Я садовником родился

В Малфой-мэноре ему нравилось. Нравилось утром просыпаться и понимать, что никуда бежать не надо. Кто-то другой будет читать лекции, присматривать за нудными лабораторными и рискованными опытами студентов, мучиться, принимая у них зачеты и экзамены. А он может долго лежать, рассматривая лепнину на потолке, окрашенную зарей в розовый цвет, потягиваться перед открытым окном, всей грудью вдыхая напоенный травами и росой утренний воздух, нежиться в огромной ванне, тоже глядя в окно. Непривычно было бросать незаправленную кровать, но Люциус просил пожалеть домовиков и оставить эту работу им (округлив глаза, громким шепотом объяснил: «Ты оставляешь складки»). Те же усердные домовики накрывали ему ранний завтрак за маленьким столиком у окна спальни или на открытой веранде во внутреннем дворике. Ему нравилось подолгу гулять или даже пробежаться по тропкам парка, пренебрегая мантией, которую положено было надевать к обеду и ужину. Непривычен был строгий режим. Ему дозволялось приходить ко второму завтраку, но он понимал – это только потому, что утро он тратит на прогулки, а не на лабораторию. Время до обеда он проводил именно там, в цокольном этаже флигеля. Лаборатория была прекрасна, великолепна, она приводила его в восхищение не меньше, чем юного Снейпа, впервые попавшего в нее. Главное слово, ее определяющее, – профессиональная. Целый комплекс помещений: зельеварня, алхимическая лаборатория, кладовые комнаты и шкафы с разными режимами хранения, выставка – иначе не скажешь – разнообразной посуды и инструментов, подчас музейного типа. И всем этим он не только мог, но и умел теперь пользоваться. Вот уж в чем пробелов не было: все увиденное имело свое назначение, понятное ему. Уходить отсюда не хотелось, хотелось пробовать и пробовать, проверять – свои знания и умения, рецепты, процессы, старинное оборудование, с которым никогда не имел шанса работать. Только невероятным усилием воли он сумел обуздать себя и ограничить работу двумя-тремя утренними часами – на самые необходимые зелья. Впрочем, немало помог ему в этом кашель, который начинался от долгого пребывания среди испарений. Перечное пить было поздно, и простой «коклюшкой» уже не обойтись. Теперь он кропотливо восстанавливал по памяти рецепты особых зелий, «под себя». Скорее всего, он слишком долго лежал в холодном доме и просто замерз. Или это началось еще раньше, все же подземелья – это не курорт. Иным способом объяснить затрудненное дыхание Игорь не мог. Разве что психосоматикой, это вполне возможно. Раны на шее почти зажили, хотя шрамы оставались жуткие. Выглядели они странно. Следы от укусов змей Игорь раньше видел: две аккуратных точки. Здесь же было ощущение, что змея пыталась откусить от него кусок или что Северус активно вырывался и не давался. При этом укусы оказались достаточно поверхностными, потому что при таком их расположении запросто можно было насквозь прокусить не только горло или сосуды, но и кости поломать. Для шрамов тоже приходилось варить специальную мазь из довольно дорогих и труднодоступных ингредиентов. Хорошо, что они у Малфоев были и Нарцисса помогла с их подготовкой, иначе пришлось бы возиться намного дольше. У Нарциссы тоже была маленькая зельеварня в доме, рядом с ее кабинетом, – для самых простых домашних зелий, как объяснила она. Подсмотрев, что за баночки стоят у нее на столе, он припомнил и несколько зелий, которые можно было сварить для себя любимого. Да, он не лишен тщеславия и готов позаботиться о своей внешности. Рассмотрев себя в зеркале, он признал: ничего общего с его предыдущим обликом, скорее ровно наоборот: высокий, худощавый, с длинным лицом и выдающимся носом, черные волосы отросли ниже плеч, черные глаза смотрят испытующе. Впечатляет. И нуждается в уходе. Проводя утренние часы врозь, они снова встречались за обедом в строго определенное время. И это ему нравилось. Самые жаркие дневные часы он проводил в библиотеке, иногда читая, а иногда просто упоенно листая и разглядывая невероятные издания: пергаментные свитки и рукописные книги, альбомы с рисунками ручной работы, печатные книги на староанглийском, который разбирать было не легче, нежели рукописи на смеси английского и французского или каких-то местных диалектов. В новых изданиях было не так много интересного. Но особенно хороши были бесконечные альбомы с рисунками неведомых растений, птиц и зверей. И