Звонко бьются стёкла розовых очков

Розовые очки разбились вдребезги – оба стекла лопнули, пыльцой разлетаясь у глаз, раня острыми крупинками щёки и глаза до крови. Осколки впивались в кожу, прорывая ту уродливыми прорехами, резали до карминовых слёз, изничтожали глазное яблоко. Было жутко больно… Пальцы тоже оказались повреждёнными – оправа сломалась, исчезла, втыкаясь в плоть пластиковыми полосками, и барьер розовых грёз, отделявший Кацуки от чудовищной, воющей пустоты неприглядной реальности, рухнул. Осыпался как песок, развеиваясь по ветру, открыл тем самым вид на так старательно игнорируемую черную недружелюбную тьму, обрекая японца быть ею съеденным. Юри, кажется, и ожидал этого, знал, что долго его импровизированная защита из фламингового стекла не выдержит… но почему-то от информированности было совсем-совсем не легче. Всё случилось быстро, он даже не успел подготовиться, и теперь единственное, что ему оставалось – так это зажаться, приседая, и спрятать голову в колени, как страус – в песок. Молить о помощи, чувствуя, как тело терзает ледяной ветер, а чернота облепляет своими склизкими лапами, топя в болоте неоправданных надежд. Страшно и холодно, он чувствует, что умирает... «Виктор!.. Виктор, спаси меня…» Кацуки не был уверен в том, что делает, заворачивая за очередной угол панельного дома, слыша как в отдалении, но на достаточном для того, чтобы его поймать, расстоянии, раздается подгоняющий издевательский свист, заставляющий его – серебряного чемпиона, чувствовать себя удирающим зайцем от толпы борзых. Пакет из магазина вместе с телефоном, бывшим единственной связующей ниточкой с любимым человеком, который, казалось, мог бы как-нибудь помочь, остались позади - лежать сломанным грузом на асфальте, ещё каких-то десять минут назад. И Юри внутренне успел себя за это проклясть пару десятков раз – не руки, а крюки, из которых всё валится в самый нужный момент!.. Паника в то мгновенье всё же взяла над Юри верх и он, несмотря на то, что всё ещё помнил о совете Виктора: не сворачивать во дворы, повёл себя наперекор этому – нырнул в первую же попавшуюся подворотню. Теперь же японский фигурист петлял по каким-то неясным улочкам с переменным успехом, то отрываясь от преследователей, то снова оказываясь рядом с ними в непозволительной близости, чреватой для Кацуки как минимум жесткими побоями, а, следовательно, и травмами, которые могли поставить крест на его карьере и на дееспособности в принципе. То, что отморозки настроены серьёзно Юри понял четко даже по тону выкрикиваемых жалящих фраз, а потому, игнорируя усталость и по максимуму выжимая свою выносливость (благо, для него она являлась едва ли не главным плюсом), он продолжал бег, надеясь, что всё же сможет самостоятельно выбраться из этой удручающей ситуации… Только вот ощутимо портило шансы то, что Кацуки совсем не знал местности и пару раз, на радость четверым мужчинам, едва не загнал себя в тупик, быстро меняя маршрут в самый последний момент. Так или иначе, с каждой новой минутой, наполненной улюлюкающими голосами сзади, заполошным стуком собственного сердца и бьющейся в висках крови, Юри понимал, что рано или поздно всё же обнаружит себя в каком-нибудь тупике, откуда не сможет выбраться. Как назло, этот район был словно вымершим – ни одного человека, у которого хотя бы чисто теоретически можно было бы попросить помощи, не наблюдалось – лишь статичное затишье, разбавляемое хлюпающими звуками шагов по размокшему снегу, ор в спину, явно нецензурного содержания, и неясная дорожка впереди, уводящая куда-то к трансформаторной будке… Выбора не было, потому Кацуки мог лишь положиться на собственное чутье и удачу, припустив ровно прямо – если повезет, то он сможет найти выход на более-менее людную улицу и тогда, смешавшись с толпой, ему, возможно, удаться оторваться от чертовой погони. Ноги несли его ровно, практически не подводя на скользкой дороге. Влетев точно в поворот, дальше, вдоль пятиэтажного дома, Юри услышал сзади внезапный победный смех, гоготом разлетевшийся по округе, а потом русское слово – «Попался!», дословного значения которого он не знал, но шестым чувством догадывался, что