вытащи из омута

      Впервые ты был совсем один. И, в общем-то, это было не настолько уж плохо, как принято себе представлять — люди вообще очень много себе надумывают, особенно когда не знают, о чем говорят. У одиночества свои плюсы: начинаешь видеть больше и точнее, смотреть на вещи под иным углом, проводишь больше времени за самокопанием. Ты, конечно, не собирался становиться совсем отшельником и ударяться в философию, но что-то изменилось в тебе, вокруг. Ты читал давно позабытые романы и напрочь излистал сборник работ Маркса, ты смотрел черно-белое кино и современные триллеры, спал, ел и ходил в душ, когда хотелось, плевав на режим, который когда-то выработала в нем Саша. Ты был совершенно другим, но вовсе не новым, хотя сам того пока не понимал. Ты занимался практически тем же, чем и раньше, даже писал что-то временами, но выкладывать не было ни сил, ни толком возможности, поэтому все текста оставались черновиками, но это тебя не тревожило — ты никогда не был зависим от публики и ее реакции, делал все исключительно для себя, и сейчас это определенно играло тебе на руку.       От прошлой жизни ты, правда, полностью избавиться не мог: следил через социальные сети за всем, но сам ничего особо не писал, забросил свою группу, канал и твиттер, иногда перечитывал переписки, но только то, что находил забавным — никакой светлой грусти или типа того. Ты, по сути, вел себя даже слишком спокойно для человека, брошенного и оставленного себе на растерзание. Ты быстро привыкал к тому, что остался совсем один: не ждал больше, что кто-то вскипятит за тебя чайник или разбудит пораньше, чтобы успеть все, что запланировали, хотя планов у тебя вовсе не было; ты привыкал засыпать и просыпаться без теплого тела рядом; ты попросту учился жить будто заново, оставив все ненужное позади. Ты ничего не трогал и не переставлял, но обыскал каждый ящик и полочку, а когда случайно нашел Сашину заначку на черный день, то почти смеялся от щемящего чувства внутри. Саша, уходя, ничего с собой не забрала, и это ранило тебя куда сильнее, чем то, что она тебе бросила, хоть и признавать ты этого не хотел. Гордость, черт ее побери.       Саша восстановила страничку в вконтакте и, похоже, жила дальше, без особых усилий сбросив с себя груз прошлого. Ты за это на нее не злился, ты понимал, что она держалась достаточно долго, чтобы ей все это надоело — ты не осуждал ее, ты просто не знал, как относиться к ней теперь. Ты тысячу раз думал, что написал бы ей, но не находил нужных слов: ты не хотел знать, почему, ты не собирался желать ей счастья, ты хотел бы дать знать, что все нормально, но успел на тот момент уже принять, что Саша из твоей жизни ушла. Ты не трогал ваших фотографий, не выбрасывал ее вещей, которые Богомолова решила не брать; ты не пытался создать иллюзию того, что все как прежде, но и не собирался играть брошенного. В конце концов, ты был достаточно благоразумен для этого и старался идти дальше. И дело тут не в позитивном настрое или чем-то подобном, тут дело в чувстве собственного достоинства и частично в самолюбии. Ты не любил жалеть себя или нарочно тосковать, ты не бежал от себя, но и не загонял себя в какие-то рамки.       Тебя определенно спасали разговоры. Обменявшись номерами, вы все еще не раскрывали своих личностей, но стали гораздо ближе, и ты, пусть не хотя, но готов был признать, что стал частично зависим от ваших бесед, хоть и говорили вы, по большинству, ни о чем. Но именно это тебе и нравилось — тебе не хотелось грузиться, как, впрочем, и твоему собеседнику, и это только сильнее сближало вас. Тебе не было принципиально, кем является твой собеседник, но ты не мог не гадать - это был чисто человеческий фактор интереса, и перебороть его было попросту невозможно. Ты и не пытался. Вы могли говорить часами — ты набирал его с утра и шел заваривать себе чай, говорил с ним, пока разогревал ужин, а прощался, когда была уже совсем поздняя ночь. Вы смотрели вместе фильмы: просто звонили друг другу, договаривались, что будете смотреть, а после включали одновременно и комментировали интересные моменты. На удивление, вам даже нравилось примерно одно и то же, и ты с каждым днем все сильнее привязывался к незнакомцу.       