даже магические рыбы, оказывается, водились. Гербарии и бестиарии, немного наивно нарисованные и написанные, тем не менее завораживали проработкой деталей и описанием цветовых нюансов. И здесь бы он тоже поселился навеки, но его ждал традиционный английский пятичасовой чай – минута в минуту, и никаких отклонений. Чай накрывали в беседке на границе парковой зоны и цветника, и это примиряло с действительностью. Дни стояли теплые, ночные дожди – естественного или магического происхождения, он не спрашивал, – прибивали пыль, усмиряли зной и давали растениям влагу, которая исправно испарялась под солнцем, вознося ароматы цветов и трав. После чая можно было немного прогуляться с хозяевами по парку, или цветнику, или розарию, или по берегу пруда… Поместье казалось огромным, просто безграничным. Парк, одновременно благоустроенный и как будто дикий, в котором можно было долго гулять в тени, подпрыгивая под нависающими ветвями высоких деревьев в попытке достать до них и повиснуть. Или выйти к пруду, понаблюдать за ленивыми или деятельными птицами. Где-то вдали – то ли теплицы, то ли оранжереи, бескрайние поля, с которых ветер тоже приносил ароматы трав, а чуткий снейпов нос порой различал выраженные нотки. Поближе – розарий со смешанными сладкими ароматами. Воздух – дышать не надышаться, вкусный, насыщенный. Или, как говорила Леська, порубить топориком и заморозить на зиму. Открытое пространство перед зданием, словно расчерченное по линейке, украшенное фонтанчиками, статуями и белыми павлинами. Он не сразу поверил, что ходить на большей части этого пространства следует по лужайкам, а вовсе не по дорожкам, посыпанным белой мраморной крошкой. От всего этого громоздкое и мрачноватое снаружи здание словно становилось светлее и легче. А внутри оно и без того было уютным и ухоженным, с изысканной отделкой, мебелью и прочими виденными Игорем только в музеях прибамбасами. И все же это был не музей, в доме жили и были счастливы много поколений, и сейчас он оставался живым и теплым. Только гостевое крыло было закрыто. * Умиротворение. Теперь он понимает, почему Северус так любил бывать в Малфой-мэноре. При его-то характере, да нервной работе, да бесконечных лабораторных испарениях, да при жизни в подземельях – самое то. Именно так Игорь мог представить и свою идеальную жизнь. Хотя не стоит отрицать, что рано или поздно ему захотелось бы снова работать со студентами, снова общаться с большим количеством людей. Впрочем, укрыться от последнего не было возможности. На третий день его пребывания Малфои возобновили приемные дни и часы. И если визитеры Люциуса, как правило, приходили по делу, и встретиться с ним можно было разве что на пути от кабинета к гостевому камину, то гостьи Нарциссы норовили появиться ближе к пятичасовому чаю. Они о чем-то шептались, украдкой разглядывая Игоря-Снейпа, улыбались ему, иногда хихикали с Нарциссой, и перед уходом всегда стремились подойти и поблагодарить лично. Большую часть этих особей память Северуса опознавать отказывалась. Удивляло только их количество: то ли волшебников намного больше, чем можно было подумать, то ли слухи о снобизме чистокровных сильно преувеличены. И было не совсем понятно, откуда начался конфликт: если чистокровных так много, тогда на другой стороне – или большие тысячи, или жалкая горстка бунтующих, но не наоборот. Кто, с кем и почему боролся, становилось непонятным совершенно, и можно было только предполагать банальную борьбу за власть, а этого Игорь видел достаточно и счел скучным для осмысления. Пока на практике не столкнется, чтобы «на яблоках» понять, думать об этом бессмысленно. Однако основной поток хлынул в субботу. Заранее предупрежденный, Игорь облачился в старую парадную мантию. От прочего гардероба, принесенного домовиками их Хогвартса, она отличалась только кроем: вместо длинного ряда пуговиц от горла до подола – что-то вроде серебряной пряжки на груди, под лацканами. И расшитый жилет под нее, все с теми же пуговками от и до, только побогаче. В целом, выглядел он уже прилично. До Малфоя далеко, хотя тот, кажется, тоже не в лучшей форме. И слава богу, незачем ему лишние комплексы зарабатывать, посмеялся Игорь. Он честно пытался общаться, мигрировал по парадной гостиной, но вскоре сбежал через французские окна во дворик. Однако его находили и там. Снейп был востребован, словно поп-идол. Впрочем, визитеры были вежливы и