ничего хорошего для него оно не несло… Так и оказалось. Завернув за угол дома, Юри оказался зажат в узкой колее каких-то непонятных, ветхих построек, напоминающих собой те помойные улочки между домами в криминальных фильмах. Вокруг были лишь давящие стены, уходящие вперед и оканчивающиеся старой железной проржавевшей решёткой, ограждающей какой-то строительный сор – горы раскрошенного камня с непонятными поломанными досками, и железяками. Собравшись было развернуться, чтобы вынырнуть из непонятного тупика, Кацуки едва ли не лицом к лицу столкнулся с преследователями, на которых бы безвыходно напоролся, попытавшись всё же осуществить задуманное… Потому, потеряв хоть какой-то путь к отступлению, Юри, подгоняемый панической атакой, страхом и, неожиданно, решимостью, рванул прямо к решетке, замечая что сбоку есть небольшая узкая арка. Соображать приходилось быстро – мозг сам в авральном режиме искал выходы, и японец, недолго думая, сиганул по проходу, снова улавливая буйные голоса, теперь пестрившие нотами разочарования. Арка была короткой и окончилась мелким двориком, изрезанным траншеями со вскрытыми венами нерабочих труб, что уже припорошились снегом. Тут тоже было много мусора – крошка кирпичей хрустела под ногами громче снега. Юри, перепрыгивая мелкие и большие канавы, наискосок помчался по двору, где в дальней части старого здания спасительным просветом маячил очередной арочный проход. Кацуки нырнул в него, и, не различая больше ухом преследователей, мелочно понадеялся, что те отстали или просто не рискнули перебираться через полый открытый трубопровод… в конце концов, Юри – подготовленный человек, спортсмен, и у него больше шансов растянуться над пропастью, не свалившись при этом вниз – перебраться с одного края на другой… Однако, обернувшись на всё еще не сбавляемом ходу, он увидел первого человека из числа преследователей, влетающего вслед за ним в переход, что тут же разбило вдребезги всю робкую надежду на окончание сыр-бора в голове Кацуки. Видимо, эти люди тоже имели физическую подготовку. Юри тут же было повернул голову обратно – до этого не следил за дорогой, бежал на автомате, как моментально и внезапно врезался во что-то жутко твердое всем телом на полной скорости. Болью прожгло внутренности, из лёгких выбило воздух, а Кацуки даже совсем не понял того, что произошло. Он, теряя над телом контроль, свалился, ссадиной смазав бок об острый край огромного мусорного бака, из которого пиками торчали деревянные элементы – строительные отходы, оставшиеся, видимо, после строительства жилого комплекса, которые никто не спешил вывозить… Твою мать! Запаниковав, Юри попытался подняться, надеясь ещё успеть улизнуть от преследователей, как тут неожиданный удар с ноги пришёлся ему прямо в живот, заставив вскрикнуть и тут же хрипло закашляться от боли, лишаясь последней надежды на спасение. В затопленной шоком голове совсем не к месту всплыло слово, брошенное ему в затылок каких-то пару минут назад: «Попался», — и Юри вдруг сразу понял, что же именно оно значило… вот это вот всё – конец, тупик, смерть… Второй пинок не заставил себя ждать, на сей раз осадив болью рёбра. Кацуки мелочно попытался сжаться, сгруппироваться, закрывшись, как смазано, краем глаза уловил то, что неизвестный снова берет размах для следующего удара. Фигурист тут же зажмурился, готовясь к очередной волне боли. - Эй-эй, Сань, погоди! – раздался вдруг голос сверху, и незадачливого бандита, уже успевшего одарить японца двумя болезненными ударами, миролюбиво оттянул от жертвы, положив на плечо руку, тот человек, чье лицо было закрыто докторской маской. – Мы же не варвары какие, мы не мучаем их перед смертью. Но ты новенький, так что прощается… Парень ещё секунду назад собиравшейся перебить иностранцу хребет ударом ноги, понятливо кивнул, и с брезгливостью глянув на Кацуки, отстранился, давая тому пространство для манёвра. Юри завозился на месте, подбирая конечности, затравленно глянул снизу вверх на обидчиков, но отсутствие очков и отголоски боли плавили четкость видения, смазывая кадры реальности перед глазами. Он бы хотел встать, но отчего-то казалось, что попытайся он – снова