В твоем представлении, вы должны были когда-нибудь встретиться, просто потому что редко встретишь человека, который настолько тебе нравится. Ты нередко представлял себе вашу встречу: может быть, это был бы поход в гости или посещение кафе, может, вы бы пошли в бар, забежали бы ради смеха в семнашку, а потом шатались бы пьяными по ночному Питеру и, может, заночевали у тебя. Иногда ты даже думал о близости, но это было слишком по-пидорски, и ты старался подавить в себе эти мысли. Не стоит настраивать себя на то, чего априори не может быть, да и подобное ты списывал на подсознательный поиск замены Саши. Ты не хотел пока никаких отношений, тем более высосанных из пальца. Но это не мешало тебе думать о том, как выглядит незнакомец: какие у него глаза, рост, волосы, нос и так далее. Тебе хотелось знать, и ты не мог с этим ничего поделать; как-то раз ты даже попытался угадать, как он выглядит во время вашего разговора: — У тебя серые глаза, русые волосы, ты худой и сутулый пидор, — ты не помнил, как вы к этому пришли, но отступать не собирался, тебе даже казалось это забавным, — ты еще, наверняка, неформал, тату всякие, может, уши проколол, а-ля особенный. — Из тебя так себе экстрасенс, — засмеялся голос, и ты тоже незаметно для себя улыбнулся, — глаза у меня скорее голубые, насчёт худобы, не знаю, но я и правда немного сутулюсь, как, впрочем, и каждый второй. С ушами все, как у обычных людей, но татуировки у меня есть. — Какие? — машинально спросил ты. — Со смыслом, — усмехнулись тебе в ответ, — ничего конкретного не скажу, без обид. Но тату у меня есть на ладонях, вернее на тыльных сторонах, на предплечье, ну и на шее. — Да по описанию ты почти гребанный Оксимирон, если понимаешь, о чем я, — тебе действительно казалось забавным мнимое сходство незнакомца с рэпером, которого ты во всю хейтил, — ты так молчишь, будто я тебя раскусил. — О да, — немного мрачно, но с читающимся сарказмом отозвался собеседник, — я мрачный двойник Оксимирона, в яблочко. А вот насчет тебя: ты, наверное, тоже русый, глаза не ебу какие, но ты, мне кажется, высокий. — Ты случаем не последователь Ванги? — ты после упоминания Мирона почувствовал себя немного растерянным, потому что это неизменно возвращало тебя к прошлому. — Ее кровный родственник, — смешливо проговорили в ответ, — ладно, слушай, я пойду. До завтра? — Да, — ты неясно зачем кивнул, — до завтра. Ты лег в кровать и уставился в потолок, после разговора вспомнилось то, как Федоров вызвал тебя на версус, как много тогда хайпа было, а сейчас — сейчас ты сам не знаешь, сдался ли тебе этот баттл. Ты не то, чтобы ненавидел Мирона, скорее не понимал его поступков, и это бесило. Ты, как мелкая фанатка, заслушал все его треки, просматривал его соц.сети и строчил диссы — тебе нравилось, тебе почему-то хотелось привлечь его внимание. Может, потому что раньше ты Федоровым восхищался. Может, потому что это восхищение осталось в тебе до сих пор, но ты не собирался в этом разбираться — просто продолжал поносить Мирона. Саше это вроде как не особо нравилось, ее настораживала твоя зацикленность на Федорове, она считала, что это похоже на фанатизм, но ничего не говорила тебе.       Да, ты не знал и знать не хотел, чем на самом деле являлось твое отношение к Мирону: извращенной фанатской любовью или смесью зависти и зависимости от хейтерских выходок. Но слова про Хельгу и Арнольда, сказанные Ромащенко на баттле, попали, наверное, куда точнее, чем он рассчитывал. Ты тогда изобразил саркастично-клоунское согласие с ним, но сам-то ты понял, что точнее тут и не скажешь: ты мечтаешь о внимании Федорова. И остальные могут сколько угодно быть уверенными, что все твои действия направлены исключительно на пожирание чужого хайпа, но ты не в состоянии себя обмануть (хоть и никогда не думал об этом), что задеваешь Мирона совсем не только поэтому. Совсем не поэтому, если точнее. Фанатизм, который ты отказываешься признавать, признание таланта Мирона и одновременно раздражение, которое этот человек у тебя вызывает — все это тебя бесило, но поделать ты ничего не мог, кроме, как записать очередной дисс или исполнить трек Оксимирона на своем концерте, наплевав на закон об авторском праве. На самом деле, тебе на многое было плевать в этой жизни, может, даже и на самого Федорова, но вот эти звонки, которые уже вошли в систему, были тебе почему-то важны, и ты даже думал, как бы это ни было абсурдно, что знакомство произошедшее в анонимном чате стало для тебя даже приоритетнее, чем долгожданное внимание Оксимирона с его вызовом на баттл.