одежду с него не рвали, пряди волос не состригали. Зато не иссякали робкие пожилые и молодые волшебники и волшебницы, спешащие поблагодарить его за совершенный подвиг во имя… Каждый сам обозначал, ради чего Снейп страдал. Целые семейства прибывали с визитом, бродили по дому и парку, занимали гостиную, и внутренний дворик, и беседки. Недавние выпускники подходили поприветствовать и поздравить с орденом. В них легко опознавались бывшие барсуки, вороны и змеи, нашедшие работу в Министерстве или около него. Отцы гордо сообщали о проявленных отпрысками магических способностях, а то и об уже полученных письмах из Хогвартса. А двое робко поинтересовались, не запаздывают ли майские и июньские письма. Или, может, пострадала башня с Пером и Книгой? На это он ничего сказать не мог. Не из-за этого ли Макгонагалл звала его в Хогвартс? Но ведь у нее был полный доступ даже при Дамблдоре. И весь прошлый год она сама занималась письмами и прочим. В раздумье он кружил по парку, время от времени издали встречаясь взглядом с хозяином или хозяйкой, коротко улыбался им и шел дальше. Пока не заметил, как любуется Нарциссой, беседующей с очередным гостем: чуть кокетливо наклоняющей головку с блестящими локонами, улыбающейся, согласно кивающей… Такой утонченной, светлой и чуточку прохладной – так похожей на цветок, именем которого она названа. И чуточку на лилию. Вот тогда паника захлестнула его с головой. Он быстро шел по темному парку, подальше от освещенных дорожек, от голосов и смеха, от соблазнительного образа. Память Снейпа подкидывала эпизоды, в которых Нарцисса заботилась о нем. У нее был интерес к зельям и к цветам. Непрофессионально, но это позволяло им с удовольствием болтать в школе. Она тогда уже немного опекала его. Потом это стало почти дружбой. Конечно, был интерес в зельях для недоношенного Драко, который первые пять лет постоянно болел и не проявлял магию, но и не только. И до того его привечали, Нарцисса часто делала первый шаг. Игорь помотал головой. Не она ли отправила его в Мунго с разорванным горлом? Кто еще мог вспомнить о Снейпе? Кто мог знать о его местонахождении? Если это не Поттер и не Грейнджер, то кто? Минерва? Ему никто так и не рассказал об этом. Вроде попал портключом, с забинтованной шеей. Магия или Нарцисса? А если Нарцисса – лишь орудие Магии Принцев? Разве может она быть той, кто предназначен Снейпу? Но ведь она не его Лиля, нет? Если он попал не только в мир детского фильма, но еще и на двадцать лет назад, то и она могла. И на тридцать, на сорок – сколько лет Нарциссе? Могла ведь не только попасть во взрослого человека, но и родиться здесь заново – в любое время. Или она еще родится в будущем? А если в прошлом, то сколько ей сейчас? А если во взрослого человека – в женщину, женщину – о других вариантах он даже думать не будет! – то, возможно, стоит пообщаться с теми, кто удивительным образом выжил в битве за Хогвартс, как ее пафосно окрестили журналисты. Голова кружилась. Даже если Нарцисса – его Лиля, его бесценный цветок, то разве он может быть с ней? Разрушить ее брак? Пойти против – весьма своеобразного, но все же – друга, едва ли не единственного близкого человека? Не может быть, этого не может быть! Она не может быть его Лилией! Что его всегда отвращало, так это романы с чужими женщинами, и не может быть, чтобы сейчас пришлось через это перешагнуть. Серебристый патронус-лисичка прервал его беспорядочное движение и голосом Нарциссы позвал его в дом. К счастью, ужин оказался достаточно камерным. Остались только Гринграссы и Паркинсоны. Общий разговор крутился вокруг детей: экзамены, оценки, перспективы в изменившемся мире. Выпустят ли Драко во Францию? Отправить ли его в фамильный замок одного, чтобы знакомился с делами, или позволить попутешествовать с Блейзом по Франции и Италии? Вроде не очень прилично в такой момент, но так хочется, чтобы дети оказались в безопасности, так, на всякий случай. Девочки Гринграсс отправятся с матерью в Швейцарию, навестить старшего брата. Присоединится ли Панси к ним? Девочкам тоже полезно повидать мир, хотя прежде в путешествие на континент ездили только юноши, но ведь там родственники… Дафна будет рада… Милли, бедняжке, придется остаться, мать совсем плоха, смерть брата ее подкосила… Тихий семейный ужин с семейными разговорами о детях, которых Игорь знал – и не знал. Он почти член семьи. Разве он может все это предать?