получит урон от этих лбов, столпившихся вокруг него непроходимой стеной… Это, наверное, конец… - Встань. – Скомандовал на английском человек в маске, который, видимо, играл роль главаря и несильно, носком ботинка поддел бок Юри, подкидывая того вверх. Японцу не нужно было повторять дважды. Воспользовавшись моментом, он быстро вернул себя в вертикальное положение, только сейчас заметив, что всё это время судорожно дышал, глотая затхлый воздух ртом. Кацуки уставился пронзительным взглядом в серые, будто бы даже снисходительные глаза оппонента. Этот босс был закрыт практически полностью – глаза и клочок рыжеватых волос – единственное открытое пространство на его теле. Всё остальное было покрыто мешковатой одеждой: кофтой с капюшоном, поверх которой была накинута расстёгнутая пуховая куртка, джинсами и тяжёлыми ботинками. Его приспешники выглядели куда проще, но у азиата не было времени их рассматривать, всё его внимание на себя перетягивал человек в маске. - Надо отдать тебе должное, Кацуки Юри, ты действительно выносливый спортсмен. Впервые за всё время нашей деятельности кто-то заставил всех нас попотеть в захватывающей погоне... но, как не прискорбно, ты сам загнал себя в тупик. Следовало слушать своего «папочку», и не соваться в дебри дворов… глядишь, и удалось бы улизнуть, на такой-то скорости… Юри резко вскинулся, а потом, точно опомнившись, пристыженно опустил голову. Пряча глаза, он как можно незаметней повел взглядом вбок, понимая, что мазнувший по зрачкам луч света ему не привиделся. Там вдалеке был просвет, и не такой как раньше в этих бетонных лабиринтах – узкий и затхлый, а яркий, более светлый, такой, что было видно небо и промятую шинами снежную дорожку – наверняка ход для машин, вывозивших или привозивших сюда весь этот строительный шлак. Может быть, то была целая улица, несравнимая с этими закутками, по которым шнырял Юри, спасаясь от погони. И она, определенно, вела куда-то к более цивилизованным точкам. Если это действительно так, то по ней японец сможет выбраться в более людное место, или даже в сам район их с Виктором дома, нужно лишь продраться к выходу между двумя амбарами, преградившими путь… Чёрт, это казалось несбыточной и одновременно осуществимой мечтой! Нужно лишь уличить момент!.. Но, чтобы не выдать своих планов, Юри быстро перенаправил взгляд, протерев опаленные жаром веки грязными подушечками пальцев – во время бега он хватался за всё, что ни попадя… - Что вам от меня нужно? – Вопрошает японец, чтобы потянуть время, стыло взирая на то, как главарь под маской ухмыляется, что деформирует его лицо, делая форму головы какой-то неестественной. Сбоку фыркают обозлённо два его подчинённых, презрительно обсматривая Кацуки с ног до головы. Они, кажется, были готовы в любой момент броситься на него как две огромные голодные собаки на не до конца обглоданную кость. - Момент твоего драгоценного времени… и больше ничего. – Невинно информирует босс, покачивая головой. – Видишь ли, мы с моими ребятами занимаемся очисткой города от всякой грязи. Находим её, нейтрализуем, и дальше продолжаем поиски, чтобы сделать Петербург до конца идеально чистым… Но он таковым не будет, пока существуют люди, подобные тебе – мужеложники, отказавшиеся от своей истинной природы и предпочётшие пасть во грех. К сожалению, ты не только сам прогнил насквозь и стал противен природе, но и Виктора Никифорова – гордость страны втянул за собой, заставив и его ступить на скользкую дорожку… Это непозволительно и возмутительно. Человек в маске говорил что-то ещё и был похож при этом на какого-то сошедшего с ума пастора неведомой церкви, что своей идеологией ставило убийство, якобы, ущербных людей. Он разводил руками широко, будто заключая в объятия весь бренный, несовершенный мир, и у Юри пот крупными холодными каплями выступил на спине – он всегда боялся религиозных фанатиков, готовых ради своих сомнительных идеалов привносить в общество раздор и уничтожать других людей, не разделяющих их взгляды… Это было ужасно, и находиться рядом с главарём было невыносимо, но когда голос говорившего неожиданно начал грубеть, становиться всё более резким и враждебным, Юри