какого-то неадекватного дядьку-гомофоба, в конфликт внезапно вмешался всеми позабытый пудель. Он вынырнул будто из ниоткуда и тут же зашелся громким злобным лаем на мужика, бросаясь тому ровно в живот… и кто бы знал, что нападающий спасует перед псом, а его кинофобия станет причиной поражения в ещё и не начавшемся бою. Незнакомец натурально закричал, но уже от страха, поддался назад и оступился, не удержавшись на ногах, упал спиной в снег, и тут же пугливо закрыл лицо руками от злобной морды кудрявого чудовища, клацнувшего зубами ровно перед его носом… и по какой-то причине не двинувшегося дальше для того, чтобы сожрать агрессивного мужчину со всеми потрохами. - Тише, Маккачин, тише… – услышал дядька приятный мужской баритон, а открыв глаза, увидел, что собака лишь на немного отдалилась, но всё ещё находилась в опасной близости и порывалась нырнуть вперед, вонзить клыки в человеческую плоть. Удерживал её правой рукой за ошейник тот самый высокий пидор, что шёл за ручку с каким-то другим недо-мужиком, что сейчас наблюдал всё это со стороны. Подняв лицо выше, наткнувшись на холодный взгляд голубых глаз, дядька было нахмурился, снова собираясь что-то сказать, как громко гавкнувший пёс сбил весь настрой, заставив рывком поддаться назад, а тело чудовищно вспотеть. – Ну что, будем драться? – снова проговорил высокий блондин, чуть склоняя голову вбок, тяжело поглядывая на мужчину. – Или мне просто спустить свою собаку?.. - Н-не надо собаку… - глухо булькнул мужик, кляня себя сейчас на чём свет стоит за то, что находится в таком неприглядном положении перед каким-то гомосеком, глядящим на него уничижительно сверху вниз. Незнакомец бы и вмазал ему по лощёному лицу, вырубив, а потом бы и того, второго пидора, хорошенько отпинал по почкам… Но только вот косматое чудовище под каким-то чудным именем «Макасин» не позволяло этого, порываясь в любую секунду наброситься и откусить дядьке голову… - Значит, мирно разойдёмся? – Вопросил гей снова, вроде бы даже ухмыляясь, и что-то в его интонации было знакомым. Нападающий поднял взгляд, и аж охнул, когда узнал того, кто перед ним стоял в неверном свете потухающего фонаря. - Да ты же тот самый!.. Спортсмен из телека! На коньках!.. – Едва не потерял дар речи незнакомец, а Никифоров вздохнул так вымученно, точно к нему снова клеились фанаты, а вовсе не лежал в грязи какой-то оборванец, думающий ещё минуту назад причинить вред им с Юри. – А второй тот пидор – япошка, да? По телеку только и крутят какое-то говно, что главный фигурист страны опидорасился, вот только смотрел и на улице уже встретил… Охуеть, я думал так только в кино бывает, блять! Никогда так не везло! - И, надеюсь, больше не повезет. – Ответил Виктор и чуть отвёл пса дальше, видя, что распластавшийся на снегу мужчина больше не намеревается зачинать драку, на которую его так бешено тянуло ещё каких-то пару мгновений назад. Теперь это был просто взрослый, и, судя по румянцу и характерно плывущему взгляду, не самый трезвый человек, удивленный настолько, что аж приоткрыл свой рот, внимательно разглядывая фигуриста, и всё ещё силясь поверить в то, что глаза его не обманывают. - Охуеть, ты ж таким нормальным мужиком был!.. На олимпиадах одно золото!.. Охуеть… Первые места для России…- Несвязно бормотал дядька, отрицательно покачивая головой. Фигурист вздохнул. Наверное, этому человеку, так люто ненавидящему гомосексуализм, просто тяжело осознать, что в общем-то положительный для всей страны Виктор Никифоров внезапно предпочёл мужчину и даже связал с ним свою жизнь… Не мудрено, если учитывать внешность и лексикон неудачно напавшего на них мужчины, для того телевизор был единственной связью с миром, и тот ему беспрекословно верил… а уж известно как на российском ТВ относятся к однополым парам – если ограничиваются лишь