вытащи из омута

      Каждый твой день становился абсолютно похож на другой - происходило это, конечно, в силу общения исключительно с одним человеком, а как следствие и нахождения в одних и тех же местах примерно в одно и то же время. Но, стоит сказать, что тебя это вполне устраивало, и это было подозрительно: ты никогда не отличался постоянством, быстро уставал от людей, которых подпускал слишком близко, а потому частенько сбегал от них с отговорками, мол, устал, надо побыть одному - тебе и правда надо было, тут ты не врал, ведь иначе ты просто срывался и рубил с плеча, но со Славой было иначе: он был слишком разным, чтобы от него устать, потому что он умудрялся быть одновременно по-домашнему уютным - спокойным, обнимать тебя и разрешать спать на своем плече - и нахальным, решительным, и тебе это нравилось. Тебе нравилось начинать день со звонка Карелину и обсуждение какой-то незначительной чепухи, потом, приняв душ и совсем не перекусив, ты ехал к Славе домой, где тебя уже ждали чашка мятного чая, теплый кошак и море разговоров. Ты любил такое постоянство, от которого приятное тепло разливалось где-то в районе груди. Но этим утром все вдруг идет не так, как ты привык.       И, как говорится, ничего не предвещало, но рано или поздно твой выстроенный месяц с лишним мирок должен был если не рухнуть, то дать трещину. Ты и сам это прекрасно знал, но каждый раз бежал и скрывался от последствий, делал вид, что все в порядке, но один звонок в дверь - и ты становишься напряженным, словно струна, замираешь и роняешь чашку, которую мыл до этого, в раковину. Ты знаешь, что Слава не имеет ни малейшего понятия, где конкретно ты живешь, а встреча с кем-то другим - для тебя испытание. Ты выдыхаешь и берешь себя в руки, стараясь не поддаваться неосознанной панике, заполняющей каждую клеточку твоего тела - ты дышишь глубже и прикрываешь глаза, кладешь руку на шею, прощупывая пульс и почти успокаиваешься. Звонят еще раз, и весь твой самоконтроль идет по пизде, и ты просто срываешься в прихожую и распахиваешь дверь. На пороге Ваня - он смотрит на тебя как-то слишком безразлично, безэмоционально приподняв уголок губ. Ты глядишь вопросительно и слегка пугливо, ты все еще не понимаешь, какого черта забыл у тебя в квартире Евстигнеев, от которого ни слуху, ни духу не было с тех пор, когда ты снова заперся ото всех. - Так и будем на пороге стоять? - хмыкает Ваня, рассматривая тебя все с таким же каменным лицом, - или пустишь меня? - Зачем ты тут? - ты говоришь сразу то, что хаотично вертится в голове, но пропускаешь Рудбоя внутрь и захлопываешь за ним дверь, - что-то случилось? - Ты случился, - Ваня, не снимая обувь, садится на диван, - сколько можно уже дома сидеть, а, Мир? Фаны ведь тоже люди, а ты на них с высокой колокольни плевал - я все понимаю, но неужели так сложно собраться и забить на свою грусть-печаль. А то будет снова, как с "ГорГородом", сам знаешь.       О да, ты знаешь. Еще ты знаешь, что Евстигнеев понимает, как для тебя болезненна эта тема. Тебя самого совершенно не радует изоляция и висящие над тобой призрачные обязательства (писать треки, не забывать свою "больше, чем семью" и всеми силами пытаться не сходить с ума снова), хотя, по сути, ты никому ничего не должен, даже объяснять Ване сейчас. Ему ведь все равно на твое состояние, хотя он знает, что тебе тяжело. Он столько времени не интересовался тобой, а сейчас приходит, чтобы исполнить роль твоей якобы заснувшей совести, и, видимо, хочет слышать какие-то оправдания и обещания в ответ. Но ты не скажешь ему ничего нового, сверх того, что уже говорил и Ване с Дарио, и фанатам на видеозаписи. Ты невольно сжимаешь руки в кулаки, нервничая. - Я не буду из себя насильно выкачивать микстейп, - ты злишься, и Ваня это прекрасно знает, - и ты тоже сам знаешь, почему. Мое дело - сидеть дома или мотаться по Питеру. Не твое, не ваше, а мое. Ясно? - Окей, но потом будет поздно, - Евстигнеев встает и идет обратно к выходу, качая головой, мол, все с тобой понятно, Мирон Янович, - сам же жалеть будешь, мое же дело - предупредить. Всего-то. - Что-то не ебало тебя твое "предупредить" целый месяц, - шипишь ты ему в спину.       Хлопает дверь. И ты снова один в квартире. Ты чувствуешь себя как-то до ужаса некомфортно после этой странной и смутной встречи с Ваней, потому что снова вскрываются все твои старые раны, и ты не знаешь, что с этим делать. У тебя набатом в голове стучит "поздно", ты вспоминаешь о Славиной попытке поцеловать тебя и думаешь, что Рудбой прав в чем-то - медлить иногда нельзя, останется только сожаление. В голове кавардак, ты бессильно пинаешь стену и бранишься, ощущая, как ногу сводит от боли. Ты снова находишься в состоянии, близком к срыву, но сейчас ты не хочешь все крушить вокруг - ты просто хочешь к одному весьма конкретному человеку. Ты хватаешь куртку и мчишься прочь, перелетая сразу через несколько ступенек, открывая дверь подъезда практически с размаху, бежишь к ближайшей станции метро. Куртка у тебя нараспашку, на ногах кроссовки, и ты рискуешь поскользнуться, но шаг не убавляешь. В подземке ты едешь меньше, чем обычно, потому что сходишь раньше и идешь пешком, чувствуя себя в этот момент гораздо лучше, чем когда-либо раньше. Ты все еще не застегиваешь куртку, поэтому оказываясь у дома Славы, ты весь красный от мороза, а руки у тебя дрожат. Ты быстро поднимаешься наверх и звонишь в дверь. В груди, кажется, все сгорает от горького чувства обиды и чего-то еще, пока не идентифицированного тобой. - Привет, Мирон, - роняет Слава, глядя на тебя, и ты вдруг подаешься вперед и целуешь.       У тебя все внутри дребезжит, и ты сам не знаешь, зачем это делаешь, хоть и говорил, что не готов, но сейчас вдруг понимаешь, что сейчас или никогда - поэтому порывисто касаешься чужих губ и чувствуешь руки Славы на своей спине - Карелин гладит тебя вдоль позвоночника и целует в ответ. И в этот момент тебе становится легче: ты выкидываешь из головы утренний инцидент, перестаешь думать о Диме и прошлом и даже просто прекращаешь дышать. У тебя глухо бьется сердце, а пальцы, которыми ты перебираешь волосы Карелина, дрожат уже совсем не от холода - ты улыбаешься через поцелуй и отстраняешься, обнимая Славу. У вас обоих горят глаза, и объятия кажутся бесконечно приятными. - Я у тебя сегодня на ночь останусь,- шепчешь ты, - ты не против? - Мой дом - твой дом, - смеется Слава.