почувствовал, что просто слова – это ещё не предел. Человек перед ним был действительно безумен, ровно, как и его шестёрки, и потому, кажется, они вполне были готовы на отчаянные меры. – …Мы пытались воздействовать мирным путём – оставляли «послания», клали специальные газеты в почтовый ящик, даже использовали краску, лишь бы донести истину, звонили… но ничто из этого не нашло отклик. – Продолжил вещать человек в маске тяжёлым, будто бы даже оскорбленным тоном. - Потому, Юри Кацуки, мы приняли решение, благодаря которому Виктор раз и навсегда освободится от гнёта твоего разрушительного, ненравственного и греховного влияния, вернётся на праведный путь. А если нет – то станет следующим. Но пока что, для начала… нам придётся физически избавиться от тебя. Раз и навсегда. Ничего личного, просто так необходимо… С этими словами, игнорируя шокированное лицо японца, мигом потерявшего дар речи и способность связно мыслить, главарь с шуршащим звуком расстегнув молнию своей толстовки, полез в её внутренний карман. Кацуки особенно сильно запаниковал, чувствуя, как пульс бьётся в горле, когда человек в маске извлёк наружу увесистый, чёрный пистолет, зажатый в ладони до побелевших хрящиков в пальцах. Однако, несмотря на то, что руки выдавали отнюдь не спокойное состояние, у незнакомца был настолько невозмутимый вид, что это сильно сбивало с толку – тот будто и не собирался убивать другого человека, хотя только что пообещал это сделать. Сердце японца рухнуло в пятки, всё тело мигом похолодело, и он, точно загнанное в угол животное, взъерепенился, скалясь в жалкой попытке показаться больше, и ровно с этим снова паникующее скосил взор к просвету, надеясь на чудо… Выбраться сейчас не представляется возможным – шкафоподобные мужчины закрывали собой проход, оставляя лишь незначительный зазор между плечами друг друга, обратно в изрезанный траншеями двор путь тоже был заказан – тот самый мужик, что щедро одаривал Юри ударами, был напряжён и напоминал собою рысь, готовящуюся к прыжку – мимо такого не проскочишь, а главарь, ехидно перезаряжая затвор, уже поднял взгляд серых, точно грозовое небо, глаз, холодно отмечая на перепуганном, вытянутом и бледном, как полотно, лице Кацуки, бешено вращающего глазами, точку, куда попадёт шальная пуля… Выхода нет. Кацуки бы пошёл ва-банк – попробовал пролезть меж двумя верзилами со стороны вожделенной свободы, но в таком случае велика вероятность того, что он просто словит выстрел затылком, а это было ещё страшнее, чем принять смерть лицом к лицу… Чёрт возьми, он не хотел погибать здесь, в какой-то грязной подворотне, от рук каких-то фанатиков! «Виктор!..» - ЮРИ! – В тот же момент неожиданно раздался громогласный знакомый и самый любимый голос, ровно с диким визгом тормозов автомобиля, и все находящиеся тут люди, явно не ожидая такого поворота, на миг потеряли бдительность, поворачивая голову на шум – к единственному возможному выходу – сияющей светом арке. Кацуки, не позволив себе упустить момент и не растрачивая ценные секунды на удивление, мигом воспользовался замешательством, и с силой толкнув босса, заставил того упасть, по пути выронив оружие. И тут же, не теряя и сотой доли секунды, что было мочи, влетел плечом в зазор между двумя преследователями, служившими единственной преградой на пути к гудящей не заглушенным двигателем машине и упивающемуся криком Виктору, зовущего своего супруга по имени. Юри прорвался, растолкав растерявшихся бугаёв, которые скорее поспешили ловить упавшего босса, а не юркого японца, вывернувшегося из давления двух туш. Стоило только оказаться на финишной прямой, как Кацуки увидел перед собой настежь распахнутую заднюю дверь старой машины, из которой Виктор тянул к нему руки с таким перепуганным и одновременно осчастливленным лицом, что от этого стало практически больно, а сознание унеслось куда-то за пределы опасной подворотни, к тому моменту, как Юри целует это заплаканное лицо возлюбленного, остро ощущая какое это счастье – просто быть рядом с ним… Вернуться на землю Юри заставили два просвистевших рядом выстрела, один из которых поставил скол на кирпичной стене, а второй пробил звонкую железяку