сомнительной шуткой, то уже хорошо. - Ну, думаю, обойдемся без автографов и фото. – Виктор покачал головой и отпустил Маккачина, предупредительно ему свистнув. Пёс рычал, демонстрируя острые зубки, был взъерошен и разозлён, но слушался хозяина, не нападая, но при этом и не спуская с лежащего человека горящего злого взгляда. Незнакомец же, снова почувствовав волну панической атаки, боялся шевелиться, старательно концентрируя собственный взор на одной единственной точке – не хватало еще спровоцировать это пушистое исчадие ада на атаку… Никифоров же, развернувшись, направился в сторону к перепуганному и явно не понимающему, что происходит, Юри. Азиат только хлопал глазами, изумлённо переводя взгляд с незнакомца на супруга, и совсем не ведал того, о чём идет речь и что ему самому делать в этой ситуации. «Очарователен, даже когда потерян…» - …Только вот, всё равно я эту пидорасню ненавижу, понятно?! – Рассержено крикнул в спину Никифорова оставшийся лежать на земле мужчина, на свой страх и риск, в глубине души надеясь, что пудель не бросится на него от громкости его дрогнувшего голоса. - Вы ебанутые все - педики, ебётесь в жопы, а это, блять, мерзко, пиздец! И тебя, Никифоров, уже все, блять, нормальные люди презирают поголовно. Я это как простой человек говорю, а не зазвездившийся хмырь!.. Всё равно дождёшься в итоге, грохнут тебя где-нибудь нормальные пацаны вместе с этим твоим узкоглазым дружком, и никакая собака не спасёт!.. Виктор замер на миг, и лицо его, скрытое в петербуржских сумерках, показалось Юри каким-то внезапно незнакомым – похолодевшим, ожесточившимся, совсем непривычным… но лишь на секунду, которой, впрочем, хватило для того, чтобы сердце Кацуки пронзила сияющая игла беспокойства. Никифоров же снова удостоил вниманием огрызающегося дядьку, и глумливо растягивая губы в усмешку, произнёс одно единственное слово: - Голос. Маккачин тут же залился звонким громким лаем, чем чуть не довёл незнакомца до инфаркта. Тот шарахнулся назад резче, проезжаясь ягодицами по земле, а потом, не выдерживая паники, подорвался на ноги и рванул куда-то в противоположную сторону так, что пятки засверкали. Пёс, разумеется, помчался следом, не переставая громко гавкать на внезапно закричавшего уже от панического ужаса незадачливого мужика. Виктор искренне захохотал на это, ловя взглядом задорно подпрыгивающего Маккачина и улепётывающего от него человека, даже голову запрокинул, содрогаясь от смешков. Юри тоже улыбнулся, но не так спокойно и весело как супруг, скорее, наверное, даже чуть зажато, словно лишь потому, что надо, а не оттого, что смешно… - А что он говорил? – Спросил Юри, когда Никифоров, громко свистнув собаку и убедившись в том, что пудель разворачивается и бежит к ноге, развернулся и пошёл к оставшемуся сзади японцу, успевшему даже слегка припорошиться вяло падающими с неба снежинками. – Я всё же ещё совсем-совсем плохо понимаю русский язык… Виктор замялся на миг, и это не ускользнуло от тонкого, намётанного на мелочи, взгляда Кацуки. Впрочем, Никифоров быстро, словно пытаясь не потерять дружелюбную расслабленную маску, снова расплылся искренним выражением доброжелательности и, подойдя к мужу, приобнял его за плечи, чуть сдавливая рукав тёплой куртки своими оголёнными и явно мёрзшими пальцами. - Да он обознался, сказал, что тут украли у него что-то, и он подумал, что это мы, потому что никого другого тут не наблюдается, хах-ах-хах! – Коротко засмеялся русский фигурист, но этот звук показался внимательному японцу слишком натянутым. – В общем, не бери в голову, Юри, к нам его проблемы не относятся, так что продолжаем наш вечер, и я тут подумал, давай доедем на такси до гипермаркета? Там выбор больше, затаримся сразу на несколько дней! - Ты снова хочешь валяться в постели целыми днями и жиреть? – Вскинул брови в удивлении и некой усталости Кацуки, тем не менее, неуверенно приподнимая самые уголочки обветренных губ. – Яков мне голову оторвёт за то, что я позволяю тебе так расхолаживаться… - Ой, да ничего он не оторвёт, и к тому же у нас каникулы, забыл? Ещё недели две как минимум! – Никифоров, не отпуская любимого из объятий, потянул его прочь из двора, надеясь больше не встретить по пути каких-нибудь неадекватов… Тут ещё повезло, что у этого мужика оказалась кинофобия, а у самой пары – Маккачин, а иначе Виктору бы пришлось давать отпор. Конечно, фигурист был в силах справиться с одним нападающим, ну с двумя… но даже такая потасовка имела возможность грозить травмами, которые могли поставить крест на его карьере фигуриста. Рисковать собой не хотелось, но ради Юри бы пришлось – Виктор, как-никак, взял на себя ответственность и заботу о нём принесённой на свадьбе клятвой, и собирался теперь оберегать свой Кацудон, как зеницу ока. - Но потом мы всё равно будем должны привести себя в форму, Вить! – Как раз со слабым протестом произнёс Кацуки, поддаваясь движениям супруга и топая тяжёлыми кожаными сапогами по корке обледеневшей дорожки, подмечая боковым взором, как пёс нагоняет их, и, не тормозя, снова уносится вперед как маленький разведчик, довольно размахивая хвостом. – Лучше сейчас ограничить себя, чтобы потом… - О, я приведу тебя в форму, не волнуйся. – Пропел Никифоров, и, склонившись вплотную к азиату, прижался своей холодной щекой – к его, и совсем уж заговорщицки зашептал, выпуская изо рта облачка пара. – У меня даже способ хороший есть… Вот ты знал, что секс сжигает сто килокалорий за раз? - В-виктор! – Обличающе прикрикнул Юри, заливаясь краской, а его муж засмеялся, умиляясь такой реакции, и тут же, поддаваясь порыву, завозил своей рукой по спине и плечам, растирая замерзшее тело азиата, непривыкшего к суровому морозу. И вроде бы всё снова стало хорошо: забавный смех, тёплая атмосфера, прекрасное ожидание грядущего вечера, и Маккачин, кружащий вокруг и хватающий ртом хлопья падающего снега… Всё идеально, всё как обычно… но Кацуки упорно чувствовал в этом какой-то подвох, и потому, наверное, смех Виктора казался ему не таким искренним, да и живот крутило в неясном, полупрозрачном беспокойстве, а от этой встречи с неприятным русским мужиком в желудке выпал горький осадок… Признаться, эта ситуация, которая произошла только что, немного смутила Юри и чувство дежавю от первой встречи с матерью Виктора, настигло Кацуки вполне четко. Пусть он и не понимал, о чём говорили между собой Никифоров и незнакомец, но он не был дураком, чтобы не догадаться, что речь идёт вовсе не об какой-то украденной вещи и путанице… что-то гораздо более плохое, что-то обоюдно злое веяло в их грубых, для слуха японца, словах, и это скорее больше было похоже на угрозы, чем на простую беседу… Надо ли говорить, что распевным речам Виктора Юри не поверил, но не стал докапываться и портить в общем-то хороший вечер своей мнительностью и тревожностью… В конце концов, если бы тот дядька сказал что-то важное или серьёзное, Виктор бы с ним поделился, ведь так? Они же теперь друг другу не чужие, они теперь супруги, а значит, должны делить все горести и радости пополам… И хоть мысль такая была правдивой, да и Юри ей удовлетворился, решая просто довериться Виктору, на душе всё равно тягуче-тошно скребли кошки. «Ну, ничего - убеждал он себя, - всё будет хорошо». Скол дал трещину, побежавшую по ровной поверхности розового стекла. Юри нахмурился, всматриваясь в действительность через очки, и нервно потеребил дужку руками, насаживая их на нос удобнее. Окружающий вид смазался, разделился молнией разрыва, но всё же позволял вглядываться карим глазам в мир. Кацуки вздохнул и решил, что, несмотря на дискомфорт, очки ещё пригодны для использования.