сбоку – пожарную лестницу, оставшуюся недогнившим отростком торчать из постройки. - Не дайте ему уйти! Стреляй! Лучше, блять, целься!.. – Уже вовсе не голосом проповедника, а тембром обычного разозлённого бандита, послышался крик главаря в спину, но Кацуки, к этому времени как раз оказавшийся практически у порога машины, был грубовато затянут внутрь одной твердой хваткой мужа. Виктор втащил его в салон и быстро захлопнул дверь. - Газу, газу, газу! – тараторя, скомандовал он водителю, даже не вернувшись в нужное положение и всё ещё практически лежа поперёк Юри, как таксист, что было мочи, вдавил педаль в пол, заставив свой автомобиль быстро рвануть вперед, выжав из себя огромное количество энергии. Приглушённо за окном послышалось ещё несколько выстрелов и пуля от одного из них, видимо, вскользь задела заднее крыло уезжающей машины, заставив на миг всех пассажиров и водителя вздрогнуть. Но, так или иначе, четверо бандитов, размахивающих огнестрелом, с каждой секундой оставались позади всё дальше и дальше… - Ну, блин, у меня ещё ни разу такого ненормального заказа не было! Что б вас, что за бандитский Петербург!.. – Кричал таксист чуть дребезжащим от пережитого стресса голосом, скорее себе, чем своим спутникам, ловко выкручивая руль, заставляя автомобиль петлять по дворовым дорожкам. Изредка мужчина поглядывал в зеркало заднего вида, но там было чисто и безмятежно, точно на лоне девственной природы – видимо, преследователи не рассчитывали на такой дикий поворот событий и потому смиренно остались глотать пыль из-под колёс, не ввязываясь в погоню на каком-нибудь транспорте... Именитые пассажиры же, кажется, и не услышали замечание таксиста, но тот и не рассчитывал на внимание, в конце концов, оба парня, занимавшие сейчас заднее сидение машины, пережили едва ли не самое страшное событие в своей жизни – покушение на убийство, это вам не вареники лепить!.. Юри и Виктор сразу же - ещё колёса машины не прокрутились, унося их из ужасного переулка – сцепились в настолько сильных объятиях, что, казалось, от этой тактильной близости зависела их жизнь. Японец только почувствовав тёплое кольцо родных рук, укрывших его, кажется, от всего, согревших от внезапного холода горячими ладонями на спине и плечах, сжавшими так тесно, что было тяжело дышать, наконец-то почувствовал себя защищённым, любимым… И это чувство, разрядом молнии прошедшееся по сжавшемуся сердцу и задохнувшихся легких, не могло не заставить его зарыдать – громко, надрывно, в голос, прижимаясь теснее к телу Виктора. Кацуки сильно дрожал, ходил аномальной вибрацией, завывая, и совсем ничего не видел из-за нескончаемого тумана в глазах, лишь чувствовал, как слёзы режут обожжённые непривычным холодом щёки. Все чувства: чудовищный страх, ненормальная паника, холодный ужас, дикий испуг, что были заперты внутри него во время погони, вдруг начали выплёскиваться разом – бурно, шквалисто, точно происходило извержение вулкана и магма от него, вытекающая не из жерла, а из слёзных мешочков карих глаз, поджигала всё вокруг себя, заставляя Юри трепыхаться от нескончаемого тайфуна страшного осознания всего произошедшего – биться подбитой пташкой в объятиях возлюбленного человека. - Витя… Витенька…В-вик... Витюша... – Звал Кацуки, точно не мог до конца поверить в то, что сейчас был рядом с любимым супругом и что всё это не сон и он действительно, уже там мысленно прощавшийся с жизнью, готовый принять участь быть застреленным у мусорного бака в грязном переулке, не лежал сейчас с дырявым виском на потрескавшейся старой брусчатке, истекая содержимым своей головы. Он действительно был жив, и чувствовал это, впитывая ходящим ходуном, точно промёрзшим до костей телом, тепло Виктора, отчаянно прижимающего его, глупого японского паренька, к себе. Боже, как Юри был сейчас счастлив… Счастлив до сорванного в плаче голоса. – Витя!.. Витя!...Ви-и… - Я здесь, я с тобой, я с тобой, мой хороший, я с тобой… - Гнусавил в ответ Никифоров, кажется за время всей этой ситуации поседевший от ужаса – его и без того серебряные пряди стали ещё бледнее, прямо в тон до сих пор бескровному лицу. Удар прогорклых чувств прошёлся и по грудине русского мужчины. Его рвало на куски от жалости к беззащитному Юри, притискивающемуся к нему так, будто Виктор - единственный во всем свете лучик солнца, к которому тянется припорошенный снегом цветок, и вместе с тем уничтожало чувство ещё не спавшего страха за своего возлюбленного. Господи, когда Виктор увидел, как в его Кацудона целятся те люди, как спускают курок, и как пуля проходит над головой его мальчика лишь на десяток сантиметров выше… кажется, он в этот миг отдал пол жизни, мысленно умоляя всех известных ему Богов, чтобы Кацуки успел добраться до машины целым… Теперь же, обнимая Юри, Виктор сам не мог сдержать слёз, хоть и старался задавить колючий комок в глотке. Слышать всхлипы и рыдания Юри было невозможно, потому что и самому хотелось с чувством проораться, затапливая всё вокруг себя талой солёной водой натекшей с израненной души, но он держался, понимая, что в этой ситуации должен быть хотя бы один сильный человек. И Виктор был готов быть им ради утопающего в дрожи Юри… Картина серого, унылого города плыла перед затёртыми до матового блеска окнами машины, и, казалось, что и декорации-то в этом театре под названием «жизнь» не меняются. Водитель рулил молча, не встревая ни на секунду в момент смущающей близости между двумя знаменитыми фигуристами, сейчас выглядящими настолько непривычно, что даже самый преданный фанат бы не узнал легендарного Виктора Никифорова и восходящую звезду фигурного катания – Юри Кацуки в этих двух умаянных, утомленных общим потрясениям, мужчинах, одежда на которых оказалась сбитой, волосы взъерошенными, а лица опухшими от бессчётного количества слёз, пролитых куда-то в складки одежды и на просиженное, неудобное сидение старой машины. Наверное, охочим до сенсации журналюгам этот вид спортсменов был бы краше восхода над Невой, ведь это была бы настоящая сенсация, если не сказать скандал – на жизнь японского фигуриста покусились неизвестные, но его русский супруг, как принц на белом коне, вызволил своего незадачливого Юри из цепких лап смерти… Только вот совсем некому было бы поведать об этом газетчикам. Таксист был человеком порядочным и понимал грани дозволенного и неприкосновенного, отчётливо осознавал, что то, что творилось сейчас на заднем сидении его старого отечественного автомобиля – личное дело двух взрослых мужчин, сознательно связавших себя узами брака. И никакой охочий до сенсации писатель не имел право вмешиваться в их идиллию эмоционального единения. Потому рот водителя будет держаться на замке, а если и сболтнет друзьям, то кто ж ему поверит, что самого золотого медалиста олимпиады – Виктора Никифорова, он на своей старенькой развалюшке возил спасать серебряного призёра финала Гран-При, имя которого упорно не желало запоминаться мозгом мужчины. Да его же мужики назовут трепачом и посмеются только, всё! Так что – тишина. Сами фигуристы тоже вряд ли будут распространяться о пережитом отнюдь не приятном опыте. Коротко глянув в зеркало над лобовым стеклом, таксист увидел, что азиат, всё ещё бубня неясные слова в широкий шарф супруга, расслабляется в его объятиях – опадает, заваливается на Никифорова, утопая всем своим естеством в дурманящем тепле чужого тела, и перестает дрожать, как осиновый лист. Кажется, даже внезапно, после истерики, дремлет, проваливается куда-то в блаженную, спокойную черноту перенервничавшим сознанием, и Виктор, обнимая супруга, одной рукой перебирает пальцами его жёсткие чёрные прядки – нежно, аккуратно, стараясь успокоить ещё сильнее. А сам, как и японец, уложив подбородок на чужое плечо, смотрит застывшим, задумчивым и перегоревшим эмоциональным взрывом взглядом в пассажирское окошко, не моргая. Таксисту даже одного короткого взора хватило в стылые голубые глаза русского фигуриста, чтобы понять, что тот внутри себя принимает какое-то решение, тщательно обдумывает что-то в своей серебряноволосой голове, да так, что кажется, вот-вот должен был раздаться скрип прокручивающихся шестерёнок. Остаток пути прошёл в такой же вязкой серой тишине, разбавляемой лишь шумом работающего двигателя и короткими, сиплыми, всхлипами оставшегося потрясения, вырывающимися изо рта дремлющего на супруге Юри. Когда автомобиль подъехал к нужному подъезду, то Виктору пришлось завозиться, тормоша тем самым Кацуки, заставляя его прийти в себя. Японец, дыша через рот из-за забитого носа, понятливо кивнул, принимая от Виктора ключи, одновременно с прозрачным, практически незаметным поцелуем в лоб – украдкой, и вышел из автомобиля, тут же, чуть покачиваясь, направился к подъезду элитной многоэтажки, оставляя после себя на только что выпавшем белом снежном покрывале неуверенные шаги. Никифоров же, одновременно покинув машину с супругом, подошёл к водительскому окну, склоняясь, и таксист опустил его, взирая на знаменитого, но сейчас такого уставшего фигуриста без стеклянного барьера. - Я так и не спросил, как вас зовут… - Рассеяно заметил Никифоров, расстегнув пуговицу и запустив руку во внутренний карман своего брендового пальто. Зашерудил там ладонью, выискивая что-то. - Я – Сергей. Сергей Игнатьевич Богатырев. – С короткой улыбкой, в которой, впрочем, была лишь вежливость и никакой весёлости, проинформировал таксист, а после, заметив, как Никифоров приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, перебил, - А вам нужды представляться нет. Человека, который вас бы не знал, Виктор, найти тяжелее, чем иголку в стоге сена. Никифоров улыбнулся на это замечание уголками губ, и быстро выдернув из кармана что-то, второй рукой полез в пальто, выудив из ниоткуда шариковую ручку. Водитель удивлённо вскинул брови, когда практически на крыше его машины заскрежетал перекатываемый металлический шарик стержня – фигурист что-то на чём-то писал, и Сергей бы соврал, если бы сказал, что ему не интересно, что этот спортсмен задумал. Впрочем, интрига пропала довольно быстро, сменившись шоковым, потрясённым удивлением, когда в окно, прямо водителю в руки, Никифоров протянул несколько оранжевых банкнот, номинал которых был самым большим из всех существующих в этой стране. - Я бы и больше дал, но это всё, что у меня с собой есть... – Честно признался Виктор, при этом выглядя даже немного виноватым… Водитель, поднимая на него сияющий взор зелёных глаз, затараторил, уверяя спортсмена, что такой наградой он более чем доволен, а потом, неловко засмеявшись, рассказал, что с таким дивидендом ему теперь можно месяц не работать. Виктор кивнул, и, показав пальцем на самую верхнюю купюру, попросил её перевернуть. Мужчина послушался и в тот же миг его взору предстал ряд ровных цифр. – Это мой телефон. – Пояснил Никифоров. – Если вдруг из-за сегодняшнего заезда не по правилам у вас будут проблемы, то позвоните мне. Я же обещал, что выручу вас, если потребуется. Только, прошу, больше ни одна живая душа не должна знать об этом номере, иначе мне снова придётся его сменить и тогда связаться со мной для вас станет невозможным… - Да вы что! Я – могила! – Убедительно закивал таксист, а потом, пожелав удачи фигуристу, уже удаляющемуся в сторону Кацуки, развернул свою тарантайку на триста шестьдесят градусов, и поехал по новым заказам, ведь до конца его рабочего дня было ещё далеко. Виктор же, ни капли не жалея того, что отдал все деньги, взятые с собой как залог для отеля, в руки единственному водителю, который остановился, когда Никифоров, как бешенный голосовал на обочине, быстро засеменил к Юри, ожидающему его у самой двери подъезда. Подойдя к нему, русский аккуратно приобнял мужа, пока японец прикладывал брелок к домофону, и в новостройку они прошли уже обнявшись, игнорируя вдох гиперактивного Славки, который, кажется, снова хотел чем-то особо важным поделиться. Впрочем, и сам консьерж, заметив, что парочка жильцов явно делит между собой интимный момент, прикусил язык, избегая соблазна заорать мужчинам в спину, что у той же хозяйки с третьего этажа сбежала ещё одна рептилия, которую он самолично нашёл, не поверите где – в своей пустой кружке! Геккон забрался туда и своими лупиками таращился на Славу, вызывая у того дикое желание забрать животное себе… да только хозяйка вовремя подоспела, забрав и питомца и кружку в свою квартиру–экзотариум!.. Впрочем, глядя в спины удаляющихся супругов, парень понимал, что, наверное, эта история могла подождать и до завтра, да?